Ознакомительная версия.
Никто не верил, что за всеми репрессиями стоял сам Сталин.
Терялись в догадках, думали на НКВД, считая, что чекисты просто ревновали военных с точки зрения борьбы за собственное влияние в глазах политической верхушки. Думали на Ворошилова и Буденного, считая, что те, опасаясь за свое властное положение, затеяли кампанию по устранению профессиональных кадров.
Некоторые исследователи считают, что эти догадки имели под собой основание. Так, Юрий Жуков утверждает, что концепцию «заговора военных» создал лично Н. Ежов, постарался обосновать ее, арестовав на свой страх и риск военачальников и выбив из них «признательные показания». Так сказать, на блюдечке поднеся этот «подарок» Сталину.
Думается, однако, что Ежов сделал это только потому (а точнее: Ежову удалось это только потому), что в состоянии колебания находился сам Сталин.
Ю. Жуков, как мне представляется, имеет право на вывод, что в начале 1937 года «Сталин, скорее всего, все еще не сделал окончательный выбор между “чекистами” и армией как главной опоры власти и узкого руководства. Он пытался таким образом контролировать положение, хотя ситуация медленно, но неуклонно выходила из-под его контроля…»{141}.
Если исходить из этого тезиса, то к решению о массовой чистке среди военных Сталин подходил трудно. Решающим фактором в этом плане стала, по-видимому, боязнь, что военные могут стакнуться с правой оппозицией.
Армейский корпус военачальников, в возможной смычке с правой оппозицией, представлялся ему в этой ситуации первостепенной опасностью для исполнения задуманной им политической реформы. Эта группа лиц, в силу как своей многочисленности, так и военной организации и опоры на войска, если бы она стала в позицию противостояния генсеку, управлению не поддавалась. А НКВД же, в представлении генсека, представлял собой своего рода карманную партию, так как опоры ни в массах, ни в разных социальных и профессиональных группах чекисты не имели. Поэтому с их помощью с высшим армейским офицерским корпусом расправиться было можно. Что генсек и сделал.
А потом, не опасаясь уже разгромленной армии, генсек физически устранил и кадровую верхушку НКВД, приведя на смену Ежову нового наркомвнудела — Л. Берию.
4. СТАЛИН И ТУХАЧЕВСКИЙ: БЫЛ ЛИ ЗАГОВОР?
В Справке Шверника о «деле Тухачевского» утверждается: «… Никаких достоверных доказательств о наличии заговорщиков среди руководящих военных кадров не было». «Суд не истребовал никаких объективных документальных доказательств и свидетельств, необходимых для оценки правильности тех или иных обвинений, не вызвал никаких свидетелей и не привлек к рассмотрению дела авторитетных экспертов». «Никаких объективных доказательств совершения вредительских актов обвиняемыми в материалах дела нет». Иными словами, Сталина совершенно не интересовало ни действительное умонастроение краскомов всех уровней, ни доказательная сторона тех обвинений, которые чекисты им предъявляли. Генсек наедине с собой решил просто-напросто «вырезать» большую часть высшего состава краскомов и заменить их новыми, для чего открыл десятки военных училищ и военных академий.
Со времени той трагедии прошло много десятков лет. Но общей позиции в отношении того, был «заговор военных» или его не было, устоявшегося мнения среди историков и публицистов до сих пор не выработано. Есть исследователи, и их немало, кто считает, что заговор военных был.
Так, авторы дилогии «Сталин. Судьба и стратегия» по этому поводу меланхолично замечают: «До сих пор в историографии главенствует мнение, что в действительности никакого заговора не было, а имел место некий “протозаговор”, то есть встречи высокопоставленных военных руководителей, выражавших недовольство политикой сталинской группы, а также конфликт Тухачевского, Уборевича, Якира с Ворошиловым, одним из членов этой группы.
Другие историки базируются на материалах следствия и косвенных уликах и считают, что заговор все-таки был»{142}. Некоторые историки подходят к делу еще проще: «Но был ли заговор? Сталин считал: был. И это означает, что в той политической реальности заговор действительно имел место».
Так, Владимир Карпов в двухтомнике «Генералиссимус» в разделе «Военный заговор» утверждает, что, по его мнению, заговор был. Опираясь на протоколы допросов арестованных военачальников, Карпов пишет: «…Документы и сами подсудимые дают однозначный ответ — заговор был. Это не значит, что у них были членские билеты какой-то организации, что велись протоколы ее заседаний.
А что же было? Были конкретные заговорщические дела и планы по “дворцовому перевороту”, устранению Сталина и его соратников. Власть! Власть!»
Автор двухтомника в доказательствах своих выводов много не мудрствует, а по-простому советует читать протоколы допросов: «А что касается военного заговора, — пишет он, — тем, кто еще сомневается в нем, нелишне перечитать приведенный выше отрывок из стенограммы судебного процесса. Никаких пыток — спокойный диалог. Нет намерения оговорить Тухачевского, лишь деловое изложение обстоятельств: существует план “дворцового переворота”, намечены даты и силы, которым предстоит его осуществлять, определено, кого убивать в первую очередь»{143}.
В. Карпов исходит из того, что отношение Сталина к Тухачевскому было всегда сугубо отрицательное еще с 1920 года, со времени провала наступления на Варшаву. Но на самом деле отношение генсека к Тухачевскому было всегда сложным. И даже после расстрела маршала. Уже во время Великой Отечественной войны Сталин возродил многие военные идеи Тухачевского, хотя никогда не признавался в этом.
В 1930 году Сталина с Тухачевским попытался столкнуть Ворошилов. В этот раз неудачно. Сталин разобрался. Собственно говоря, генсек никогда не ошибался в отношении умственных и профессиональных способностей наркома обороны, но держал его при себе потому, что бороться с оппозиционерами в одиночку, без своей команды, было политической (да и физической) смерти подобно. Верить невозможно было никому. Бухарин вон до самой своей насильственной кончины требовал расстрела оппонентов «как бешеных собак» и даже, как Пятаков, готов был «своей рукой расстрелять подлецов», а сам тем временем тайно встречался с Каменевым и обсуждал технологию устранения Сталина с поста генсека.
В конфликте Сталина и Тухачевского в 1930—1932 годах, спровоцированном Ворошиловым, детально разобралась Елена Прудникова. И хоть сама она относится к Тухачевскому критически и даже голословно утверждает, что тот действительно пытался совершить государственный переворот, в этом случае к конфликту подошла объективно.
Ссылаясь на изыскания в архивах С. Минакова (автора книги «Сталин и его маршал». М., 2004) и Ю. Кантор «Война и мир Михаила Тухачевского». М., 2005), Е. Прудникова детально воспроизводит этот сюжет.
11 января 1930 года М. Тухачевский, командующий войсками Ленинградского военного округа, направляет наркому обороны К. Ворошилову докладную записку с детально проработанными предложениями о необходимости модернизации РККА. Суть этой записки вроде бы сводилась к резкому увеличению численности Вооруженных Сил СССР (до 260 стрелковых и кавалерийских дивизий, 50 дивизий артиллерии и минометов).
Однако речь в записке командующего округом шла не только об увеличении численности армии. Георгий Самойлович Иссерсон (1898—1976), начальник кафедры оперативного искусства Военной академии Генерального штаба РККА в 1930-е годы, 7 июня 1941 года арестован, осужден на 15 лет, 1 июня 1955-го реабилитирован, автор книг «Эволюция оперативного искусства» (1932) и «Новые виды войны» — осмысление захвата Польши Германией в 1939 году» (1940), так характеризовал этот документ: «В записке Тухачевский говорил, что наша армия в техническом оснащении и развитии авиации отстала от европейских армий. Необходимо, писал он, немедленно приступить к ее полному техническому перевооружению, создать сильную авиацию с большим радиусом действия и бронетанковые силы из быстроходных танков, вооруженных пушкой, и перевооружить пехоту и артиллерию, дать армии новые средства связи (главным образом радиосредства и новые переправочные имущества). Для решения этих задач развивать нашу военную промышленность и построить ряд новых заводов».
Позднее, уже после расстрела Тухачевского, после финского конфликта, Сталин слово в слово повторил эти мысли на военных и правительственных совещаниях и своими распоряжениями полностью эту программу модернизации осуществил. Правда, уже в ходе Великой Отечественной войны.
Как отмечает С. Минаков, Тухачевский предлагал «альтернативный правительственному (Ворошиловскому) оборонный проект. Он предлагал программу, которая смещала военно-экономическую доминанту в оборонную сферу. Это была уже особая концепция развития страны и государства».
Ознакомительная версия.
