«Этот большой бункер в шесть этажей был полностью переполнен. Не только комнаты, но и коридоры и небольшие проходы были забиты ранеными и умирающими… На соседней со зданием госпиталя колокольне Святого Павла были размещены наблюдательные посты. Противник постоянно обстреливал эту цель… Позже ночью колокольня была уничтожена взрывом. В этот момент весь бункер затрясся. Фронт неумолимо приближался… Попадания бомб и снарядов вновь и вновь трясли бункер. Тарелка с супом постоянно каталась по столу. Электрический свет погас. Через три секунды включилось аварийное освещение. На некоторое время в коридорах стало светло. Динамомашина, действовавшая на дизельном топливе, работала всю ночь. Мы более не получали никакой энергии с электростанции, расположенной снаружи. Многие из палат, в которых лежали раненые, освещались несколькими восковыми свечами. Но даже их приходилось экономить, так как мы не знали, сможем ли в будущем достать еще свечей. Но в один момент госпиталь перевезли. Раненых распределили по различным заведениям города. В бункере на Штригауэр-плац оказались размещены саперы. Они должны были при помощи отбойных молотков пробить в стенах бункера амбразуры. Бункер должен был стать оборонительным объектом. На случай его сдачи неприятелю внутри здания было размещено несколько мощных зарядов. На тот момент в бункере находилось еще около 80 мужчин и 3 женщины. Работы саперов не остались незамеченными русскими. К тому же в тот день над зданием не развевалось никакого флага с Красным Крестом. В тот день русские смогли заложить в вентиляционные шахты взрывчатку; после чего она была подорвана. Во время взрыва подорвались емкости с дизельным топливом. Приблизительно 2 тысячи литров воспламенившегося горючего разлилось по коридорам, охватив их полностью пламенем. От жара мы смогли укрыться только в небольшой шлюзовой комнатке. 85 человек в помещении площадью около 4 квадратных метров!
Русские начали наступать. Мы открыли беглый огонь. Из пулеметов наши солдаты били по вымотанным русским. Кроме этого, в руинах бывшего склада швейных машин, который размещался также на Штригауэр-плац, держали оборону наши саперы. Но противник не намеревался ослаблять свою атаку. Он непременно хотел получить под свой контроль бункер на Штригауэр-плац. Он обрушивал на стены здания груды снарядов и гранат. Бетонная пыль и крошка заполнила все коридоры и вестибюли. Время от времени детонировали установленные внутри бункера военными инженерами взрывные заряды. Захлопнутая стальная дверь, которая отделяла шлюзы от внутреннего помещения, от чудовищного жара выгнулась где-то на 10 сантиметров. Я решился на секунду выглянуть за нее, но не увидел ничего, кроме бушевавшего огня… Молодые солдаты вели пулеметный огонь, смело защищая наше шлюзовое помещение. Некоторые из них были убиты осколками. Многие были тяжело ранены в руки или ноги. Санитары пытались тут же оказать им помощь. Наше пребывание в шлюзовом помещении становилось с каждой минутой все более рискованным. Мы стояли и сидели на нескольких квадратных метрах. Морзянкой мы передали танкистам просьбу высвободить нас. Но на выручку никто не приходил. Как оказалось, у танкиста была повреждена рация. В крохотном шлюзовом помещении мы были со всех сторон окружены русскими.
Неоднократно мы просили командира саперной группы сдать бункер, чтобы нас можно было вызволить из опасного положения. Но каждый раз он отвечал отказом. Он опасался, что это могут расценить как предательство, а стало быть, пострадали бы его родные. Тогдашний режим угрожал любому, кто решался бы покинуть свои позиции. Но тем не менее, как мы знали, комендант крепости сдал Кенигсберг. В итоге один из отчаянных саперов решил действовать вопреки воле командира. Он прикрепил к своему карабину белый платок и попытался им помахать между решетками. Но из этой затеи ничего не получилось. Он еще раз взял соскользнувший со ствола карабина платок и дрожащими руками стал привязывать его снова. Когда мы просовывали его между решеток, то его сбило осколком. Нам ничего не оставалось, как сидеть и ждать. Между тем пальба снаружи прекратилась… Должно было случиться чудо, чтобы мы смогли выскользнуть из бункера целыми и невредимыми. Вновь раздался мощный взрыв. Это сдетонировал еще один заложенный в здании заряд. Мы чувствовали, что вся наша одежда и волосы были насквозь промасленными. Внезапно у шлюзов возникло небольшое светлое отверстие, которое быстро увеличивалось. Нас охватила паника. Мы подняли руки и устремились к свету. Многие шли прямо по лежачим на земле раненым. Те кричали и просили помощи. В этот миг каждый спасал только свою жизнь. Прямо на выходе мы попадали в руки русским. Я протиснулся в проем, который был образован в изогнутой решетке, и смог куда-то соскользнуть. Впервые за две недели я увидел дневной свет. В тот же самый момент я услышал, как кричали по-немецки: „Камераден, выходите!“ Были ли это действительно немцы или русские, говорившие по-немецки, я не знаю. Выкрик повторился. С поднятыми руками я бросился бежать по направлению к этим голосам. И тут я заметил вырытую на Штригауэр-плац траншею. В прыгнул в нее и, не опуская рук, бросился в сторону бывшего склада швейных машинок „Зингер“. Постоянно спотыкаясь, я все-таки смог добежать до руин. Тут меня встретили немецкие солдаты и указали дальнейший путь».
Тяжелое самоходное орудие ИСУ-152 на улицах Бреслау
После взятия Штригауэр-плац и располагавшегося там бункера советские войска смогли проникнуть в так называемый Николаевский пригород. Теперь части Красной Армии почти полностью контролировали западную часть города. С этого момента стала меняться жизнь в северных районах. 26 апреля Карлович, северный пригород, почти не тронутый войной, испытал на себе мощь советских бомбардировок. Отзвуком прежних ожесточенных боев стала сводка командования Вермахта от 26 апреля, в которой говорилось: «Смелые защитники Бреслау отразили все атаки. В образцовом боевом содружестве частей Вермахта, подразделений Фольксштурма и гражданских структур крепость удерживается начиная с 17 февраля, несмотря на превосходство Советов в технике и живой силе». Об огромных потерях немцев и значительном продвижении советских войск с запада к центру города, видимо, предпочиталось умалчивать. Почти аналогичным образом звучала сводка и за 29 апреля: «Смелые защитники Бреслау отразили все предпринятые с западного направления мощные атаки, нанеся немалый урон противнику».
Между тем в город проникали пугающие известия. 23 апреля по Бреслау поползли слухи о том, что Герман Геринг был лишен всех званий и отрешен от всех должностей.
В апреле 1945 года в Бреслау стояла по-летнему жаркая погода
Впрочем, 29 апреля в крепостной газете была опубликована информация, что Геринг оставил командование силами Люфтваффе «по состоянию здоровья». О том, насколько запутанной была информация, поступавшая в Бреслау, можно было судить по дневниковым записям, которые сделал один из сотрудников больницы Святого Георгия: «Зарубежные радиостанции приводят сведения о том, что Муссолини со всем своим штабом был арестован собственными же соотечественниками в районе озера Комо. В дальнейшем поступили сведения о том, что свои посты оставили различные немецкие министры: Фрик, Ламмерс. Ходят слухи, что известный радиодиктор подполковник Дитмер с белым знаменем перешел через Эльбу и сдался в плен англичанам. Немецкое радио якобы захвачено противником. Оперативные сводки Верховного командования сухопутных сил Германии с трудом можно услышать только через пражские радиостанции. Геббельса больше не слышно в эфире. Говорят, что Гитлер мертв. От власти отрешен Гиммлер. Он пытался через графа Бернадотта договориться с американцами и англичанами. Они отвергли это предложение. Наши же оперативные сводки приводят только сведения о том, что немецкие части, разделенные Эльбой, устремляются к Берлину, чтобы отбросить от него русских».
Между тем в Бреслау стояла не по-весеннему жаркая погода. Хуго Эртунг, которому мы обязаны многими ценными наблюдениями о жизни осажденного Бреслау, 27 апреля записал: «25 °C в тени. Во второй половине дня я поднимаюсь на башню, где устроен наблюдательный пункт. Через перископический бинокль я могу разглядывать территорию за речкой Вайда, которая занята противником. Я вижу оставленные русские самолеты, вокруг которых передвигаются крохотные фигурки: неприятель! Территория между нашими позициями цветет и выглядит достаточно мирно. Кидаю мучительный взор на юг, где виднеются выгоревшие дома и разрушенные башни. Я узнаю водонапорную башню на Вишневой аллее и непосредственно рядом с ней располагающуюся колокольню церкви Святого Иоанна. Между этими строениями когда-то располагалась наша квартира, в которой мы были очень счастливы. Вчера полковник показал мне снимки Гогенцоллерн-штрассе, сделанные во время аэросъемки. Я увидел на них руины нашего дома».
