почти равнозначно несостоявшемуся союзу, ибо бездействие Пруссии обеспечит и бездействие континента. Напыщенность его декларации удивила Лафоре, ничего ему не объяснила, но, тем не менее, показалась ему примечательной.
Так, в результате двусмысленной политики короля Пруссии и под живым впечатлением от Венсенского события начали закладываться основы третьей коалиции. Россия, довольная обязательствами Пруссии, начала в то же время привлекать на свою сторону Австрию и старалась угождать этой державе больше прежнего. Для этого годилось простое средство: не говорить с ней, как Франция, о трудных внутренних вопросах, а вести себя в точности как сам венский двор.
Теперь следует рассказать, как событие, так глубоко взволновавшее дворы Берлина и Санкт-Петербурга, приняли в Вене. Если какой-либо двор и должно было задеть за живое похищение герцога Энгиенского, то, конечно, австрийский. Однако единственными послами, проявившими в этих обстоятельствах сдержанность, оказались послы императора. Они не проронили ни одного оскорбительного для французского правительства слова, не совершили ни одного демарша, на который оно могло бы пожаловаться. А ведь глава империи, естественный хранитель безопасности, достоинства и территории Германии как никто в мире был обязан возвысить голос против акта насилия, свершившегося в Великом герцогстве Баденском. Следует даже признать, во имя справедливости, что всё оказалось бы на своем месте, если бы спокойствие, выказанное двором Австрии, выказали и в Петербурге, а стремительность протеста последнего проявилась бы в Вене. Никто не удивился бы, если бы император Франц сдержанно, но твердо потребовал от Первого консула объяснений касательно нарушения территории. Но ничего подобного не случилось, а случилось нечто прямо противоположное. Петербург был молод, неопытен и далек от Франции; Вена была умудрена, скрытна и слишком близка от победителя Маренго. Вена промолчала.
Чтобы понять поведение Венского кабинета, следует знать, что кабинет этот, в ожидании благоприятного случая вернуть утраченное, но при этом вовсе не желая породить такой случай по неосторожности, с пристальным любопытством наблюдал за тем, что происходит в Булони, желая французским армиям утонуть в океане, но ни в коем случае не желая привлечь их на Дунай. В это время Австрия пользовалась занятостью Франции в морской войне, чтобы по своей воле решать вопросы, не решенные рецессом 1803 года. Эти нерассмотренные вопросы были, как мы помним, следующими: установление соотношения голосов католиков и протестантов в Коллегии князей; поддержание или упразднение имперского дворянства; новое разделение на округа; реорганизация германской Церкви; секвестрование движимого и недвижимого имущества секуляризованных церковных княжеств; а также различные дела меньшей важности. Наиболее важным вопросом, по его последствиям, являлось промедление с новой организацией округов, ибо из него вытекал недостаток полицейского надзора, оставлявший всё на право сильного. Поскольку Францию в то время всецело поглощала морская война и к тому же она отмежевалась от России, никакое внешнее влияние не могло прийти на помощь притесняемым землям, и империя повсеместно впадала в анархию.
По окончании переговоров 1803 года Австрия секвестрировала угодья секуляризованных княжеств, которые находились под ее управлением. Как мы помним, одни эти старинные церковные княжества владели средствами, положенными в Банк Вены, другие – землями, вклинившимися в различные германские государства. Эти средства и земли, естественно, полагались князьям в возмещение убытков. Австрия, ссылаясь неизвестно на какую максиму феодального права, секвестрировала более чем на тридцать миллионов капиталов, положенных в Банк Вены и размещенных в рентах. Наиболее ощутимые потери понесли Бавария и Оранский дом. Австрия этим не ограничилась. Она вела переговоры со множеством мелких князьков, желая отобрать у них владения в Швабии и так обеспечить себе положение на берегах Боденского озера. Она купила город Линдау принца Бретценхаймского и уступила ему взамен земли в Богемии, с обещанием голоса в Сейме. Она вела переговоры с домом Кенигсека, добиваясь от него, на сходных условиях, территорий, расположенных в той же местности. Наконец она добилась создания в Сейме новых католических голосов, чтобы уравнять голоса католиков и протестантов. Поскольку большинство Сейма ее не поддержало, она грозила прервать всякие обсуждения, пока вопрос соотношения голосов курфюрстов не будет решен сообразно ее желаниям.
Германские принцы, подвергшиеся насилию со стороны Австрии, мстили за себя, совершая подобное же насилие над землями более слабыми, чем их. Гессен и Вюртемберг захватывали земли имперского дворянства, заявляя в полный голос о планах их присоединения. Когда имперское дворянство Франконии обратилось в имперский суд Вецлара, прося декрета против узурпаций, которыми ему угрожали, гессенское правительство велело сорвать повсюду афиши с приговором имперского суда, подав таким образом пример самого примечательного презрения к судам империи. Отказывались также платить пенсии духовенству, лишенному имущества в результате секуляризации. Герцог Вюртембергский не захотел платить ни одной пенсии.
Среди этого взаимного произвола и насилия все молчали в надежде на безнаказанность для себя. На секвестры Австрии не жаловались, чтобы и она закрывала глаза на всё, что предпринималось против имперского дворянства и несчастных пенсионеров, лишаемых куска хлеба. Бавария, наиболее обиженная Австрией, отыгрывалась на архиканцлере, резиденцию которого перенесли из Майнца в Регенсбург. С сокрушением видя его в Регенсбурге, на который она давно притязала, Бавария преследовала его угрозами, отбирала у него анклавы и внушала ему всяческое беспокойство на предмет его существования. Пруссия подражала такому образу действия с Вестфалией и не отставала в узурпациях ни от Баварии, ни от Австрии.
Только два государя вели себя справедливо: архиканцлер, обязанный своим существованием договоренностям 1803 года и пытавшийся заставить членов Конфедерации их чтить; и курфюрст Саксонский, который безрезультатно ратовал, из благоразумия и честности, за уважение прав каждого, и пребывал в покое в своем прежнем княжестве, ничего не теряя и ничего не приобретая.
Преступные уступки Австрии, когда ей позволяли угнетать одних, чтобы она позволяла угнетать других, ничуть ее не обезоруживали, в особенности в отношении Баварии. Сочтя себя достаточно сильной, чтобы никого более не щадить, она начала оказывать содействие имперскому дворянству, естественной и заинтересованной защитницей какового являлась по причине рекрутирования его в свои армии.
Мы уже видели, что имперское дворянство, восходящее к императору, а не к территориальным князьям, в земли которых вклинивались его владения, не подлежало рекрутированию в их армии. Жители, склонные к военной службе, вербовались в австрийские войска и поставляли в год, в одной только Франконии, более двух тысяч рекрутов, ценимых более за качество, чем за численность. В самом деле, это были настоящие германцы, весьма превосходящие других солдат Австрии своей обученностью, отвагой и воинскими качествами. Они составляли всех младших офицеров имперских войск и образовывали каркас, который Австрия заполняла подданными всякого рода со всех своих обширных владений. И в этом пункте она также не желала уступать и была полна решимости пренебречь всем, кроме войны с Францией. Не
