Ознакомительная версия.
Отсюда с неизбежностью следует вопрос об изображении амазонок в греческом искусстве. Битва между ними и греками была любимой темой у создателей фризов, с которой конкурировали мифическая война лапифов и кентавров и исторические сражения между греками и персами. И в каждом из этих случаев греческое стремление к простоте в искусстве требовало, чтобы основной элемент был найден в результате анализа, чтобы композиция представляла ситуацию красноречивым образом. Отсюда следует, что в сценах из Персидских войн грек противостоял персу, в Кентавромахии человек цивилизованный — человеку дикому, а в сражениях с амазонками мужчина — женщине. Поэтому греческий художник в первой ситуации подчеркивает национальную одежду сражающихся, во второй — облик чудовищ и в третьей — женственность амазонок, подчеркнутую мужественностью их врагов. Воительницы на фризах неизменно прекрасны. В изображениях павших чувствуется особенная нежность художника; находящиеся в отчаянном положении амазонки доблестны и воодушевлены, но вместе с тем хрупки и благородны. Победоносные в данный момент воительницы не позволяют себе никакого дикарского восторга, как это делают свирепые кентавры в подобной ситуации. Одеждой их обыкновенно является короткая, подобранная для боя туника, часто открытая на боку, чтобы показать прекрасную женскую фигуру. Художник всегда усматривает в них не каких-нибудь чужестранок, облаченных в фантастические одеяния, он явным образом утверждает, что это женщины, сражающиеся с мужчинами.
Дошедшие до нас знаменитые изваяния стоящих амазонок, унаследовавшие артистические традиции мастеров V века, тоже обнаруживают подобную симпатию. Лица их спокойны и идеально прекрасны, тела принадлежат молодым женщинам в расцвете сил — сильные, гибкие и изящные, они облачены в короткие туники, оставляющие открытой одну грудь.
Существуют также скульптурные изображения конных амазонок. Возможно, одним из наиболее прекрасных среди них является найденный в Эпидавре фрагмент, запечатлевший коня и наездницу, ныне хранящийся в Национальном музее Афин. Эта амазонка одета в короткую, перепоясанную тунику, на шее ее застегнут плащ. Она удивительно гибка и прекрасна, идеально сидит на коне; но более всего впечатляет контраст между ее стройным телом и могучим жилистым корпусом животного.
В Неапольском музее находится скульптура, относящаяся к более позднему периоду. Она изображает амазонку мертвой, распростершейся на спине. На ней обыкновенная одежда, короткая, открывающая одну грудь туника, под лежащей фигурой копье. Приоткрытые губы свидетельствуют о последнем дыхании. Вся фигура проникнута ноткой печали. Набухшие груди предполагают материнство. Это, возможно, указывает на то, что в состав скульптурной группы входила и фигура младенца. Работа привлекает к себе особенный интерес, как созданная в последний период существования греческого искусства, когда внутренний пыл еще не оставил его. Вне сомнения произведение является частью и близкой копией скульптурной группы, установленной Атталом на Афинском Акрополе.
Вазовая роспись в большей мере, чем ваяние открывает нам характерное для амазонок оружие — щиты в форме плющевого листа, скифский лук и боевой топор. Здесь мы также видим мантию из шкуры леопарда, подобную той, в которой Пентесилея была изображена на находившейся в Дельфах картине Полигнота. Типы амазонок на росписи ваз многочисленны. Они запечатлены во всех мыслимых ситуациях, которые могут засвидетельствовать их мастерство в бою и охоте: пешими, верхом на конях, на колесницах, готовящимися к бою, приносящими клятву эфеба, уносящими мертвых и так далее. Группы на вазах нередко напоминают нам фризы. Кроме подобных портретов амазонок сцены на сосудах иллюстрируют сказание о Геракле и легенду о Тесее.
Отсюда вне сомнения следует, что тема женщин-воительниц была не менее популярна и у великих художников, поскольку нетрудно предположить, что горшечники следовали моде на этот сюжет — как и на любой другой. Произведения великих мастеров до нас не дошли. И вазы с этой точки зрения являются наилучшим источником информации, их свидетельству находятся и немногие подтверждения в литературе.
Таковы, в общем, основные черты предания об амазонках, сыгравшего столь важную роль в греческом искусстве и литературе. Короткий обзор является естественным введением к исследованию связанных с этими женщинами культов, ибо без четкого понимания легенды некоторые подробности религиозной практики останутся непонятными. При этом следует обратить особое внимание на следующие пункты: стойкое верование греков в реальное существование амазонок; представление о них, как о необычайно свирепых воительницах, вопреки всем разнообразным идеям, способным опровергнуть эту точку зрения; а также обычай связывать их с несколькими определенными географическими центрами.
Более примитивным, чем почитание богов в антропоморфном виде является обычай поклонения тому или иному божеству в бетильной[32] или неиконической форме, и этот религиозный обряд находит вполне достаточное свидетельство в оставленных греками писаниях и памятниках. Источники эти обыкновенно относят подобное поклонение только к весьма древним временам, демонстрируя, что и здесь и там оно уступило место много более развитой стадии иконического символизма. Однако примеры такого примитивного восприятия божества существуют и в более поздние времена. Среди этих реликтов выделяется поклонение Кибеле в форме Черного Камня в расположенном во Фригии Пессинунте. По приказу книги Сивилл в 204 году до н. э. культ богини был перенесен в Рим, чтобы изгнать Ганнибала из Италии.
Аполлоний в своей "Аргонавтике" изображает амазонок выполняющими обряд, в точности соответствующий творимому в Пессинунте. Он представляет собой почитание черного камня[33], возлагаемого на алтарь открытого храма на острове у побережья Колхиды. Характер описанного обряда делает вероятным тот факт, что информацию по этому поводу он черпал из раннего источника, поскольку мы узнаем из Диодора, что амазонки оказали особую честь Матери Богов, посвятив ей остров Самофракия, установив там ее алтари и вознеся великолепные жертвоприношения. В любом случае оба отрывка доказывают тот факт, что амазонки были почитательницами Матери, известной под именами Реи и Кибелы, или Кибебы.
Одно предание указывает, что Скамандр ввел выполнение обрядов Критской Матери во Фригии и что они прочно укоренились в расположенном на Сангарии Пессинунте, ставшем их главным центром, в то время как богиня получила от нависающего над городом хребта свое хорошо известное имя Диндимена; другие источники утверждают, что домом почитания фригийской Кибелы была Самофракия, откуда Дардан перенес культ во Фригию. Попытка совместить обе легенды родила повесть о том, что Корибант Самофракийский, сын Деметры и Ясиона (Jasion), ввел почитание своей матери во Фригии и что его преемники-корибанты перешли с расположенной в Троаде горы Ида на критскую вершину того же имени, чтобы воспитывать младенца Зевса. В головах различных античных авторов, которым мы обязаны всеми своими знаниями относительно оргиастических культов, царит невероятная путаница. В итоге мы остаемся без точных деталей, способных помочь нам определенным образом отличать один культ от другого.
Впрочем, ряд источников сообщает нам, что почитание Кибелы, фригийской Великой Матери, считалось отличающимся от прочих аналогичных по характеру и выражению культов. Поклонение ей в Пессинунте имеет, в частности, наибольшую важность для исследования, касающегося амазонок. Здесь, как свидетельствует история, находилась бетилическая форма богини, в которой они ее почитали. Естественным образом римские авторы, после того как Черный Камень был воздвигнут в их городе, с интересом и любопытством обратились к связанным с культом легендам. Именно их источникам мы обязаны множеством фактов, часто скрытых от взора поэтов ранней Империи, с отвращением взиравших тогда на этот оргиастический культ. Кибеле Пессинунтской служили жрецы-евнухи, звавшиеся галлами. Эта разновидность служителей, считавшаяся очень почетной, похоже, запечатлела преданность Аттиса богине. К счастью мы располагаем свидетельством той особенной формы, которую легенда об Аттисе приняла в Пессинунте. Здесь его считали сыном девы, родившимся от плода миндального дерева. Последнее выросло из отсеченных мужских половых органов двуполой Агдистис[34], которая полюбила его, когда он вырос, и сделала своим паредром (супругом, мужским соответствием. — Примеч. ред.) и галлом. От того же самого Павсания мы узнаем и лидийский вариант истории. Здесь Аттиса называют сыном фригийца Калая. Он учредил в Лидии оргии в честь Матери, и потому богиня так возлюбила его, что заревновавший Зевс послал на поля Лидии дикого вепря, который убил Аттиса. Из обоих вариантов следует, что юноша занимал в мистериях Кибелы место, аналогичное Адонису при Афродите и Осирису при Исиде, однако особенностью культа Кибелы является то, что компаньон ее является галлом. Во всех сообщениях о пессинунтских обрядах упоминается, что богине служили женоподобные[35] жрецы, очевидно символизировавшие Аттиса. В этом, по всей видимости, заключается ключ к взаимоотношениям между критской Реей и фригийской Кибелой, ибо в обоих комплексах культовых легенд часто упоминаются дактили, связанные как с критской, так и с троянской Идами. Их очевидная причастность к металлургии напоминает о железном серпе, который произвела Гея и вручила Крону, чтобы тот низверг Урана[36].
Ознакомительная версия.
