Из всего вышесказанного вам, уважаемый читатель, станет понятен смысл, вложенный в строки призыва генерального комиссара Остланда Лозе, обнародованного 24 февраля 1943 года, зовущего вступать в ряды эсэсовского латышского легиона:
«Латыши!
Когда в 1941 г. немецкие воины по приказу Вождя Адольфа Гитлера освободили Вашу Родину от большевизма, они спасли Вас от несомненной судьбы уничтоженного народа. С того времени вы своим трудом в городах и деревнях, как и своей службой в полиции безопасности и активным участием на фронте, внесли свой вклад в борьбу с большевизмом…
Вступайте в легион своей Родины, чтобы бороться с оружием в руках против грозящего большевизма!
За отвагу, жизнь и свободу!»
А напоследок я хочу рассказать еще одну историю.
В том самом местечке Койданово, про которое упоминалось в рапорте Арльта, тоже жило несколько сотен евреев. И им стало известно, что завтра приедут каратели. Наивные евреи сначала решили, что будут убивать только мужчин, потому многие из них спрятались в соседних лесах. Среди них был и отец одного пятилетнего мальчика, Ильи Гальперина. У белобрысого и голубоглазого, совсем нееврейского вида мальчугана, были, конечно, и мама и младшие сестричка с братиком. Мама сказала ему, что он теперь — старший мужчина в семье, которой завтра не станет и он не должен бояться смерти. Ночью он убегает из дому и, спрятавшись в густой кроне дерева, видит, как в числе 600 еврейских обитателей Койданова расстреливают его маму, а братика с сестричкой, по их малолетству пожалев на них пули, прикалывают штыками литовские каратели.
Илюша скитается по окрестным деревням и местечкам, побираясь, одетый в драную шинель, снятую с трупа. Его скитания заканчиваются тем, что маленького Гальперина задерживают местные полицаи и вместе с другими подозрительными передают латышским полицейским на расстрел. Один из латышских карателей, Екаб Кулис из 18-го полицейского батальона, вдруг пожалел мальчика и вывел его из расстрельного ряда у сарайной стенки. Чем он руководствовался, трудно сказать, вероятно, просто пожалел пятилетнего ребенка в огромной для него прожженной и драной шинели, безучастно и жадно обгрызавшего хлебную корку в ожидании залпа. Когда же Кулис раздел и начал мыть мальчика, он увидел, что тот обрезан. Но вместо того, чтобы расстрелять его, полицай объяснил Илье, что мальчик — еврей, и строго-настрого велел об этом молчать.
Кулис привел его в батальон, и симпатичный белобрысый мальчонка сделался у карателей «сыном полка». Ему пошили форму, сапожки, портупею, взяли на полное довольствие. Возили с собой на акции. А куда ж девать-то? Маленький Илья Гальперин видел, как его спаситель и крестный сержант Кулис спокойно расстреливал людей, с воем выскакивающих из горящей синагоги в том самом Слониме.
Однажды латышские полицейские, будучи, видимо, пьяными, хотели заставить своего сына полка расстрелять какого-то еврея, которого они для потехи привязали к дереву, мальчишка выстрелил специально мимо, и только вмешательство Кулиса, который увел его оттуда, спасло мальчика от разоблачения. Он собрался выдать себя, но не убивать.
После окончания карательной эпопеи латышские палачи вернулись в Ригу. И тут мальчик стал героем многочисленных статей и даже сюжетов кинохроники. Латыши назвали его на свой лад — Улдисом Курземниексом (имя придумали просто так, а фамилию произвели от Курземе — название западной части Латвии). Симпатичный мальчонка Улдис в тщательно отглаженной и ладно пригнанной военной форме, сверкающих сапожках так славно смотрелся в окружении суровых борцов с большевизмом. Патронаж над сиротой осуществлял сам полковник Лобе. Карлис Лобе стал, как это теперь принято говорить, пиарить историю превращения славянина в близкого к арийцам латыша и даже произвел его в капралы. Ведь все, кроме Кулиса, считали его русским или белорусом. Когда малыша видели прохожие в Риге, они начинали хлопать в ладоши от полноты чувств. Красавчик! Просто красавчик!
В 1943 году его передали под опеку другого латышского карателя, Екаба Дзениса, хозяйствовавшего тогда на фабрике «Лайма». Дзенис велел ему раздавать маленькие шоколадки европейским евреям из рижского гетто, которых грузили на территории «Лаймы», использовавшейся в качестве накопителя перед отправкой на расстрел в Бикерниекский лес. Им говорили, что их отправляют или в трудовой лагерь или по обмену через Красный Крест в Швецию, а чтобы обречённые поверили в эту ложь, им и выдавали маленькие шоколадки — подкрепиться в дорогу.
Вместе со своими приемными родителями Улдис Курземниекс через Германию, где он был очевидцем бомбардировки Дрездена союзниками, попал в Австралию. Там он энглизировался, стал Алексом Курземом и жил себе полвека, пока вдруг не рассказал все о себе своей жене и двум детям. Перед этим он попытался зарегистрироваться в мельбурнском и нью-йоркском центрах жертв холокоста. Из мельбурнского его выгнали, а из нью-йоркского пришел ответ, что они не могут считать его жертвой, поскольку он «добровольно присоединился к войскам СС». Латышское эмигрантское общество в Австралии, состоящее во многом из бывших эсэсовцев, его, естественно, начисто отвергло.
А в квартиру сына Курзема, Марка, написавшего вместе с отцом нашумевшую книгу «Маскированный», вламывались разок какие-то неизвестные, перевернувшие ее вверх дном и не похитившие ни одной безделушки. Видимо, искали документы, имевшие отношение к его отцу.
А вот отец Илюши Гальперина, Соломон, выжил. Его взяли позже немцы и отправили в Дахау и Освенцим. Но и там нужны были сапожники, а он был классным мастером. После войны, узнав о гибели семьи, Соломон Гальперин женился второй раз, умер в 1975 году. Только несколько лет назад Алекс Курзем, занявшийся поисками своих корней, побывал в Койданове и положил цветы на могилу своей семьи.
И напоследок еще одна история, рассказанная уже упоминавшимся шофером с рижской станции скорой помощи. Дело было в Белоруссии, где он проходил службу. Как-то раз он с приятелями-сослуживцами зашел в сельский магазинчик. Все солдаты были латышами и между собой, естественно, говорили по-латышски. Заглянули в сельпо за сигаретами и чем-нибудь вкусненьким, обычное дело. И за разговором о своем никто из них не обратил внимания на гробовую тишину, наступившую в магазине. Кто-то из местных мужиков выскочил во двор и о чем-то возбужденно стал шуметь там. Продавщица сельмага, побледнев, глянула в окно и шепотом сказала солдатам-латышам:
— Тикайте вы отсюда скорей! Мужики уже доски из штакетника ломают! Беда будет!
— Да что мы сделали? — удивились солдаты. — Нам бы только курева…
— Какого курева! — сказала, как плюнула, продавщица. — Тут во время войны ваши такого натворили… Убегайте живо!
Глава одиннадцатая
К вопросу о национальной науке
Чрезвычайная Государственная Комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР была образована указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 ноября 1942 года.
Шел к концу отчаянный сорок второй год. Потерян Севастополь, утрачены огромные территории на юге, немцы дошли до Кавказа, на берегу Волги сражение за разбитый артиллерией и авианалетами Сталинград подбиралось к своей кульминации. Великая страна изнемогала в борьбе с сильным и безжалостным врагом. И создание ЧГК именно в это время, возможно, являлось еще одним сигналом, знаком из Кремля, посланным советскому народу: «Ничего, ничего, сдюжим! А из них — НИКТО не уйдет от ответа! Расплатятся за все!».
Председателем Комиссии назначили председателя ВЦСПС Николая Шверника, в ее состав вошли секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Жданов, писатель Алексей Толстой, академики — историк Евгений Тарле, нейрохирург Николай Бурденко, юрист Арон Трайнин, гидроэнергетик Борис Веденеев, биолог Трофим Лысенко (да-да, тот самый, спустя шесть лет громивший генетику во время приснопамятной сессии ВАСХНИЛ), знаменитая летчица Марина Гризодубова и митрополит Киевский и Галицкий Николай.
В марте 1943 года было принято положение о Комиссии, а 3 апреля утверждены штат и смета. В соответствии с положением в республиках, областях и районах были созданы местные комиссии, которые работали под руководством ЧГК. К началу 1944 года действовало 19 областных и республиканских комиссий. Была создана соответствующая Комиссия и для Латвийской ССР.
Преступления немецких оккупантов должны были устанавливаться актами по заявлениям советских граждан, путем опроса потерпевших, свидетелей, судебно-медицинских экспертиз и осмотров мест совершения преступлений. Членам комиссий вменялось в обязанность устанавливать виновников злодеяний — организаторов, подстрекателей, исполнителей, пособников, фамилии, воинские звания, номера частей, названия учреждений и организаций. Акты должны были быть максимально точными и объективными, с детальным указанием данных свидетелей, удостоверяющих факт преступления, к ним прилагались документы — протоколы опросов, заявления граждан, заключения экспертиз, фотоснимки, трофейная документация. Акты составлялись непосредственно на местах совершения преступлений в месячный срок после освобождения советских территорий.
