В глазах современников Эсхила Прометей был величественным героем. Таким он сохранился в памяти потомков на многие века. Не случайно к нему обращались писатели разных стран и эпох, видя в нем образец тираноборца и защитника людей. «Филантроп» — так охарактеризовал его Эсхил, придумавший это слово.
Но, возвеличивая бунтующего титана, трагедия одновременно наносила смертельный удар его врагам-олимпийцам и их владыке — Зевсу.
Это вовсе не значит, что великий драматург V века до нашей эры был убежденным атеистом. Эсхил верил в существование правящей над миром особой, высшей справедливости. Но если раньше ее связывали с конкретными богами, то теперь речь идет о том, что Правда не подвластна им. Мало того, что олимпийцы не дали ее людям, они и сами не следуют ей. Высшая Правда, истина, по Эсхилу, вне времени и пространства, она проникает всюду, она организует мироздание. И никакой верховный владыка — такой же человекоподобный бог, как и все остальные, не может быть единственным источником этой истины. И именно Зевс меньше чем кто-либо имеет право претендовать на это. Ведь Зевс — тиран, человеконенавистник. Он коварен, жесток, мстителен. Он запятнал себя скандальными похождениями и любовными интригами. Он слишком многого не знает и не способен понять.
Эсхил отрицает не божество вообще, а именно такого, конкретного бога и его спутников.
О нас давно уж боги не заботятся,
Обрадуются, разве лишь про смерть узнав, —
говорится в одной из его трагедий.
…Но разве вам не кажется,
Что царь богов воистину безжалостен
Ко всем живущим? —
спрашивает он в другой.
Требование справедливости от богов было всеобщим в те времена, и потому нередко поэты и драматурги упрекают олимпийцев за то, что на земле царят ложь, насилие, лицемерие. Мысль греков не в состоянии была примирить земные беды с существованием всевидящих и всемогущих олимпийцев. Рано или поздно должно было наступить разочарование в богах, и в первую очередь-в Зевсе. Разоблачая верховного владыку, Эсхил особо выделяет одно обстоятельство: все пороки Зевса порождены его положением на Олимпе. Он — единоличный правитель, самодержец, деспот. И, как всякий тиран, он завистлив и недоверчив, жесток и коварен, самовлюблен и преисполнен сознания собственной непогрешимости.
Слово «тиран» не сразу приобрело тот смысл, который вкладывают в него сейчас. Когда-то так называли любого правителя, которому власть досталась не по наследству, а благодаря захвату. В VII–VI веках до нашей эры тирания являлась довольно распространенной формой правления в греческих городах. Когда рушилась власть старой, родовой знати и поднимались новые общественные слои, когда возникали смуты среди граждан, приводившие к вооруженным столкновениям, в тирании видели выход, «залог мира и порядка в государстве». Тираны, пришедшие к власти, как бы вставали над борющимися группировками, заигрывали с народом, проводили реформы в его пользу. И все-таки даже самые умеренные и осторожные правители вызывали, в конце концов, недовольство. Единовластие и бесконтрольность неизбежно приводили к беззакониям. Право самолично решать судьбу людей, распоряжаться крупными средствами, сознание полной безнаказанности за свои действия — все это приводило к тому, что тиран становился настоящим деспотом. Вред тирании был велик. Она развращала граждан, поощряла самые низменные инстинкты, плодила доносчиков, подхалимов, трусов; она отучала людей самостоятельно мыслить и действовать.
О тиранах рассказывали многие античные писатели. И все подмечали общие черты, характеризующие самовластцев. Обязательным условием тирании они считали равнодушие народа к политическим делам, его бессилие, неумение, а иногда и нежелание разобраться в происходящем. Тиран мог действовать лишь в обстановке взаимного недоверия в государстве и, как правило, сам не отличался особой храбростью. «Беднее всех мужеством — тираны», — утверждал Платон.
«Ни в ком нет столько строптивости и непослушания, как в том, кто достиг, как ему кажется, полного счастья, — писал Плутарх. — Правителю следует, прежде всего, подчинить своей власти самого себя, выпрямить свою душу и упорядочить нравы, ибо не дело неуча учить, ни тому, кто не умеет покоряться, требовать покорности от других». Если же чего-то и должны бояться верховные владыки, то лишь того, чтобы их подданным не причинить зла, ибо «опасно, как бы тот, кто может делать, что хочет, не захотел того, что не должен».
«Истинные цари, — заключал писатель-моралист, — боятся за подданных, тираны же — самих подданных, и вместе с могуществом растет их боязливость».
Страх загнал аргосского тирана Аристодема на верхний этаж дома, откуда ночью убиралась лестница, чтобы никто не мог проникнуть в спальню. Понтийский же тиран Клеарх открыл более надежное убежище и предпочел спать… в сундуке.
Оснований для страха было достаточно. Страха перед расплатой за содеянное. Опасений потерять власть. Тираны боялись и врагов и друзей, всех людей меряя лишь одной, своей меркой. Знаменитый сицилийский тиран Дионисий, живший в V–IV веках до нашей эры, откровенно признавался: «Тирания преисполнена множества зол, но нет среди них большего, нежели то, что ни один из так называемых друзей не говорит с тобой откровенно». Недоверчивость и трусость довели его до того, что он даже перестал стричься, лишь бы не подпускать к себе цирюльника с ножом в руках, и предпочитал, чтоб ему опаляли волосы тлеющим углем. Собственных брата и сына он впускал в комнату, заставляя сначала переодеться в присутствии стражи. «Друзьям доверять нельзя, — говорил он, — ведь если они люди разумные, то сами предпочтут стать тиранами, чем подчиняться чужой власти».
Не удивительно, что Дионисий как издевку воспринял восторженные речи своего приближенного Дамокла, назвавшего тирана счастливейшим из смертных. Чтоб показать ему, какое это счастье — жить в постоянном страхе, Дионисий во время пира усадил завистника на свое место. Подняв голову, тот мог убедиться воочию, сколь безмятежна и безопасна жизнь правителя: над ним висел на конском волосе, готовом ежеминутно оборваться, меч. Этот «дамоклов меч» был напоминанием всем тиранам о вечных опасностях, окружающих их, Через две с лишним тысячи лет французский философ-просветитель Дидро в издававшейся им «Энциклопедии» поместит статью «Тираны», где, между прочим, заметит: «Если мир и знает нескольких счастливых тиранов, наслаждавшихся плодами своих злодеяний, то таких примеров немного, и нет ничего более удивительного, чем тиран, умирающий в своей постели».
Требуя беспрекословного подчинения, деспоты нуждались в послушных исполнителях. Честным и смелым людям не было места при дворе самодержцев. И самую главную опасность тирании греки видели именно в том, что она превращает свободного гражданина в раба, неспособного мыслить самостоятельно и отвечать за свои поступки.
Об этом вспомнил в последние минуты своей жизни римский полководец Помпей Великий. Потерпев поражение от своего могучего соперника — Юлия Цезаря, он бежал в Египет. Спускаясь в лодку перед высадкой на берег и увидев поджидавшую его почетную стражу (которой было приказано немедленно отрубить ему голову), Помпей процитировал Софокла:
Когда к тирану в дом войдет свободный муж,
Он в тот же самый миг становится рабом.
Афиняне избавились от тирании в конце VI века до нашей эры, изгнав потомков Писистрата. Наученные горьким опытом, они приняли ряд законов, которые, как им казалось, должны были застраховать их на будущее от подобных случаев. В 508 году афинский реформатор Клисфен ввел закон, по которому каждого человека, подозреваемого в честолюбивых стремлениях, пользующегося большим влиянием и способного захватить власть, можно было изгнать на 10 лет за пределы государства. Этот суд, своеобразное голосование черепками, назывался «остракизмом». Он просуществовал 90 лет и отнюдь не убедил афинян в том, что подобная мера гарантирует сохранность демократии. Известно, что в конце V века до нашей эры в Афинах на короткий срок установилось правление 30 тиранов. Дело, следовательно, заключалось не в законах, а в реальной силе.
Но когда появилась трагедия Эсхила, воспоминания о борьбе с тиранией были еще свежи. И потому столь ненавистной должна была казаться безграничная власть Зевса, требующего полной покорности не только от людей, но и от богов. Трагедия имела огромный успех у зрителей и утвердила славу Эсхила как величайшего драматурга того времени, дерзнувшего бросить вызов богам и безоговорочно осудившего их.
Правда, рассказывали, что Зевс все-таки отомстил смельчаку. Последние годы жизни Эсхил проводил в Сицилии. И там однажды высоко в небе появился орел, поймавший черепаху и выискивавший, обо что бы ему расколоть ее твердый панцирь. Увидев сверху голый череп Эсхила, орел принял его за камень и сбросил свою добычу прямо на голову поэта. Этот удар и оборвал его жизнь. Зевс мог торжествовать очередную победу. Но это была победа обреченного.
