Серьезность вступительного слова Сеида Азима приковала внимание. На лицах читалось восхищение и одобрение:
- Прекрасно!
- Поздравляю!
- Отличное название...
Исмаил и Вели посмотрели на своего младшего брата. Его смуглое лицо заливала краска, братья так и не смогли уразуметь, радуется он или печалится новому названию меджлиса...
А Сеид Азим подытожил:
- Значит, и второе предложение принято... А теперь начнем первый наш поэтический меджлис с чтения стихов нашего великого земляка, жившего в двенадцатом веке, Хагани Ширвани, обогатившего сокровищницу восточной литературы... "Развалины Медаина"...
Мой дух, глазами размышлений на преходящий мир взирай,
В глухих руинах Медаина судьбу, как в зеркале, читай!..
Сеид Азим говорил о широте интересов Хагани: от исповеди чувств до исповеди мысли, о том, что Хагани рисовал картины реальной жизни, передавал глубину и смену оттенков настроения. Сеид Азим учил на примере Хагани строить фразу, отличающуюся мудрой простотой содержания и утонченностью вкуса.
Первый меджлис удался. Собравшиеся договорились в следующий раз принести свои опыты подражания газелям Физули...
Ханумсолтан задремала у ниши. Сначала она внимательно слушала не очень понятные для нее разговоры, на миг встрепенулась, когда Ага заговорил о ее младшем сыне, но потом ее отвлекли собственные размышления о жизни. "О несчастный мой Гусейн, - обратилась она в мыслях к покойному мужу, - рано ты оставил этот мир... Не довелось тебе быть свидетелем счастливого, светлого дня своих сыновей, да обрадует аллах этим известием твою душу в раю... Я от тебя не слышала в жизни ни одного дурного слова, не испытала тяжести твоей руки. И дети твои, слава аллаху, как ты сам, уважаемы достойными людьми, которые нынче собрались в твоем доме. Пусть живут наши дети долго и крепко стоят на ногах!.." Она прислушалась, Ага читал стихотворение на непонятном ей языке... Глаза ее сомкнулись, голова опустилась на руки, уставшая за день женщина прикорнула тут же у ниши. Ее материнское сердце было совершенно спокойно: сыновья ее рядом, с ней, здоровы...
Когда участники меджлиса расходились по домам, они ступали по только что выпавшему снегу. Безлистные ветви кустов и деревьев покрыла изморозь. В холодном свете полной луны казалось, что на деревьях и кустах искрятся белые цветы.
На валуне под шелковицей в начале Мануфактурных рядов Сеид Азим беседовал с Джавадом.
- ... Заверяю тебя, Ага, это-правда...
- Когда решается вопрос о различии вероисповедования, нужно проявлять особую деликатность и осторожность, Джавад!
- Клянусь тебе нашей дружбой, Ага! Тут нет места неправде! То, что я тебе рассказал, я видел сам, своими глазами... Для того чтобы проникнуть на сборище, мне пришлось порядком изменить свою внешность. Сын эфенди Балайрагима провел меня под видом человека, принявшего мюридизм, и, пользуясь вечерними сумерками, подвел к их наставнику - "шейху". Оказывается, темные, погрязшие в невежестве крестьяне, надеясь на помощь свыше, приводят в этот дом своих жен и дочерей. Несчастные женщины вместе с мужчинами танцуют, постепенно приходя в экстаз, готовые уверовать в чудеса и местных святых. В минуты транса, в который впадают эти глупцы, с ними можно сотворить все, что угодно! И все это прикрывают религией!
Поэт был взволнован:
- Брат, заклинаю тебя нашей дружбой, неужели все это правда?
- Не ожидал от тебя, Ага... Разве я способен совершить хоть что-то, что может повредить тебе? Да я соглашусь скорее на смерть, чем на то, чтобы ноги твоей коснулся камень! Все это правда, можешь не сомневаться.
- Не обижайся, Джавад! В тебе я не сомневаюсь, но, чтобы выступить против зла, нужно знать все досконально. Честно говоря, мне обо всем этом уже рассказывали - и Мешади Гулам, и даже Гаджи Кадыр. А однажды на меджлисе у Махмуда-аги Искандер-бек как о занятной истории рассказывал присутствующим о нашем позоре... Несчастная нация, бедные, одураченные люди...
- Да, именно одураченные! Чтоб мне не сойти с этого места, Ага, в тот дом не ступала нога жены или дочери бека! Их туда никто не пустит! А сами богачи приходят, чтоб полюбоваться на доверчивых глупцов, которых развращают и сводят с пути истинного именем аллаха!
- Что делать, Джавад? Ты знаешь, что я зарекся писать эпиграммы, но такие дела требуют только едкой, злой, колкой сатиры. Пойду, история эта не дает мне покоя... Ну что ж, будь здоров!
- И тебе желаю здоровья, пусть хранит тебя аллах! Знаю одно: число твоих врагов возрастет впятеро, как только ты возьмешь в руки перо, чтоб клеймить и осуждать зло.
- Если бы деньги плодились у меня так же, как враги, быть бы мне богачом! - в голосе поэта сквозила ирония. - Увы, все гораздо сложнее, чем это кажется.
Глядя вслед удалявшемуся Сеиду Азиму, Джавад с грустью думал: "Если есть на небесах неземная благодетельная сила, пусть она защитит тебя от бед, Ага! Если в бескрайних небесах есть аллах, он должен оградить тебя от камней, летящих в тебя! Ты думаешь о благе тех, кого создал аллах, а они же в злобном исступлении забрасывают тебя камнями... Странная, однако, судьба! Как понять, как объяснить? "Слова свои молви тем, кто тебя не слушает..." сказано в коране. Что ж, видно, таков удел всех пророков, так было, и так будет. А сейчас в Ширване пророком являешься ты, Ага..."
Углубившись в размышления, Сеид Азим спешил домой, не замечая никого на своем пути. Губы непроизвольно шептали рождающиеся слова - строки будущей сатиры. Скорей бы перо и лист бумаги взять в руки, чтобы записать. Он заклеймит позором этих растленных святош! И начнет сатиру так:
Любопытная нынче история вышла у нас.
Не напраслина это, не вымысел, полный прикрас...
О случившемся в городе подлинный это рассказ.
Сатира распространилась по Базару с немыслимой быстротой, и уже строки передавались из уст в уста. Словно новое землетрясение обрушилось на город. Поднялся страшный переполох. Разговоры не умолкали. Перьями запасались даже малограмотные бакалейщики, уличные писари были завалены заказами - все желали немедля, тут же получить список новой сатиры.
- Да буду я жертвой его предка, лучше не скажешь!
- Этим собачьим детям и этого мало! Чтоб их поразил меч халифа Али!
- Слушай! Эти безумцы прикрываются религией, а сами не знают ее основ.
- Но и вы не будьте столь наивными юнцами, не очень доверяйте Сеиду Азиму. Поговаривают, что он с утра до вечера проводит время с суннитами...
- Сунниты? О чем ты толкуешь? Это не сунниты, а сектанты, да, да, именно сектанты. Он о них и пишет в новой сатире.
- Слушай, ведь они совсем запутались, ни правоверного учения не знают, ни законов шариата...
- А ну, дай прочесть! - из своего магазина на шум вышел Гаджи Асад. Он с интересом читал эпиграмму, хотя не желал показать это. - Уши развесили, рот до ушей, тьфу! Что это такое? От него самого, сочинителя вашего, и не пахнет Алиевым учением! Избави аллах от такого, по моему разумению, он и не суннит, и не шиит!
- Ты только послушай, раскрой уши:
Пусть не шейхом - шайтаном! - со страхом считают его
И достойным быть смешанным с прахом считают его,
Есть мюриды, которые шахом считают его,
А иные так даже аллахом считают его.
Очень низко все это, о чем говорил я не раз.
Осрамили шиитов бабиды. Есть общность в судьбе
И сунниты мошенника шейхом избрали себе.
- Защити, аллах, он не суннит, и не шиит, и не ба-бид, он мултаниец...
- А я о чем речь веду?
Но были и те, кто понимал, против чего выступает Сеид Азим, и активно его поддерживали:
- Молодец, Ага, смелый поступок! Хоть эпиграммы, на мой взгляд, не свойственны восточной поэзии, но таких проходимцев, как Абид-эфенди, иным способом не ударишь...
- Есть только один способ вывести шарлатанов на чистую воду, Ага выбрал именно его.
- Очень своевременно! Обрядившись в религиозные одежды, эти мошенники порочат достоинство и честь народа, сводят его с пути праведного...
- Сейчас никто не осмелится повести свою семью на сборища этих мошенников, чтоб им провалиться!
- Одними назиданиями было бы невозможно вырвать из лап проходимцев людей, уверовавших в могущество верховной власти их "шейха".
Кто это говорил - молодые сунниты или молодые шииты, неизвестно. Но все сходились в одном: эпиграмма написана уместно и своевременно. На этот раз все - и те, кто хорошо относился к Are, и те, кто не одобрял его деятельности, - поддержали поэта.
Эпиграмма была у всех на устах, читалась вслух и живо обсуждалась в мгновенно возникавших собраниях и в меджлисах. Торговля в книжной лавке Мешади Гулама шла бойко: переписанная во множестве экземпляров "Эпиграмма на Абида-эфенди" разлетелась по всему Востоку, находя людей, ненавидящих лицемерие и невежество. С караванами Мешади Гулам отправлял своим друзьям-приятелям в разные города новинку, взбудоражившую всю Шемаху. Не придавая своей деятельности важного значения, шемахинский книготорговец вместе с поэтом много сделали в эти дни для разоблачения мракобесов и фанатиков и способствовали закрытию нескольких сектантских молелен.
