Владимир Аллилуев:
— Она вызвала врача, пришел какой-то незнакомый врач, дал ей таблетку. Светлана выпила таблетку, и у нее начались судороги. Она начала кататься по полу, у нее пошла пена изо рта и все прочее. Ее забирают в больницу. Она пролежала в больнице два дня, убежала оттуда, приехала уже не ко мне, а в гостиницу «Советская» и, придя в МИД, сказала, что хочет уехать из Союза. К нам пришла Ольга и сказала: «Господи, что же это делается, мама хотела тут остаться?»
И вот я так понял, что, памятуя о судьбе своего отца, Светлана решила, что ее просто хотели отравить. Поэтому она сказала: «Не надо мне вашего гостеприимства, я уезжаю».
На сей раз Светлану держать никто не стал. Наверное, с одной стороны, было не до нее — в стране круто менялась жизнь, а с другой, — возможно, те, кто занимался ее судьбой, просто устали. В то время из страны уезжали тысячи людей. Дочь Сталина легко могла среди них затеряться. Тем не менее Светлана написала в ЦК партии и Политбюро письмо с просьбой принять ее. Письмо прочитал Михаил Горбачев и доложил товарищам на Политбюро.
— А чего она хочет? — спросил кто-то.
Горбачев сказал, что Светлана хочет вернуться в Америку.
В Политбюро было решено Светлану не удерживать, а встретиться и поговорить с ней поручили Егору Кузьмичу Лигачеву.
На наши вопросы бывший идеолог коммунистической партии отвечал в своем кабинете в Охотном ряду. Лигачев прекрасно помнит этот приход Светланы. Он сразу поинтересовался, в чем вопрос и какая требуется помощь.
Егор Лигачев:
— Она сообщила мне, что хочет в очередной раз выехать из СССР. Я, естественно, сказал, что это дело не требует разрешения ЦК и Политбюро. Я говорю: у нас нет никакой надобности в этом, у нас сейчас порядок установлен такой, что это решают соответствующие органы, но если вы хотите знать мнение Политбюро — вы можете ехать.
Светлане это было странно, а может быть, даже обидно. Ни ее, ни ее дочь никто не собирался задерживать, увещевать, просить не то что остаться, даже подумать, стоит ли это делать.
Круг замкнулся.
Не держат там, не держат здесь. И того, что Светлана ищет, тоже нет ни там, ни здесь. Значит, дорога ради дороги, побег ради побега…
Сначала Ольга летит в Англию, а Светлана на следующий день — в Висконсин; ей уже подыскивают маленький домик возле старой, развалившейся фермы. Когда-то с Ольгой они жили там, им было хорошо. Остались формальности, такие, например, как прощальный ужин со своими двоюродными братьями.
Иосиф Аллилуев:
— Мы — семья своеобразная. Вроде бы нас много, но все как-то сидят каждый в своей раковине и вполне обходятся друг без друга. Я думаю, что хозяин этой дачи нам, наверное, этот ген оставил — он как-то без родственников обходился, и вот это никого не обижает...
Накануне отъезда из Америки звонит отец Ольги Вэс и предупреждает, что в Лондоне дочь будет встречать толпа журналистов. Почти как когда-то Светлану. Но теперь это ее не пугает. И она, и Ольга умеют общаться с прессой, тем более что все опять надо ставить с ног на голову. Или наоборот.
Самолеты разносят мать и дочь в разные страны. Ольга приковывает к себе внимание западной прессы, она все чаще и чаще говорит о своем деде. Нет, не об американском дедушке, а о Сосо Джугашвили, Сталине. Ее и фотографируют на фоне портретов Иосифа Виссарионовича. Светлана же наоборот — бежит от воспоминаний, от людей, от побегов.
В деревню, в глушь, в Висконсин...
Иосиф Аллилуев:
— По рассказам родственников, я знаю, что бабушка Надежда Сергеевна... она несколько раз от деда уезжала, в Ленинград, к родителям. Вот уехать, уехать все ей хотелось, что-то здесь было такое, давило на нее. Ну, родители ее, естественно, возвращали в Москву, и потом она уже решила вопрос радикально, просто пустив себе пулю в лоб. Катя уехала на Камчатку, подальше от Москвы, говорит: там взаимоотношения между людьми более честные. Мама уехала подальше от Москвы, в другое полушарие. И идея эта — уехать, убежать от чего-то... она как-то присутствовала...
Все это выглядит, может быть, и не очень счастливым, но концом истории жизни «кремлевской принцессы». Но на самом деле, таковым не является…
За прошедшие годы, со дня последнего отъезда из СССР, Светлана жила в приюте для пожилых людей в Англии, потом в швейцарском монастыре — дочь неудавшегося священника и «большого грешника», по словам грузинского католикоса, последние годы не оставляла попыток пробиться к Богу и успокоиться. Потом Светлана вновь жила в Лондоне, в маленькой квартирке. Она написала еще одну, четвертую книгу, где в очередной раз переосмыслила свое отношение к стране, в которой родилась, и к отцу, имя которого никогда не гарантировало ей, Светлане Сталиной, затем Светлане Аллилуевой, а теперь Лане Питерс, спокойного существования в одном Богом забытом месте.
