Ты говоришь, что этот Христос есть Бог, сущий прежде век, потом благоволил родиться и сделаться человеком, и что Он не просто человек из человеков: это кажется мне не только странным, но и нелепым.
( Диалог с Трифоном, 48:1)
Трифон спрашивал: из чего видно, что Библия «признает другого Бога, кроме Творца всего» ( Диалог с Трифоном , 55:1)? Юстин отвечал: Писание действительно упоминает о «другом Боге», но мыслит его в ином статусе, чем Творца вселенной. Библия описывает этого «другого Бога» как ангела и Господа. Ангелом (вестником) он называется, поскольку «возвещает волю Бога Творца всем тем, кому угодно Ему открыть ее» ( Диалог с Трифоном , 56:4; 58:3). Юстин именует этого посланника «ангелом, и Богом, и Господом, и мужем», который явился в человеческом обличье Аврааму и Исааку, а согласно Книге Исход, беседовал с Моисеем в неопалимой купине ( Диалог с Трифоном , 59:1).
Этот ангел, который есть Бог, открыл себя Моисею ( Диалог с Трифоном , 60:1). Опираясь на Библию, Юстин утверждает, что «прежде всех тварей, Бог родил из Себя Самого некоторую разумную силу, которая от Духа Святого называется также Славой Господа, то Сыном, то Премудростью, то ангелом, то Богом, то Господом и Словом». Это Слово мудрости есть «Бог, рожденный от Отца всего, Слово и Премудрость, и Сила, и Слава Родившего» ( Диалог с Трифоном , 61:2). Иудейский оппонент был настроен скептически. По его мнению, когда Бог сказал: « Сотворим человека» (Быт 1:26), Он использовал обычное у людей выражение и не предполагал никакой множественности. Люди тоже могут высказываться во множественном числе (или Бог обращался к стихиям, из которых создан человек). На это у Юстина была заготовлена библейская цитата, по его мнению, доказывавшая, что Бог разговаривал не с самим собой, а с кем-то разумным. В Быт 3:22 Бог говорит: «Адам стал как один из нас ». «Нас» – значит как минимум двое. Бог обращался к своему «Порождению, которое прежде всех тварей было с Отцом». Это Порождение – вечное Слово Божье, Логос Божий, о чьем предсуществовании Библия сказала ясно ( Диалог с Трифоном , 62:4).
Читая Юстина, можно подумать, что Трифон потрясен его доводами. Тем не менее Трифон выкладывает цитату, которую считает козырной картой: «Я Господь Бог – это имя Мое, и Моей славы, и добродетелей Моих не дам другому» (Ис 42:8). Иными словами, второго Бога нет. Юстин отвечает, что более широкий контекст Ис 42:5–13 предполагает, что всетаки есть некто – некий Раб Господень – с которым Бог разделяет свою славу. И этот некто – Христос ( Диалог с Трифоном , 65:1–3).
Трифон пытается опровергнуть христианский тезис, что различные божественные имена (Ангел, Слава и т. д.) соответствуют разным существам. Для него, как и для иудаизма, это лишь разные формы или разные модальности, в которых воспринимается единый Бог.
...
Сила, которая явилась от Отца всего Моисею или Аврааму или Иакову, названа Ангелом по ее приближению к человекам, так как чрез нее возвещаются людям повеления от Отца, – Славой, так как иногда она является в необъятном видении, – то мужем и человеком, потому что по воле Отца принимает на себя такие образы, и наконец Словом, потому что приносит сообщения от Отца к людям; но эта Сила неотлучна и неотделима от Отца.
( Диалог с Трифоном, 128:1)
В свою очередь Юстин утверждает, что различные проявления Бога в библейской истории соответствуют реальному различию между Богом Отцом и Христом, который, согласно пророческим писаниям, есть «Бог, Сын Единого нерожденного и неизреченного Бога» ( Диалог с Трифоном , 126:1). Трифон со своими собратьями-иудеями ошибаются, полагая, будто единый и нерожденный Бог лично сошел из своей небесной обители и ходил из одного места в другое, встречаясь с людьми.
Неизреченный Отец и Господь всего не приходит в какое-либо место, не ходит, не спит и не встает, но пребывает в Своей стране, какая бы она ни была, ясно видит и слышит, не глазами или ушами, но неизглаголанной силой, так что Он все видит и все знает и никто из нас не скрыт от Него; Он недвижим и необъемлем каким-либо местом, ни даже целым миром, потому что Он существовал прежде, нежели сотворен мир. ( Диалог с Трифоном, 127:1)
Юстин усматривал в таких отрывках откровение Сына. Патриархи, Моисей и другие люди не могли созерцать неизреченного Господа всего, однако видели его проявления в вечном Сыне, который есть Бог, а также в ангеле/вестнике, который творил волю Божью, и в неопалимой купине, откуда звучал голос Моисею, и в человеке, рожденном от Девы (Диалог с Трифоном , 127:3). Эти проявления Силы были даны волей Божьей, причем никакого разделения в сущности Отца не возникало. Впрочем, Порождение Отца по числу есть нечто иное ( Диалог с Трифоном , 128:4). Пожалуй, здесь мы видим первую философско-богословскую попытку провести грань между тем, что более поздние богословы называли «Ликами» Божества.
Девственное рождение
Чудо девственного рождения играло огромную роль в Юстиновой христологии Логоса и вместе с тем представляло собой легкую мишень для нападок Трифона. Юстин замечает: «Никто в роде Авраама по плоти никогда не рождался и не говорили, чтобы родился от девы, кроме только нашего Христа, как это всем известно» ( Диалог с Трифоном , 43:7; 66:3; 67:1–2). На это у Трифона есть двоякий ответ. Во-первых, Исайя, на которого ссылаются христиане, говорил не о деве, а о молодой женщине ( neanis ).3 Во-вторых, пророчество Исайи относилось не к Иисусу, а к библейскому царю, современнику пророка, родившемуся в VIII веке до н. э.
...
Все пророчество относится к Езекии, на котором и совершились последующие события согласно с этим пророчеством. В мифах эллинов рассказывается, что Персей рожден от Данаи-девы после того, как называемый у них Зевсом взошел в нее в виде золота; а вам надлежало бы стыдиться говорить подобное им, и скорее должно признавать, что этот Иисус, как человек, рожден от человеков, и если можете доказать из писаний, что Он Христос, – утверждать, что он удостоился избрания во Христа за жизнь законную и совершенную: но не осмеливайтесь рассказывать такие неестественные происшествия, иначе вы, подобно грекам, будете обличены в безумстве.
( Диалог с Трифоном, 67:1–2)
Непонятно, почему Трифон не останавливается на филологическом аргументе: ведь слово «дева» ( betulah ) отсутствует в первоначальном тексте Исайи . Пророк говорит, что сына родит «молодая женщина» (‘ almah ). Юстин не знал иврита и основывался на Септуагинте, где использовано (как и в Мф 1:23) слово parthenos («дева»): « Parthenos во чреве приимет». Более того, Юстин обвинил Трифона и иудеев в подтасовке греческого перевода, который эллинизированная церковь также считала своей собственностью.
...
А вы и здесь осмеливаетесь искажать перевод, сделанный вашими старцами при Птолемее, царе Египетском, и утверждаете, что в Писании не так, как они перевели, но «вот молодая женщина будет иметь во чреве»; как будто бы великое дело было показано, если бы женщина родила от совокупления с мужем? Это и все молодые женщины делают, кроме неплодных.
( Диалог с Трифоном, 84:3)
Поскольку, как мы уже сказали, три греческих переводчика Исайи во II веке – Акила, Симмах и иудеохристианский эбионит Теодотион – правильно перевели еврейское слово ‘ almah греческим словом neanis , Трифон не действовал самочинно, да и в лингвистическом плане его тезис абсолютно обоснован. Однако Юстин избегает филологии и сосредоточивает внимание на спорной (хотя и, по-видимому, правильной) интерпретации Ис 7:14 как пророчества о рождении царя Езекии. Более ранний намек Трифона на греческую легенду о рождении Персея от Зевса и Данаи предназначен высмеять то, что он считал вопиющим легковерием со стороны христиан.
Современный наблюдатель согласится, что в этом раунде Трифон выиграл по всем показателям. Однако Юстин хотел вести дискуссию на своей почве: на греческой почве Септуагинты. Лишь в III веке в христианстве появится полемист (Ориген), способный оценить иудейский филологический подход. Юстин же считал, что Трифон и его единоверцы просто должны скорее обратиться в христианство, ибо Второе пришествие не за горами: «Короткое время остается вам для вашего обращения, и если Христос предварит вас Своим пришествием, то напрасно будете каяться, напрасно плакать, ибо Он не услышит вас» ( Диалог с Трифоном , 28:2).
Отметим, что в отличие от большинства вышерассмотренных авторов, которые выказывали частичный или даже значительный (Игнатий, Первое послание Климента) интерес к церковной организации и роли епископов и пресвитеров, Юстин лишь изредка обращается к вопросам богослужения (крещение, Евхаристия) и не выказывает увлеченности экклезиологией.
Его стихия – риторика, дискуссия, особенно о Библии (в греческом переводе).
