Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.

Могла ли Германия платить? Да, она могла, если бы (1) рейх был способен обеспечить профицит годового государственного бюджета или (2) продавала бы за границу больше, чем покупала иностранных товаров: излишки на зарубежных счетах позволи­ли бы накапливать средства в иностранной валюте, каковые по­том можно было бы направлять бывшим противникам. Такая схема явилась бы просто безвозмездным подарком загранице — бесплатным экспортом. Вследствие огромного внутреннего во­енного долга и непоколебимой решимости союзников покон­чить с конкурентоспособностью Германии на мировых рынках, оба эти условия были невыполнимы (95). Убийство Эрцбергера доказало, что праздный класс Германии решил всерьез сопро­тивляться налогообложению. Что же касается французов. то. поскольку они и сами были должны Британии и Америке, они отказывались принимать репарации в единственно возможной форме, то есть в виде немецких товаров и услуг. В довершение всего Британия ввела 26-процентную пошлину на все ввозимые из Германии товары. Таким образом, все — в полном согласии с предсказаниями Веблена — понимали, что Германия не может, а следовательно, и не будет платить.

Таким образом, Германия оказалась в зависимости от Франции (и Британии), Франция от Британии, а Британия от Амери­ки, так Соединенные Штаты оказались в непривлекательной роли бездушного кровопийцы-ростовщика. Ни одна встреча в верхах по поводу репараций не обходилась без единодушного обращения к американским представителям с мольбой о списа­нии внутрисоюзнических долгов. Но каждая такая просьба встречала «садистский» отказ США (96).

Все в один голос обвиняли Америку в создании безвыходно­го положения, американцы сваливали вину на британцев, те пе­ребрасывали мяч французам, которым ничего не оставалось, как винить во всем немцев. И так далее, по бесконечному кругу. В этой пьесе, достойной сцены театра абсурда, Германии, по мнению министра реконструкции Вальтера Ратенау, была от­ведена роль «нормального человека, надолго помещенного про­тив его воли в сумасшедший дом, в результате чего этот человек начал понемногу усваивать повадки и поведение своих сокамер­ников» (97). Подвергаясь глухим угрозам далекой Америки, обузданная французскими истериками, подчиняясь гипнозу лживого лицемерия Британии и прирученного ею советского сфинкса, Германия действительно сошла с ума.

В этой гнетущей атмосфере Вальтер Ратенау решил принести добровольную жертву своей безнадежной объективности: он предложил американским представителям решить запутанную шараду, разрубив одним ударом гордиев узел: Германия могла взять на себя союзнические долги целиком, выплатив их Амери­ке в размере 11 миллиардов долларов, выполнив сорок один пла­теж по 1,95 миллиарда долларов каждый (98). Таким образом, Германия будет должна только и исключительно Соединенным Штатам, освободит союзников от выплаты долгов и снимет с Ев­ропы бремя взаимных обид и претензий. Услышав это предложе­ние, Вашингтон злобно зашипел, а британское министерство иностранных дел сделало Германии выговор: «Такой компро­мисс неприемлем ни в коем случае». Даже в одном из последних научных исследований на эту тему предложение Ратенау было названо «весьма эксцентричным»; то есть даже сейчас Вальтера Ратенау не хотят простить за такую ограниченную попытку, вос­пользовавшись временным затишьем, вероломно и целенаправ­ленно нарушить условия выплаты репараций (99).

Дипломаты... разбирались с важными, но чуждыми для них экономическими вопросами с той осмотрительностью, кото­рая характерна для людей, боящихся обвинений в том, что они ведут себя как слоны в посудной лавке; Ратенау же обо­шелся с этими вопросами с непринужденностью прирожден­ного оратора (100).

Несмотря на то что он имел доступ ко всем техническим дета­лям сложившейся в стране ситуации и понимал их значение, Ра­тенау все же пал жертвой тщеславия: подобно Эрцбергеру, это­му демиургу «возможного», он недооценил шовинистическую враждебность немецкого общества и вообразил, что сможет в одиночку изменить судьбу Германии и переделать ее по собст­венному усмотрению.

Наконец, 31 августа 1921 года Германия выплатила первый миллиард репараций в золотых марках. Этот трансферт был поистине суровым испытанием: деньги были собраны под по­ручительство международной банковской сети и превращены в тысячи тонн золота и серебра, перевезенного в бронированных вагонах в Швейцарию, Данию и Голландию; флотилии па­роходов увозили золото в США — поистине это было похоже на эпическое повествование о царских кладах Темных Веков (101). Первый платеж вызвал падение марки относительно доллара с 60 до 100 марок за один доллар (102). Германия силь­но пострадала от утечки золота, которое по закону должно бы­ло покрывать стоимость каждого бумажного банкнота в соот­ношении один к трем, и состояние рынка предвещало падение стоимости бумажной марки. Действительно, в мае 1921 года Центральный банк Германии временно приостановил конвер­тирование марки в золото; другими словами, было объявлено, что банкноты отныне не «эквивалентны золоту», — над питалась гиперинфляция.

Вальтер Ратенау был кронпринцем экономической империи, унаследованной им от отца, Эмиля, который строил ее, не жалея сил. Воспользовавшись купленным у Эдисона патентом, Ратенау-старший основал AEG (Allgemeine Elektriyit'ats Gesellschaft, не­мецкий аналог «Дженерал электрик»), компанию, которая зали­ла электрическим светом Берлин и всю Германию, а за счет долевого участия и слияний с массой мелких местных компаний и зарубежными банками провела электрическое освещение и в такие города, как Мадрид, Лиссабон, Генуя, Неаполь, Христи­ания, Мехико, Рио-де-Жанейро, Иркутск и Москва (103). Блестя­щего отпрыска великой корпоративной династии, Вальтера пес­товали, учили и воспитывали как принца; он с легкостью оперировал сложнейшими финансовыми и техническими дета­лями, сверкая при этом талмудической осведомленностью и классической эрудицией. «Он говорит о любви и экономике, химии и катании на каяках; он ученый, помещик и биржевой брокер — короче говоря, он соединил в себе те способности, ка­кими каждый из нас обладает по отдельности» (104).

Первый политический опыт Ратенау, как и Эрцбергер, полу­чил в администрации имперских колоний: в 1907 году он сопро­вождал секретаря по делам колоний Дернбурга в инспекцион­ной поездке в Африку. Во время войны Ратенау участвовал в организации тыла, создав механизм мобилизации ресурсов (так называемые Kriegswirtschaftsgesellschaften)*,

* Военно-экономический консорциум.

с помощью ко­торого осуществляли реквизиции, импортные закупки и произ­водство эрзацев (заменителей) для того, чтобы кормить нена­сытное чудовище войны (105), — эта же традиция нашла свое продолжение в четырехлетнем плане Геринга, разработанном для подготовки ко Второй мировой войне**.

** См. главу 5, стр. 332.

Война породила новые духовные течения, и Ратенау, чутко уловив носившиеся в воздухе изменения, отчеканил свое видение будущего устрой­ства общества в книге, сделавшей его одним из самых популяр­ных в Германии авторов.

Общество, нисколько не смущаясь, утверждал он, управляет­ся «тремястами людьми», которые хорошо знакомы друг с дру­гом. Это гнусная, «надменная и чванливая в своем богатстве» олигархия, «оказывающая тайное и явное влияние», за которой послушно следует «разлагающийся средний класс... изо всех сил стремящийся не скатиться на уровень пролетариата», и далее «собственно пролетариат, молчаливо стоящий в самом низу: это и есть нация, темное, бездонное море» (106). В книге «Von kommenden Dingen» («О грядущем»), написанной в 1916 году, Ратенау пророчествовал, что «воля, поднявшаяся из глубин народной души», неминуемо уничтожит капитализм; «ответственные властители», происходящие из представителей «интеллек­туальных династий», должны будут очистить Германию от оков и несправедливостей наследственного права и навсегда заклей­мить свободное движение капиталов, чем можно будет обес­печить благосостояние общества и его жизнеспособность. В ок­тябре 1918 года ему и в голову не приходила даже сама возможность капитуляции рейха. Со страниц газеты «Vossische Zeitung» он призывал немецких солдат оказывать упорное со­противление противнику, а граждан — записываться в народное ополчение. Позже, в 1921-1922 годах, он использовал плоды этих калейдоскопических опытов в создании Ei fullungspolitik он тоже был современным поборником «возможного», равно как и одиозным порождением старого порядка.

В апреле 1922 года министр иностранных дел Веймарской республики (с октября 1921-го) Ратенау, вопреки самому себе, стал наконец невольной жертвой «тактики сумасшедшего до­ма», разыгранной против Германии на международной арене. Поводом стало проведение Генуэзской конференции, где впер­вые после Версаля встретились «русские и немцы — два плохих мальчика европейского семейства» (107).