Вокруг алтаря оставляли свободной площадку, на которой могли уместиться участники и зрители, наблюдавшие за жертвоприношением. Перед столом алтаря к земле или к самой плите (называемую профисис), где стоял жрец, приносящий жертву, припечатывалось железное кольцо, к которому привязывали жертвенных животных, чтобы удержать их во время смертельного удара. Иногда археологи обнаруживают такие кольца — скромные детали, которые с особой силой возбуждают воображение. Они позволяют представить стоящих вокруг алтаря, на котором пылал священный огонь, жертвенных животных, группу жрецов, магистратов и слуг, а чуть поодаль — толпу горожан, стоящих кругом. Живописное зрелище — одновременно торжественное и оживленное: пламя и дым вздымаются к ясному небу, и аромат фимиама смешивается с запахом сжигаемой плоти; церемонию сопровождают звуки флейты и гимны хора. Иногда толпа замолкает, и воцарившуюся тишину нарушает лишь мычание жертвы. Иногда все участники действа в один голос повторяют ритуальные возгласы. Фасад храма с разноцветными фронтонами, колоннады портика, приношения и бронзовые статуи, сверкающие в лучах солнца; листва священного дерева, склоны ближайшей горы или широкий морской горизонт были декорациями этих праздников под открытым небом, в которых вера народа в своих богов и предвкушение последующего пира создавали атмосферу радости.
Соблюдение традиционных предписаний зачастую придавало некоторым эпизодам церемонии характер священной игры, участники которой повторяли сценарий, восходящий к древним, забытым поверьям. Такими были, например, афинские диполи — праздник в честь Зевса Полиея, «покровителя полиса», культ которого отправлялся в акрополе на огражденном участке под открытым небом, где не было никаких храмов. Аристофан в «Облаках» в 423 году называет этот праздник типично архаическим (стихи 984–985). Он проводился в середине месяца скирофориона (соответствующего маю-июню) и требовал жертвоприношения, называемого буфониями, или «убиением быков». Вот как Павсаний его описывает: «Что касается Зевса Полиея, я расскажу, по какому обычаю совершается ему жертвоприношение, не объясняя его смысла. На алтарь возлагаются зерна ячменя, смешанные с зернами пшеницы, и оставляются без охраны. Бык, подготовленный для жертвоприношения, подходит к алтарю и добирается до зерна. Тогда один из жрецов, называемый убийцей быков, поражает его ударом топора, и тут же, бросив топор на месте (согласно ритуальному предписанию), убегает. Другие же, словно не зная того, кто убил быка, предают топор суду перед трибуналом». Очень жаль, что и на этот раз добросовестный Павсаний сохранил завесу тайны над секретным толкованием этого особого обряда: современные ученые долгое время размышляли над смыслом этого священного действа. Как правило, они усматривали здесь пережиток старинного крестьянского поверья, согласно которому убиение рабочего быка, помощника в сельском хозяйстве, даже в религиозных целях было возмутительным поступком, настоящим преступлением, которое влекло за собой возмездие посредством правосудия. Каким бы ни было истинное значение, на этом примере мы видим, что культовые церемонии легко принимали простейшие театрализованные формы. В более развитой форме это представлено в церемонии в Дельфах, где каждые восемь лет на середине Священного пути под открытым небом разворачивалась настоящая мистерия, называемая стептериями, которая воскрешала в памяти древнюю дельфийскую легенду о том, как Аполлон убил змея Пифона. Действо, заключавшееся в сожжении специально построенного «жилища Пифона», сопровождалось звуками флейты, которая, по словам Плутарха, подражала шипению змеи. В Спарте во время празднования карней, разыгрывалось нечто вроде драмы на военную тематику, что было вполне в духе этого полиса воинов: строились девять бараков, подобных постройкам в лагере, в каждом их которых оставалось девять человек под руководством командира, в подробностях объяснявшего им их роли. Атеней, компилятор III века н. э. считал этот эпизод празднования карней «изображением военного похода». В других случаях жертвоприношение сопровождали танцы, имевшие более или менее символическое значение.
Но ни один культ не придавал такого огромного значения ритуальным представлениям, как культ Дионисия. Этот бог растительности, а особенно винограда и вина, долгое время считался чужеземным богом, пришедшим в Грецию через Фракию или с востока. Огромное изумление вызвало его имя, обнаруженное в микенских источниках. С тех пор его признали одним из древних богов греческого пантеона. В любом случае, настоящие драматические представления в его культе появились лишь в самом конце архаической эпохи. Дионисийский культ, как и прочие, включал в себя поющие и танцующие хоры, а также процессии. Хоры исполняли в честь бога гимн в особой форме, называемой дифирамбом. Веселые и шумные процессии несли образ мужского начала — фаллос, символ плодородия и всеобщего возрождения. Дионис гораздо сильнее других богов побуждал верующих к мистическому экстазу с неистовыми кривляньями и безудержной экспрессией: этому способствовало вино, а также сельская традиция, уместная в аграрном культе, — традиция веселых празднеств после тяжких летних и осенних работ. Члены дионисийской процессии, фиаса, охотно уподоблялись спутникам бога, козлоногим сатирам, надевая соответствующие костюмы, бородатые и курносые маски, козлиную шкуру, а также хвост и искусственный фаллос. Согласно Аристотелю («Поэтика» IV, 1449а), именно из дифирамба появилась трагедия, в названии которой (дословно «песня козлов») упоминается козел, трагос, — животное, посвященное Дионису. Считается, что аттический поэт Феспий родом из городка на острове Икария первым у подножия горы Пентелика организовал диалог между актером, хором и его руководителем, введя, таким образом, в лирический дифирамб драматический элемент, который быстро получил развитие. «Паросский мрамор», представленный в 534 году, стал первым драматическим зрелищем в Афинах: и не последняя заслуга в этом принадлежит правительству Писистрата. Театр, каким мы его знаем в качестве литературного жанра, родился именно в этот момент.
Отныне основные дионисийские праздники в Афинах — Великие, или городские, дионисии в конце марта и леней в конце декабря, как и сельские дионисии в конце ноября в деревнях Аттики, — включали в себя театральные представления, организованные магистратами, ответственными за празднества, во время которых проходили состязания. Религиозная природа этих церемоний четко прослеживается вплоть до конца эллинистической эпохи: сооружения, предназначенные для представления, сначала деревянные, позже более прочные, всегда устанавливаемые в святилище Диониса, кольцевая площадка, предназначенная для движения хора вокруг алтаря, расположение жреца Диониса на специально отведенном, привилегированном месте. Представления проводились лишь по случаю религиозных праздников и предшествовали ритуалам, процессиям, жертвоприношениям, очищениям. Когда Демосфен в своей речи против своего врага Мидия, берет на себя функции хорега, мы видим, что в середине IV века драматические состязания оставались в глазах народа священными.
Что же касается аттической комедии, появившейся чуть позже, чем трагедия или античный дифирамб, она берет свое начало, по словам Аристотеля, в фаллических процессиях и в песнях и шутках, которые ее сопровождали. Хоры сатиров, которые с начала VI века изображаются на аттических вазах как часть дионисийской процессии, не меньше способствовали рождению комедии, которая соответствовала их наглому и похотливому характеру. Если верить свидетельствам «Свиды», первое комическое состязание на Великих дионисиях произошло между двумя греко-персидскими войнами, вероятно в 486 году, примерно через полвека после первого состязания трагических поэтов. Как и трагедия, комедия становится важной частью дионисийских праздников в Аттике. С легкостью пользуясь разрешением, данным традицией, рассмешить любыми способами, даже самыми дерзкими, поэты не отказывались от язвительных шуток в адрес божества, которое было их покровителем. Аристофан в своем произведении «Лягушки» (405) сделал из Диониса комического персонажа: переодетый в Геракла, бог собрался спуститься в преисподнюю, но, в отличие от героя, у которого он позаимствовал свой смешной наряд, он ведет себя как трус, попадая из-за этого в комичные злоключения и даже получая удары палкой! Сам Геракл, считавшийся сыном Зевса, зачастую изображался пьяницей и обжорой: именно в таком свете он предстал в «Алкестиде» Еврипида — произведении, которое нельзя назвать собственно трагедией, а скорее, сатирической драмой или пьесой с сатирическими элементами.
Нам трудно представить, как такая манера изображения богов могла сочетаться с набожностью и благочестием, но, тем не менее, это так. В этом заключалось своеобразное народное общение с антропоморфным божеством, которое вовсе не удивляло античных авторов, за исключением особенно щекотливых или деликатных случаев. Для народного сознания было естественно, что божественная природа, оказавшись в человеческом обличье, заимствовала некоторые человеческие слабости. И благоговение перед грозной божественной мощью Бессмертных от этого ничуть не уменьшалось: поэтому над ними охотно и уверенно шутили на праздниках, им же и посвященных, если традиция это позволяла. Зато, если представлялся случай, комический поэт с особым пафосом обращался к богам полиса: «Хозяйка нашего города, о Паллада, о защитница этой святой страны, одержавшей верх над остальными своими войсками, своими поэтами и своей мощью, приди к нам и возьми с собой ту, что сопутствовала нам в военных походах и сражениях, — Победу!» Это цитата из «Всадников» Аристофана (стихи 581–589). В другом произведении того же поэта изображается честный крестьянин Дикеополис, празднующий сельские дионисии («Ахарняне» стихи 241–279): эта сцена представляет огромный интерес, поскольку позволяет увидеть, как выражалось народное почтение в этих деревенских ритуалах, из которых родилась аттическая комедия. Глава семьи, Дикеополис руководит церемонией, в которой участвуют все домочадцы: он возглавляет малую процессию, следуя за своей дочерью, несущей корзину с приношениями и исполняющей роль канефоры, и за двумя своими рабами, несущими над головой огромный фаллос, дионисийский символ. Он предлагает богу скромное некровавое жертвоприношение — лепешку с овощами. Затем он произносит молитву: «Повелитель Дионис, прими эту процессию, ведомую мной и эту жертву, которую я приношу тебе вместе со своей семьей! Позволь мне счастливо отпраздновать сельские дионисии!» И процессия отправляется в путь, между тем как Дикеополис поет фаллический гимн, а его жена наблюдает за ним с террасы их дома.
