Ознакомительная версия.
Японцы стреляли фугасными снарядами, а русские корабли бронебойными?
Но, во-первых, японцы стреляли и бронебойными, когда это было целесообразно. Дело в том, что при полёте на большие расстояния энергия снаряда (его скорость) снижается и бронепробиваемость падает. Если на расстоянии 10 кабельтовых (около 2 км) 305-мм бронебойный снаряд способен пробить 305 мм брони или соответствующих препятствий, то на расстоянии 60 кабельтовых (около 11 км), с которого и начинали огонь японцы, всего 100 мм. Наши снаряды даже если и попадали, то не проникали глубоко в корабль и не вызывали в нём тяжёлых разрушений. К Цусимскому сражению, которое японцы и планировали вести на больших дистанциях, они увеличили боекомплект 305-мм орудий и изменили его: теперь в него входило 30 бронебойных и 80 фугасных снарядов.
Но кто мешал русским адмиралам взять в поход побольше фугасных снарядов? Снаряженные пироксилином, они были бы в полтора раза мощнее японских, снаряжённых пикриновой кислотой, и на палубах японских кораблей производили бы больше разрушений, чем японские фугасные снаряды на палубах русских кораблей.
У японцев было 3,2% попаданий, а у наших всего 1,2%? А кто мешал обучить русских комендоров стрельбе на дальние расстояния, благо артиллерия российских кораблей была более дальнобойной?
Каждый третий российский снаряд не взрывался? А кто получил «откаты» за прием этих невзрывающихся снарядов на корабли?
Однако даже не в этом дело.
Само сражение было подобно нападению волков на отару овец, у которой была единственная цель — спастись! Доплыть до Владивостока! О нанесении поражения японцам доблестное императорское офицерство и не думало. Трудно найти в истории морское сражение такого масштаба, которое бы закончилось столь оглушительным разгромом со столь позорными результатами.
Я уже упоминал, что к источникам исторических фактов в виде мемуаров, да и любых документов нужно подходить осторожно, но в этом смысле, пожалуй, наиболее надежными источниками являются судебные протоколы, поскольку в них отражена не просто версия какого-либо автора мемуаров или документа, в судебном заседании идет опровержение сторонами многих лживых положений, которые прекрасно себя чувствуют в документах и мемуарах.
Вот теперь давайте рассмотрим скупые строки судебного протокола, взятые из сборника, составленного в 1907 г. Е. Дубровским «Дела о сдаче японцам 1) миноносца «Бедовый» и 2) эскадры Небогатова».
21 июня 1906 г. в особом присутствии военно-морского суда Кронштадтского порта началось слушание дела о сдаче миноносца «Бедовый». Состав суда: председатель генерал-лейтенант Извеков, судьи, назначенные по распоряжению морского министра: вице-адмирал Дикер, контр-адмирал барон Штакельберг; по избранию главного командира флота и начальника обороны Балтийского моря: вице-адмирал Безобразов, контр-адмирал Гаунт, контр-адмирал Цивинский. Из постоянных членов суда подполковник Старк. Обвинял товарищ главного военно-морского прокурора генерал-майор Вогак. Я перечислил эти ничем не примечательные в отечественной истории фамилии, чтобы указать чины судей — адмиралы и генералы российского флота судили своих коллег — адмиралов и офицеров флота.
К делу в качестве обвиняемых были привлечены: адмирал генерал-адъютант Рожественский, флаг-капитан капитан 1 ранга Колонг, флаг-штурман полковник Филипповский, заведовавший военно-морским отделом штаба адмирала Рожественского капитан 2 ранга Семёнов, флагманский минный офицер лейтенант Леонтьев, флаг-офицер лейтенант Кржижановский, командир миноносца «Бедовый» капитан 2 ранга Баранов и офицер того же миноносца мичман О’Бриен-де-Ласси.
Повторю: «своих» судили «свои», и обвинял тоже «свой». Но должен сказать, что, навидавшись нынешних прокуроров, не могу не отдать должное генерал-майору Вогаку — по степени общей культуры, по логике и убедительности нынешние прокуроры по сравнению с ним как сопля на чаше правосудия. Я несколько поменяю местами эпизоды речи прокурора и, конечно, дам только отрывки.
Поскольку адмирал Рожественский мало того, что признал себя виновным, но и взял на себя ответственность за действия офицеров («я был на миноносце, следовательно, и вина вся моя, а они не виноваты»), то я сначала дам выступление прокурора с анализом законодательства, из которого следует вина офицеров. Из-за объёмности текста и из-за использованных Вогаком цитат я не буду выделять цитируемые тексты курсивом. Итак.
Устав Петра и его забвение
Прокурор сообщил суду: «…По точному смыслу ст. 354 морского устава, сдача допустима только в тех случаях, когда, не имея возможности спасти команду и уничтожить корабль, командир вследствие непреодолимых бедствий — течи, пожара или полного истощения средств обороны найдёт, что иного выхода, кроме сдачи, нет, и с выводом этим согласятся все офицеры. Отсюда ясно, что корабль неповреждённый, с исправными орудиями и другими средствами обороны ни в каком случае, хотя бы и ради самых гуманных на первый взгляда целей, без боя сдан быть не может.
Так смотрят на этот вопрос и другие законодательства, так разрешается он, конечно, и с точки зрения военно-морской этики.
Засим возникает вопрос, всякий ли офицер, на корабле находившийся, о сдаче знавший и ей не противодействовавший, отвечает за сдачу, раз она произошла не при дозволенных законом условиях? …Командующий флотом или эскадрою, а также и командир корабля сдать эскадру или корабль в буквальном смысле слова не могут, им нужны помощники, исполнители, которым они и отдают соответствующие приказания.
…Наши прежние законы, надо сознаться, отличались большею ясностью и определительностью… Морской устав Петра I, как и все творения нашего гениального преобразователя, был прост и ясен. Сомнений у офицеров того времени возникнуть не могло, да и не было. По смыслу артикула 99 этого устава сдача допускалась, как и теперь, в случае непреодолимых бедствий и невозможности спасти иным путем команду, причем, как и теперь, требовалось на это согласие всех офицеров. Признавая за сим, в общем, обязательность приказаний начальника, устав допускает, однако, в виде особого исключения, вмешательство офицеров в действия командира. «Буде же офицеры, матросы и солдаты, — говорит артикул 73, — безо всякой причины допустят командира своего корабль сдать или из боевой линии уйти без законной причины и ему того не отсоветуют или в том его не удержат, тогда офицеры казнены будут смертью, а прочие — с жребия десятый повешены. Того для, — гласило толкование, — в таком случае противление не токмо допущено, но и повелено таким образом, что ежели офицеры и рядовые усмотрят, что командир их без законной причины корабль неприятелю отдать хочет, тогда имеют оные, приступя к нему, прекословить и преклонять его к должности; а ежели его от такого намерения уговорить не можно, повинны его арестовать и другого офицера, первого по нем, выбрать и ему команду приказать. А ежели усмотрят, что и другой к тому же преступлению склонен будет, повинны между собой достойного выбрать и ему команду вручить, и так всевозможным образом оный корабль боронить должны».
При императора Петре I морской устав был и морским уставом в тесном смысле этого слова, и уголовным кодексом, предусматривавшим все преступления. В царствование императора Павла I, в 1797 г. был издан новый морской устав, но морской устав Петра Великого как кодекс уголовный сохранил свою силу и в последующие царствования, вплоть до издания в 1851 г. «Свода морских уголовных постановлений», что наглядно явствует из того, что к случаю сдачи в 1829 г. в войну нашу с турками фрегата «Рафаил» были применены правила Петровского устава. Наказанию подвергнуты были не только командир этого фрегата Стройников, но и другие офицеры, в этой сдаче участвовавшие».
Дополню прокурора. Офицеры «Рафаила» были приговорены к смертной казни, но затем приговор был смягчен: все офицеры, кроме одного мичмана, находившегося в момент сдачи в крюйт-камере, были разжалованы в матросы.
«Одновременно с изданием свода морских уголовных постановлений, — продолжает прокурор, — был особым комитетом под председательством великого князя Константина Николаевича пересмотрен и морской устав. При этих-то работах золотое правило Петровского устава, в силу условий, о которых я ещё скажу, было разменяно на серебро статей устава и свода постановлений.
…Из этого краткого обзора нашего морского законодательства видно, что взгляд законодателя на ответственность офицеров при сдаче, по существу, не изменился и что некоторая неполнота закона объясняется простым недосмотром.
Я не буду, г.г. судьи, утомлять ваше внимание обзором законодательства иностранных держав и ограничусь тем, что скажу: в австрийском и итальянском лица, содействовавши сдаче или ей не противодействовавшие, несут за это наказание. В австрийском кодексе содержится и поныне правило, подобное артикулу 73 Петровского устава: при трусости коменданта крепости офицеры должны его арестовать. С точки зрения военно-морской этики безответственность офицеров совершенно непонятна. Ст. 10 мор. уст. обязывает каждого офицера во всякое время и при всех обстоятельствах вести себя так, чтобы поддерживать честь русского имени и достоинство русского флага. Раз сдача корабля преступление, преступен каждый офицер, принявший в ней участие или ей не противодействовавший. Я позволю себе напомнить вам слова Наполеона: «Тот, кто, капитулируя, предписывает сложить оружие, и те, кто повинуется, одинаково изменники и заслуживают наказания». Думаю, что такова точка зрения и современных моряков. Я сошлюсь на адмирала Рожественского, который в показании, данном по настоящему делу, выразился так: «Впоследствии мне стало ясно, что, желая во что бы то ни стало сберечь мою жизнь, беззаветно мужественные офицеры пошли на преступление, караемое смертною казнью, потеряли рассудок и пожертвовали своею воинскою честью». Слова эти бесспорно устанавливают точку зрения адмирала: за сдачу отвечает не только командир, но и другие офицеры. В настоящее время сами обвиняемые сознают свою ошибку и понимают, что не всякое приказание начальника должно быть слепо исполняемо.
Ознакомительная версия.
