- Разинь пасть! Дыхни! Питуха злосчастный!
Лапотник густо дыхнул в нос офицеру.
- Тверезый! - удивился тот. - К кому?
- К молодому барину.
- Кто он?
- Служивый, что ль, какой при царице - не ведаю. Батюшка ихний просили передать ему... Вот! Петр Филиппыч он... Рыхловский... Знаешь ли?
- Не мое то дело! В караульню! - крикнул офицер, вырвав у него письмо. Лапотника окружили солдаты и с ружьями наперевес зашагали рядом с ним.
Окна дворца были плотно занавешены. Караульного офицера в саду на каждом шагу окрикивали часовые, спрашивая пароль. Офицер отрывисто отчеканивал: "Ветряная мельница". Лапотнику сделалось страшно. Тоненько заскулил: "Куды, братцы, ведете?" Солдаты молчали. Поблизости прогрохотал пушечный выстрел. Двенадцать часов.
Вплотную выросла мрачная, темная громада дворца.
- Стой и жди!.. Караульные, глядеть!
Офицер скрылся.
- Братцы... родненькие! - взвыл нижегородский ходок. - Отпустите меня... боюсь я... Ух, страшно! Куды привели!
Будто камни, молчат караульные.
- Многие леса прошел... Степан, Парамонов сын я! Многие дебри и трущобы, братчики! Нигде так не страшно, как здесь... И что со мною содеялось - в толк взять не могу. Зверие и разный лихой народ не пугали меня, а тута - дух угасает, разум утеривается... Ой, ой, ой! братчики!..
Из дворца доносилось унылое церковное пение. Но что за мрак! Ни луны, ни звезд, ни одного огонька, кроме желтого беспокойного пламени костра, мелькавшего сквозь деревья вдали на площади.
- У-у-у!.. бра-а-атчики!.. - цеплялся в испуге за солдат арестованный.
Послышались многие шаги и говор людей. Один за другим по аллее поплыли факелы. Караульный офицер, которого лапотник узнал по голосу, говорил спутникам:
- Схватили на площади... Крался ко дворцу... Вот он.
Лапотника осветили факелами.
Из-под бобровой шапки на него глянуло круглое, скуластое лицо, с заплывшими от жира глазами. Щелки глаз постепенно расширялись - и вот два горящих по-звериному зрачка впились в мужика.
- Во дворец захотел?! - прошелестел на морозе сиплый голос.
Другой факел метнул пламя около лица арестованного. Человек в черном колпаке и с черными лоскутами на щеках обдал винным перегаром лапотника: "Сволочь! Тащите в караулку!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В дни исчезновения царицыного кота было тускло и скучно во дворце несколько дней подряд не было ни куртагов, ни балов, ни опер и никаких иных увеселений. Только сего дня, как значилось в записной книге дежурного генерал-адъютанта Бутурлина, "пополуночи в двенадцатом часу ее императорское величество соизволила отсутствие восприять в село Царское..." к уехавшему туда с многочисленными украинскими родственниками графу Алексею Разумовскому. Чтобы не встречаться со своими подданными, царица любила делать выезды по ночам, сопровождаемая сильным конным конвоем.
В тот момент, когда по освещенной факелами аллее проходила она, поддерживаемая под руки графом Шуваловым и духовником Дубянским и провожаемая толпою придворных кавалеров и дам, ей бросилась в глаза кучка караульных, окруживших какого-то человека:
Она громко сказала:
- Андрей Иваныч! Что там?
Шедший впереди с саблей наголо начальник тайной канцелярии заторопился к караулу и, вернувшись, объявил:
- Неизвестного подлого человека в лаптях мои сыщики задержали...
- Чей он? - болезненно поморщилась Елизавета.
- Нижегородский... С письмом якобы к поручику Рыхловскому...
- Веди сюда...
Царица остановилась. В голосе ее почувствовался испуг и волненье. Остановилась и вся свита.
- Не я ли приказ дала господину капитану Кутузову, дабы никого в серых кафтанах и лаптях не пропускать?! Где Кутузов?!
- Тащи! Ее величество приказали! - крикнул Ушаков человеку в бобровой шапке.
Нижегородского ходока доставили к царице. Еле живой от страха, лапотник сразу упал на колени, пытаясь облобызать ноги государыне. Она брезгливо, в страхе, попятилась, ткнув его тростью.
- Стой! Куда ты?
- Пришел, матушка-государыня, с Волги я, из лесов!.. Барином Рыхловским послан к сыну его... Петру Рыхловскому...
Сказал он это и заплакал.
- Возьми его, Андрей Иваныч... Допроси толком. Ради чего он явился к нашему офицеру? И нет ли вины какой за ним?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лапотника заперли. Письмо отдали офицеру Рыхловскому, предварительно сняв копию.
Когда от дежурного генерала к поручику явился караульный офицер и сообщил, что письмо принесено "подлым человеком в лаптях" из Нижнего, Петр, мучившийся до той поры в тоске одиночества, вскочил с кресла и весело сказал:
- Веди, веди его сюда...
- Кого?
- Посланного от моего отца...
- Дежурный генерал-адъютант велели напомнить вам приказ ее императорского величества о подлых людях, не допускаемых в царский дворец...
Петр побагровел от обиды.
- Но он мой слуга.
- Ваши слуги - солдаты.
- Мне его надо видеть.
- Дежурный генерал сего для приказали вам явиться в караульную избу.
- Ладно. Приду.
Оставшись один, Петр дрожащими руками раскрыл письмо, стал читать:
"Здравствуй, наш любезный потомок, Петр Филиппов сын! Прискорбно
извещаю - живу, яко воинский пленник, от мордвы и разбойников,
призывая на помощь всевышнего и тщетно льстясь добиться помощи у
губернатора нашего князя Друцкого. Нечистая сила язычников умножается
и растет и едва ли не грозит пагубой и самому Нижнему Городу, ибо на
помощь им появились разбойники, предводимые известным волжским вором
Михаилом Зарею. Епископ преосвященный Димитрий в своем апостольском
подвиге ниоткуда поддержки не имеет, токмо от меня, незнатного и
преданного раба ее царского величества. И како для батюшки ее
блаженной и пресветлой памяти государя Петра Алексеевича, такожде
готов я живот свой положить и за ее императорское величество
пресветлую царицу Елизавету Петровну! Но... боюсь того всечасно я,
что оную щастливую жизнь мою, ниспосланный дар ее величества,
разрушат варвары лесные и возвратится она к первобытному состоянию.
Убийством и зорением грозят нам враги государыни за верную нашу
службу. Люди советуют мне обратиться через вас, сына моего, за
помощью ограждения от кровожадных сих разбойников. И прошу я вас, сын
мой, пасть к ногам ее величества и просить, дабы отпустили вас,
единородного сына моего, спасения ради отца, с солдаты или ино как
в оную нижегородскую вотчину - и дабы достойную суровость и наказание
понесли разбойники и все неисчислимые враги, купно с мордвою,
чувашами и иными язычниками, оскорбляющими христианскую веру и
власть. Разбой, татьба, угрозы и страх от сего захолодили все здешнее
дворянство, и все сидят невыездно в своих усадьбах, трепеща своим
духом денно и нощно. И покуда сии иноверцы по вся дни не будут
покорены под нози российской венценосицы - до той поры и мира не
будет на земли. Так же мыслит и нижегородский епископ Димитрий
Сеченов.
Твой я отец и притом же раб государыни-царицы
Филипп Рыхловский".
"Судьба!" - мелькнуло в голове Петра.
Чем настойчивее был он отдаляем от царицы, тем сильнее развивалась в нем мнительность. Во дворце жить становилось страшно. Одна старуха поймала его в коридоре, когда возвращались из дворцовой церкви, и прошепелявила на ухо: "Чего ради хочешь ты восприять скорби и боли от человецев беззакония? Паутину виют округ тебя скверные дворцовые жены и мнимые девицы. Берегись!" И скрылась в темных коридорах дворца, быстрая, зловещая.
"Зачем в караульную избу?! - подозрительно размышлял Петр, одевая шинель. - Бутурлин!" Не он ли исполнитель всех самых тайных капризов императрицы? Ушаков, Александр Шувалов и Бутурлин - вот люди, которые заставляли трепетать придворных офицеров, весь служилый люд. "Когти государыни". О, не дай бог попасть в эти когти!
Петр быстро сбежал по лестнице и, выйдя в сад, пробрался по сугробам в караульную избу. Его встретил сам Бутурлин в медвежьем тулупе и бобровой шапке. Он загородил ход в избу.
- Стойте, господин офицер! Не торопитесь!
- Меня звали?
- По повелению ее величества. Сыщиками задержан некий неизвестный подлый человек, имя ваше произносящий...
- Он слуга моего отца.
- Однако, он в лаптях?!
- Дворовый, мужик... - не зная, что говорить, скучно пробормотал Петр.
- Русский?
- Ваше превосходительство могут спросить его...
- С мужиком я разговариваю токмо на пытке.
- Русский.
- Православный?
- Православный.
Бутурлин ядовито усмехнулся.
- Морозно, поручик, поди, озябли, войдите и погрейтесь в караульной...
Бутурлин посторонился. Петр вошел в помещение.
В караульне было душно; чадила печурка. При появлении начальства солдаты вскочили. Петр искал глазами своего человека среди солдат, но Бутурлин указал рукою на арестантское помещение.
