Двенадцать подвигов Геракла, которые он совершил по поручению слабого и трусливого правителя Еврисфея, благодаря проискам коварной мачехи Геры, настолько широко известны, что рассказ о них здесь можно опустить, тем более что в них практически нет эротического содержания; однако один малоизвестный эпизод все же стоит упомянуть.
Когда Геракл спускается в подземный мир, чтобы украсть ужасного пса Цербера, он встречает там двух знаменитых друзей – Тезея и Перифоя, которые за глупую попытку выкрасть жену Гадеса Персефону были прикованы к скале. Могучий герой сумел вытолкнуть на поверхность Тезея, однако, когда он попытался проделать то же самое с Перифоем, мощное землетрясение было предупреждением о том, что нельзя нарушать законы подземного мира. Комические поэты с удовольствием потешались над тем, что, когда Тезея Геракл толкал вперед, его спина оставалась приросшей к скале, так что он вынужден был бегать «гюполиспос» (плоскозадым), то есть с истертым о скалу задом. Легко можно себе вообразить, как весело аплодировали афиняне этой сцене в театре, зная из пьес Аристофана, что их самих называли так же, поскольку сами они были мореходами, которые постоянно стирали свои зады о грубые скамьи, а Аристофан мог назвать их «саламино-задыми», то есть теми, чья задница пострадала в сражении при Саламине. Всякий, кто хоть сколько-нибудь разбирается в языке аттической комедии, может понять, какой обидный смысл видели в этом выражении всегда готовые к насмешкам зрители в афинском театре.
Благодаря своим двенадцати подвигам, к которым местная традиция добавила еще несколько, Геракл прославился как отважный национальный герой, которого благоговейно почитали, особенно молодые люди. Тем более постыдными были обстоятельства, при которых он не только был вынужден стать слугой безвольного царя Еврисфея, но и, что еще более позорно для грека, попал в зависимость к женщине, стал рабом лидийской царицы Омфалы и – о, позор! – сам стал изнеженным, купаясь в роскоши и неге.
Если Геракл был героем для всей Греции, то Тезей был национальным героем ионийцев. На пути из Трезена, где он провел свои детские годы, в Афины он совершил шесть героических подвигов, о которых каждый читатель знает с детства. Когда он шел по городу в развевающихся ионийских одеждах и с завитыми волосами, чтобы навестить своего отца, строители, возводившие храм, приняли нежного юношу за девушку и стали над ним насмехаться, подумав, что та бродит по улицами без провожатых; тогда герой поднял повозку со строительными материалами так высоко, что удивленным строителям стало не до смеха.
Когда Тезей спас семерых афинских юношей и девушек от ежегодного жертвоприношения Минотавру, проживавшему в лабиринте на Крите, убив чудовище, все ликовали. Под звуки песен и лютен украшенный гирляндами Тезей танцует с Ариадной. Имитируя спасение мальчиков и девочек в лабиринте, он исполняет сложный «танец журавля», движения которого сохранялись до нашего времени на острове Делос, куда Тезей высадился, после того как покинул спящую Ариадну на острове Наксос. О влюбчивости Тезея хорошо известно, поэтому нет нужды приводить имена его многочисленных возлюбленных. Историк Истр, ученик Каллимаха, в своих «Аттических рассказах», говоря о похождениях Тезея, делит его возлюбленных на три группы: некоторых он любил, других получал в качестве награды, а с третьими вступал в «законный брак».
История об аргонавтах и другие мифы о героях будут лишь вкратце упомянуты, поскольку содержат эротические мотивы. Прежде всего интересно, что в греческой истории тема омоложения уже появлялась ранее. После возвращения Медеи в Грецию вместе со своим мужем Ясоном она омолодила порядком постаревшего предводителя аргонавтов, довольно сурово искупав его в кипящем котле. Она предложила колдовской напиток и своему старому отцу Эсону, сварив магические травы в золотом котле и дав ему выпить этот отвар; хотя в этом случае напиток был столь концентрированным, что бедный старик – во всяком случае, как отмечают некоторые авторы, – выпив его, не выдержал и умер. Сходным образом она омолодила нисейских нимф, нянек Диониса, соединив их с их мужьями, и этот случай еще раз подтвердил, что умная Медея обладает способностями и средствами совершать подобные перевоплощения.
О том, как Медея, верша страшную месть, чтобы досадить своему неверному мужу, в безумной ненависти приносит в жертву своих двух любимых детей и преуспевает в этом, чтобы с помощью магического зелья убить свою соперницу, известно из литературы и произведений пластического искусства.
То же самое мы находим в фиванском и троянском циклах мифов. Когда Фетиду просватали за смертного, она долго сопротивлялась, не желая принадлежать ни одному из людей. Тогда Пелей вступил с ней в борьбу и, по Пиндару, вынужден был применить силу. Овидий с удовольствием рисует сцены, как Фетида, стремясь избежать этого сближения и наслаждаться в одиночестве послеполуденным отдыхом, принимала самые разные формы, обращаясь то в птицу, то в дерево, то в пятнистого леопарда, пока, наконец, она не сдалась. А Пелей «взял, что желал, и могучий Ахилл был Фетидою зачат» – очень эротическая сцена, которая дает волю воображению. Затем последовала свадьба Фетиды со смертным, которую так любили описывать греческие поэты и на которой присутствовали все боги. Естественно, на свадьбе появилась и Эрида, которая бросила гостям знаменитое яблоко раздора, следствием чего разыгралась трагедия Троянской войны. Глубокий символ имеет истина, что земное счастье всегда горчит.
История хитроумного Одиссея, человека, много испытавшего в жизни и преодолевшего страдания, известна каждому. Однако менее известна история о том, как в регионе Пелланы, где Тиндарей и Икарий когда-то жили со своими детьми, видели изображение Аида, посвященное богу Икарием (отцом Пенелопы) после отъезда своей дочери. Напрасно пытался он заставить Одиссея переселиться со скалистой Итаки в прекрасные долины Лакедемона и напрасно пытался убедить дочь остаться там. В скорбном молчании она закрыла лицо вуалью и последовала за любимым.
Когда по всей Греции призвали знаменитых героев для похода на Трою, царевич которой Парис оскорбил греков, увезя прекрасную Елену и награбив сокровищ, Фетида, объятая материнской заботой и нежностью, отвезла Ахилла, вошедшего в прекрасную пору цветущей юности, на остров Скирос, где он жил среди дочерей Ликомеда, чтобы избавить его от тягот военной экспедиции. (Это, насколько мне известно, древнейший и, вероятно, единственный пример совместного воспитания юноши и девушек во всей античности – греки были слишком благоразумны, чтобы позволить такое сочетание; они назвали бы это «впрячь в повозку лошадь и быка»[69].) Естественным следствием такого образовательного эксперимента было то, что Ахилл, хотя и в женском платье, не чувствовал себя там девушкой, и царская дочь Диадамея в один прекрасный день вынуждена была стыдливо признаться своей матери, что носит в чреве ребенка от очаровательного ученика в женском платье. Этот ребенок впоследствии стал знаменитым героем Неоптолемом. На знаменитой картине Полигнота, описанной Павсанием, Ахилл представлен одетым в женское платье; особенно характерна полная эротики картина Джолфино, которая висит в Музео Чивико в Вероне.
При падении Трои Кассандра вынуждена была признать у статуи девы Паллады, что цвет ее юности мог быть принесен в жертву силе локрийского Аякса.
Так называемые Nostoi, то есть поэмы о возвращении героев с Троянской войны, предоставляют множество описаний эротических приключений. Например, самая знаменитая и замечательная из них – «Одиссея» – полна эротических ситуаций. Стоит только напомнить имена Калипсо, Кирки, Навзикаи, сирен, феаков и др., чтобы вызвать в памяти читателя яркие эротические описания подобных сцен.
Мы подошли к концу описания религиозных и мифологических воззрений греков. Хотя эта глава оказалась длиннее, чем ожидалось первоначально, я полностью сознаю неадекватность представленного материала, ибо он настолько обширен, что его нельзя было уместить в коротком эссе. Но если и так, то читатели, во всяком случае, узнали, до какой степени греческая религия и мифология были пропитаны эротическим восприятием. Еще раз хочу напомнить, что все описанное в этой главе представляет собой лишь фрагментарный отбор; всякий, кто хочет фундаментально ознакомиться с эротическими представлениями, которые лежали в основании мифологической концепции греков, должен обратиться к подробным работам по этой теме.
Глава VII
Эротика в греческой литературе
В истории морали обобщающий очерк о литературе и пластическом искусстве необходим, поскольку произведения искусства, воплощенные в литературе или в скульптуре, дают истинное представление о том или ином времени. Соответственно, мы будем включать в наше произведение ссылки на такие работы, которые имеют отчетливо выраженный эротический характер или в которых эротика занимает значительное место. Хотя здесь мы опустим обширную гомосексуальную литературу, о ней мы будем говорить подробно в последней главе. Мы также не будем здесь касаться трагедии и комедии, поскольку мы уже имели возможность проанализировать эротический характер их содержания в четвертой главе. Даже с такими ограничениями количество материала, который нам предстоит рассмотреть, огромно.
