Многие офицеры испытывали смешанные чувства. «Наш оптимизм был безграничным после легких побед в Польше, Франции и на Балканах», – вспоминал командир танка, который через четырнадцать месяцев первым достиг Волги у Сталинграда. Но поскольку он был еще и одним из тех, кто в ту памятную ночь читал Коленкура, то его все же одолевали «дурные предчувствия», когда он думал об «огромных просторах России». Многие отчетливо осознавали, что вообще «начинать столь амбициозную кампанию» во второй половине июня было несколько поздновато.
Операцию «Барбаросса» планировалось начать 15 мая, и причину ее переноса на четыре недели многие видят в том, что Гитлеру пришлось провести вторжение на Балканы. Однако на самом деле ему помешали многие факторы. Так, например, весна 1941 года выдалась исключительно дождливой, Люфтваффе не успевали подготовить аэродромы, к тому же требовалось распределить по войскам автомобильный транспорт.
Вечером 21 июня офицеры получили специальные директивы касательно предстоящих боевых действий. В частности, в них оговаривалась коллективная ответственность жителей тех деревень, вблизи которых будут обнаружены партизаны. Тогда же был распространен и печально знаменитый «приказ о комиссарах», согласно которому политруки Красной Армии, евреи и партизаны должны были предаваться в руки СС и тайной полиции. Большинству штабных офицеров и всем офицерам разведки был доведен приказ фельдмаршала фон Браухича от 28 апреля, подводивший базу под взаимоотношения между армейским командованием и эсэсовскими зондеркомандами, действовавшими в зоне ответственности боевых подразделений. Именно на войска СС и службу безопасности возлагалось выполнение «специальных» задач в заключительной фазе «решительной борьбы между двумя противоположными политическими системами». В конечном итоге так называемый «приказ о юрисдикции» лишал русское гражданское население права жаловаться на действия оккупационной армии и освобождал солдат вермахта от всякой ответственности за совершение преступлений против жителей оккупированных земель, будь то убийство, насилие или грабеж. Приказ, подписанный 13 мая фельдмаршалом Кейтелем, объяснял это следующим образом: «Катастрофа 1918 года и последовавший за ней долгий период страданий немецкого народа, а также борьба против национал-социализма, повлекшая множество кровавых жертв, – вина за все это ложится на большевиков и тех, кто поддался их влиянию. Ни один немец не должен об этом забывать».
Когда Хеннинг фон Тресков, в дальнейшем одно из главных действующих лиц «Июльского заговора», по секрету сообщил своему кузену лейтенанту Александру Штальбергу о существовании «приказа о комиссарах», тот взорвался:
– Да ведь это же оправдание убийств!
– Но таков приказ, – согласился фон Тресков. А когда Штальберг спросил, от кого этот приказ исходит, фон Тресков сказал: – От человека, которому ты давал присягу. Как, впрочем, и я, – добавил он с виноватым видом.
Многие командиры отказались выполнять подобные инструкции. Как правило, это были те, кто уважал традиционный армейский кодекс чести и не симпатизировал нацистам. Многие, но не все, были выходцами из старых военных фамилий, т. е. представителями именно того офицерского слоя, численность которого стремительно сокращалась в нацистской армии. Это, за редким исключением, относится в первую очередь к германскому генералитету. Более двухсот высших офицеров приняли участие в созванном Гитлером совещании, на котором тот не оставил никаких сомнений относительно характера предстоящей войны. По его словам, это должна была быть «битва двух противоположных идеологий», «беспрецедентная, жестокая война на уничтожение против большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции».
Идея «расовой войны» придавала русской кампании исключительный характер. Многие историки сейчас сходятся на том, что нацистская пропаганда настолько преуспела в деле очернения советского врага, представляя всех русских «недочеловеками», что солдаты вермахта накануне вторжения оказались почти поголовно свободны от каких-либо угрызений совести по отношению к тем, с кем им предстояло воевать. Возможно, лучшим доказательством успешного промывания мозгов немецких солдат является факт крайне незначительного сопротивления в вермахте массовым казням евреев. Причем акции против евреев зачастую объяснялись необходимостью принимать меры безопасности против партизан, действовавших в тылу немецкой армии. Многие офицеры были недовольны нарушением международных законов на Восточном фронте, но лишь некоторые открыто протестовали против жестоких расправ с населением, даже когда стало ясно, что они лишь составная часть программы расового уничтожения.
Многие немецкие офицеры после войны говорили о своем незнании и неведении относительно фактов подобных расправ. Особенно этим отличались штабные офицеры, но в их неведение верится с трудом, если принять во внимание их записи. Штаб-квартира 6-й армии, например, тесно сотрудничала с зондеркомандой 4а, одним из четырех подобных формирований войск СС, которая двигалась вслед за передовыми частями от западной границы Украины до Сталинграда. Штабные офицеры не только были прекрасно осведомлены о характере деятельности этих «спецкоманд», но именно по их прямому указанию выделялись войсковые части, помогавшие эсэсовцам проводить облавы на евреев в Киеве и затем сопровождавшие их до места массовых казней во рвах Бабьего Яра.
Но особенно трудно в свете известных нам теперь фактов поверить в неосведомленность немецких офицеров относительно целой программы использования, может быть, самого жестокого оружия – голода. Кое-кому из них довелось увидеть директиву от 23 мая, которая призывала германские войска на Востоке реквизировать все, что им потребуется, и к тому же отправить в Германию по меньшей мере 7 миллионов тонн зерна, хотя нетрудно было представить себе итоги подобных акций после приказа жить за счет захваченных земель. Нацистские лидеры не питали никаких иллюзий по поводу судьбы гражданских лиц на Украине, которых немецкие солдаты лишили всех средств к существованию. «Десятки миллионов умрут от голода», – предсказывал Мартин Борман. Геринг советовал населению захваченных земель «питаться казачьими седлами».
После того как были разработаны основные детали плана «Барбаросса» в марте 1941 года, именно начальник Генерального штаба генерал Франц Гальдер стал нести основную ответственность за то, что армия молчаливо согласилась с массовыми репрессиями против гражданского населения. Не ранее первой недели апреля 1941 года подполковник Гельмут Гросскурт показал копии этих секретных приказов двум противникам нацистского режима – бывшему послу Ульрику фон Хасселю и генералу Людвигу Беку. Забегая вперед, отметим, что сам Гросскурт погиб вскоре после Сталинградской битвы.
«Волосы встают дыбом, – писал Хассель в своем дневнике, – когда узнаешь о мерах, которые планируется предпринять в России, а также о том, как систематически будут нарушаться военные законы по отношению к населению захваченных земель. На деле там возникнет форма самого неприкрытого деспотизма – злейшей карикатуры на любые законы. Подобное состояние дел превратит Германию в такое государство, какое до сих пор существовало только в образе, созданном вражеской пропагандой... Армии, – дальше отмечает он, – придется принять на себя бремя ответственности за убийства и погромы, которые прежде связывались только с войсками СС».
Пессимизм Хасселя понятен. Хотя некоторые армейские командиры неохотно передавали вниз по инстанциям преступные инструкции, значительное количество их коллег выпустило свои собственные приказы по войскам. И содержание этих документов как две капли воды похоже на то, что выходило прямо из ведомства Геббельса.
Наиболее одиозный приказ издал командующий 6-й армией фельдмаршал фон Рейхенау. А генерал Герман Гот, командовавший 4-й танковой армией в период Сталинградской кампании, провозглашал: «Уничтожение всех этих партизан – есть мера самосохранения». Генерал Эрих фон Манштейн, гвардейский прусский офицер, которого многие считают самым выдающимся стратегом второй мировой войны и в жилах которого, как предполагалось, текла некоторая часть еврейской крови, вскоре после того как вступил в командование 11-й армией, издал приказ, в котором говорилось: «Корни еврейско-большевистской системы должны быть вырваны раз и навсегда». Он даже пошел дальше и одобрил «необходимость жестких мер против еврейства». Впрочем, в послевоенных мемуарах Манштейна «Утраченные победы» об этих документах нет упоминания.
А принятие нацистской символики и обязанность давать присягу на верность лично Гитлеру положили конец всяким попыткам армии остаться независимой от политики. Значительно позже, уже в советском плену, фельдмаршал Паулюс свидетельствовал: «В этих обстоятельствах генералы последовали за Гитлером и в результате оказались полностью вовлечены во все последствия его политики и вместе с ним несут ответственность за развязывание войны».
