2. Gа-Iв " Iа-Iв
Очевидным биологическим объяснением обоих явлений служит смешение национальностей, принимавшее в разных исторических ситуациях различные формы межнациональные браки, широкомасштабное обращение, изнасилование как неизменное (узаконенное или не наталкивающееся на сопротивление властей) сопутствие войн и погромов.
Мнение, что, невзирая на статистику, существует все же узнаваемый «еврейский» типаж, опирается, хотя и не полностью, на различные неверные представления. Оно игнорирует, к примеру, тот факт, что черты, воспринимаемые как типично еврейские при сопоставлении с северными народами, не считаются таковыми в Средиземноморье, не принимается во внимание влияние социальных условий на формирование физических черт и внешнего облика, наконец, путается биологическая и социальная наследственность.
Тем не менее, существует некий набор наследственных черт, характеризующих определенный тип современного еврея. В свете современной популяционной генетики это можно в значительной мере объяснить процессами, происходившими на протяжении нескольких веков в условиях изоляции гетто: инбридингом, случайным распространением генетических мутаций в популяции, селекцией. Последняя шла несколькими путями: здесь и естественный отбор (например, во время эпидемий), и половой отбор, и, что не так очевидно, сохранение свойств, помогающих выживанию в гетто.
Кроме того, социальная наследственность, передаваемая через воспитание в детстве, действовала как мощный формирующий – и деформирующий – фактор.
Все эти процессы участвовали в лепке «человека гетто». В период после гетто его черты подвержены размыванию. Что касается генетического состава и физического облика людей в период «до гетто», то об этом мы почти ничего не знаем. В этой книге проводится мысль, что этот первоначальный «человеческий материал» был преимущественно тюркского происхождения, с какими-то примесями древнепалестинской и иных составляющих. Невозможно судить, какие из так называемых типичных черт, вроде «еврейского носа», являются продуктом половой селекции в гетто, а какие – проявлением особенно стойкого «племенного» гена. Поскольку «крючковатый» нос часто встречается у кавказцев и редко – у семитов-бедуинов, у нас появляется еще одно указание на доминирующую роль «Тринадцатого колена» в биологической истории евреев.
Приложение I. О НАПИСАНИИ
Одни и те же слова автор книги сознательно писал по-разному. Цитируя разные источники, он сохранял оригинальное написание имен собственных, в итоге один и тот же человек, город или племя могут быть по-разному названы в разных разделах. Отсюда «казары», «хазары», «хозары» и др.; Ибн Фадлан может превращаться в ибн-Фадлана, ал-Масуди – в Аль-Масуди. Что касается собственно авторского текста, то для него избрано написание имен собственных, на котором меньше всего спотыкался бы англоязычный читатель, не относящийся к профессионалам-востоковедам.
Вот характерный пример. Т.Е. Лоуренс, будучи блестящим ориенталистом, в орфографии был так же небрежен, как в обращении с турецкими гарнизонами. Его брат, А. Лоуренс, объяснял в своем предисловии к «Семи столпам мудрости»:
«Написание арабских имен сильно варьирует в разных изданиях, и я ничего здесь не менял. В арабском языке всего три гласных буквы, а для некоторых согласных нет английских эквивалентов. В последние годы востоковеды избирают какой-то один из разнообразных значков, обозначающих буквы и гласные арабского алфавита, так что Мохаммед становится у них Мухаммадом, муэдзин му-эдхдхином, Коран Ку-раном. Этот метод хорош для тех, кто знает, о чем речь, однако в этой книге применяется старое написание, которое ближе всего к обычному английскому».
Далее идет список издательских вопросов к написанию и ответы на них Т.Е. Лоуренса, например:
Вопрос: "Лист гранок 20. Нури, эмир Рувалла, принадлежит к «семье вождей Руалла». На листе 23: «конь Руаллы», на листе 38: «Убил одного Руэлли». На всех остальных листах «Руалла».
Ответ: "Надо было еще использовать варианты «Рувала» и «Руала».
Вопрос. "Лист 47. Верблюдица Джеда, названа на листе 40 «Джедах».
Ответ: «Роскошное животное!»
Вопрос: «Лист 78. Шериф Абд эль Майин с листа 68 становится эль Маином, эль Майеном, эль Муеном, эль Майном, эль Мьеном».
Ответ: «Удачно получилось, не правда ли?»
Если настолько трудно транскрибировать современный арабский язык, то до чего же возрастет трудность, когда приходится разбираться со средневековыми текстами, испорченными небрежными переписчиками. Первый английский перевод «Эбн Хаукаля» (или Ибн Хаукаля) был опубликован в 1800 г. сэром Уильямом Оусли206. Вот какой крик души содержится в предисловии, написанном этим видным востоковедом:
"На трудности, проистекающие из неправильного сочетания букв, путаницы слов и полного отсутствия в некоторых строках диакритических знаков, я жаловаться не стану, ибо привычка и внимательность позволяют их преодолевать, когда речь идет об общих описаниях; но когда сталкиваешься с именами людей и названиями мест, появляющимися впервые или даже неслыханных, то контекст не помогает дешифровке при отсутствии диакритических знаков; тут приходится либо догадываться, либо уповать на появление более читаемой рукописи...
Хотя самые крупные из знатоков древнееврейской, арабской и персидской литературы уже высказывались на эту тему, полезно, видимо, продемонстрировать на конкретном примере чрезвычайную важность этих диакритических знаков (часто опускаемых переписчиками).
Довольно будет одного примера. Предположим, что три буквы, образующие слово «Тибет», лишатся диакритических знаков. Первая буква превратится с прибавлением одной точки сверху в "Н", из-за двух точек – в "Т", из-за трех – в "С"; одна точка снизу – и это будет "Б", две – "И", три – "П". То же самое может случиться со второй и третьей буквами, превращаемыми точками в самые разные согласные"207.
Приложение II. ОБ ИСТОЧНИКАХ
Наши знания о хазарской истории почерпнуты, в основном, из арабских, византийских, русских и еврейских источников, подтверждаемых материалами персидского, сирийского, армянского, грузинского и турецкого происхождения. Мои комментарии относятся только к главным из них.
«Ранние арабские историки отличаются от всех других уникальностью формы своих сочинений. О каждом событии рассказывается от лица очевидцев или современников, хотя стоит учитывать, что сведения передавались самому последнему из заказчиков по цепочке промежуточных звеньев, каждый из которых передавал оригинальный рассказ следующему. Часто один и тот же рассказ предлагается в двух или нескольких разнящихся видах, в зависимости от цепочки звеньев. Нередко одно и то же событие или важная подробность излагается по-разному, поскольку последний рассказчик получил сведения из нескольких источников, современных событию, но в разных манерах изложения. Пишущий старался соблюдать букву своих источников, так что поздний автор часто воспроизводил слово в слово первого рассказчика...»
Так два классических авторитета в этой области, Х. А. Р. Джибб и М. И. де Гуе, пишут в своей совместной статье об арабской историографии в ранних изданиях Британики (45; II; 195). Это объясняет колоссальные трудности, с которыми приходится сталкиваться, выявляя оригинальный источник, часто оказывающийся утраченным, путем разбора версий позднейших историков, компиляторов и плагиаторов. Поэтому часто оказывается невозможно датировать какой-то эпизод либо описание состояния дел в той или иной стране; а неопределенность датировки может приводить к погрешностям порядка целого столетия, когда автор ведет рассказ в настоящем времени, не оговаривая, что цитирует некий источник давно прошедших времен. Добавьте к этому трудности при идентификации лиц, племен и мест, вызванные неразберихой в написании и прихотями переписчиков. В итоге получается головоломка, где половина элементов вообще отсутствует, зато есть масса лишнего, а истинная картина представлена только в самых общих чертах.
Главные арабские отзывы о Хазарии, чаще всего цитируемые на страницах книги, принадлежат перу Ибн Фадлана, Истахри, Ибн Хаукаля и ал-Масуди. Однако лишь немногие из них можно считать «первичными» источниками, такими, как рассказ Ибн Фадлана о пережитом им самим. Например, Ибн Хаукаль писал примерно в 977 г., опираясь почти всецело на Истахри, писавшего примерно в 932 г., а тот, как считают, полагался на утраченный труд географа ал-Балхи, писавшего примерно в 921 г....
О жизни этих знатоков и уровне их знаний известно чрезвычайно мало. Легче всего представить себе Ибн Фадлана – дипломата и острого наблюдателя. Однако если продвигаться за пределы Х века, то можно наблюдать следующие стадии эволюции молодой науки – историографии. Ал-Балхи, первый в цепочке, положил начало классической школе арабской географии, в которой главный упор делается на карту, тогда как описание вторично. Истахри сделал шаг вперед, перенеся ударение с карты на текст. (О его жизни ничего не известно; то, что дошло из написанного им до наших дней, представляет собой, видимо, лишь современный вариант более крупного труда.) Ибн Хаукаль (о котором мы знаем лишь то, что он был странствующим купцом и миссионером) сделал уже не шаг, а настоящий рывок вперед: его текст не является более комментарием к картам (как у ал-Балхи и отчасти еще у Истахри), а становится самостоятельным описанием.