Он подбирает полы своего платья. То же самое делает европейское человечество, стремясь к своей новой, усиленной деятельности; оно подбирает, обрезает полы своего длинного, вынесенного из Азии платья… и русский народ, вступая на поприще европейской деятельности, естественно должен был и одеться в европейское платье, ибо вопрос состоял в том: к семье каких народов принадлежать, европейских или азиатских, и соответственно носить в одежде и знамение этой семьи» [333].
К сожалению, мы не имеем данных о впечатлении, произведенном таким образом действий царя на общество. Не сохранилось и точных архивных данных о первых административных и законодательных мерах, относившихся к брадобритию. Австрийский дипломат Плейер доносил императору Леопольду о введении налога на бороды; можно было также, как сказано у Плейера, внесением капитала приобрести право носить бороду: сохранился медный знак с изображением на лицевой стороне усов и бороды, под словами: «деньги взяты», с надписью на обороте: «207 году» [334]. Из этого можно заключить, что уже в конце 1698 или в первой половине 1699 года установлена была бородовая пошлина для желавших спасти свои бороды. Кто именно платил ее и как была велика она, неизвестно, потому что первоначальный указ о бородовой пошлине не найден; вероятно, он касался не всех и был повторен в начале 1701 года, как видно из приведенного замечания Плейера. В 1705 году царь предоставил своим подданным на выбор или отказаться от бороды, или платить за нее ежегодную пошлину: гостям и гостиной сотне — по 100 рублей; царедворцам, людям дворовым, городовым, приказным и служилым людям всякого чина, также торговым второй статьи — по 60 рублей; третьей статье, посадским, людям боярским, ямщикам, извощикам и прочим — по 30. С крестьян при въезде в город или при выезде за город велено взыскивать у ворот каждый раз по 2 деньги. Заплатившим бородовую пошлину выдавались из Земского Приказа медные знаки. Бородачи обязаны были носить знаки при себе и возобновлять их ежегодно [335].
Нет сомнения, что весьма многие решались платить эту высокую пошлину. Плейер замечает, что эта пошлина составит очень порядочный доход, так как русские большей частью не захотят расстаться со своей бородой, и между ними есть даже такие, которые скорее готовы отдать свою голову, нежели согласиться на брадобритие [336].
Что касается до введения немецкого платья, то первый дошедший до нас указ об этом предмете относится к 4 января 1700 года: «Боярам, и окольничим, и думным, и ближним людям, и стольникам, и дворянам московским, и дьякам, и жильцам, и всех чинов и проч. людям в Москве и в городах, носить платья, венгерские кафтаны, верхние — длиной по подвязку, а исподние — короче верхних, тем же подобием». До масленицы каждый должен был позаботиться о заказе или покупке такого платья. Летом все должны были носить немецкое платье. И женщины высших классов общества должны были участвовать в этой перемене [337]. Плейер пишет, что сестры Петра тотчас же начали одеваться в иноземное платье [338].
Кажется, этот указ не произвел желанного действия. Курбатов в марте 1700 года писал царю, что надобно возобновить указы о платье, хотя и с пристрастием, потому что подданные ослабевают в исполнении и думают, что все будет по-прежнему [339]. Указом 20 августа 1700 года поведено: «Для славы и красоты государства и воинского управления всех чинов людям, оприч духовного чина и церковных причетников, извощиков и пахотных крестьян, платье носить венгерское и немецкое… чтобы было к воинскому делу пристойное; а носить венгерское бессрочно для того, что… указ сказан был прежде сего; а немецкое носить декабря с 1-го числа 1700; да и женам и дочерям носить платье венгерское и немецкое января с 1-го числа 1701 года, чтобы они были с ними в том платье равные ж, а не разные» [340]. 26 августа прибиты были к городским воротам указы о платье французском и венгерском и для образца повешены чучела, т.е. образцы платья. В 1701 году новый указ: «Всяких чинов людям носить платье немецкое, верхнее — саксонское и французское, а исподнее — камзолы и штаны, и сапоги, и башмаки, и шапки — немецкие, и ездить на немецких седлах; а женскому полу всех чинов носить платье, и шапки, и контуши, а исподние бостроги, и юбки, и башмаки — немецкие ж; а русского платья отнюдь не носить и на русских седлах не ездить. С ослушников брать пошлину в воротах, с пеших по 40 копеек, с конных по 2 рубля с человека» и проч. [341]
Высшие классы общества: двор, войско, приказные люди скоро привыкли к новому платью. Масса народа уклонялась от участия в этой перемене. Мы укажем в другом месте на заявления гнева и раздражения в толпе, вызванные строгими мерами брадобрития и введения иноземного платья.
Раскольники в XVII столетии считали табак «богомерзкой, проклятой, бесовской травой». Однако, несмотря на это, употребление табака уже в первой половине XVII века распространилось в России до такой степени, что, по свидетельству Олеария, самые бедные люди покупали его на последнюю копейку [342].
Царь Михаил Федорович под страхом смертной казни запретил употребление табака. В «Уложении» царя Алексея Михайловича закон о запрещении подтвержден [343]. Но строгость правительства не могла истребить вкоренившейся страсти к наркотическому свойству этого растения. Иностранцы сообщают нам, как русские вопреки запрещению тайно покупали от иностранных купцов табак [344]. В то же самое время Юрий Крижанич старался доказать, что употребление табака не может считаться грехом. Запрещение курить и нюхать табак он называет «суетным преверием» [345].
ГЛАВА I
Признаки неудовольствия
Как в области внешней политики, так и в области администрации и законодательства происходили важные перемены. Взятие Азова потребовало от народа значительных пожертвований. Преобразования царя не нравились массе. Нельзя было ожидать, чтобы общество могло понять глубокий смысл реформ Петра; они возбуждали всеобщий ропот.
Впоследствии царь иногда, обнародуя новые указы, приступая к коренным реформам в области внутренней политики, объяснял более или менее подробно в указах же необходимость преобразований и сообщал свои соображения относительно той или другой меры. Престол при нем часто превращался в кафедру, с которой царь преподавал своему народу некоторые важнейшие начала политического и общественного прогресса. Прислушиваясь в церквах к чтению царских манифестов, указов, распоряжений, даже и низшие классы общества имели возможность вникнуть в образ мыслей царя-преобразователя, ознакомиться с его воззрениями, свыкнуться с началами его радикализма.
Мы, однако, не имеем почти никаких сведений о том, что происходило в умах русских людей в первое время преобразований при Петре. Правительство не допускало ни малейшего возражения на свои мероприятия и чрезвычайно строго преследовало и наказывало недовольных. Па царе лежала вся ответственность; он не обращал и не мог обращать внимания на образ мыслей толпы, косневшей в вековых предрассудках.
Тем не менее народ, которого заставляли насильно повиноваться воле царя, не переставал судить о законодательной и административной деятельности правительства, осуждать многие меры строгого начальства, порицать образ действий Петра. Негодование на царя становилось общим особенно тогда, когда новые распоряжения имели отношение к церкви и религии.
В большей части случаев правительство не узнавало вовсе о тайных порывах раздражения в обществе. Петр не имел возможности прислушиваться к заявлениям какой-либо партии; направление общественного мнения доходило до сведения правительства главным образом в застенках Преображенского Тайного Приказа; публицистики не было; общим правилом было глубокое молчание. По временам, однако, раздражение доходило до возмущений и открытых сопротивлений. Заговоры и бунты, неосторожные речи недовольных, революционные движения в различных классах общества, беспрестанные полицейские распоряжения для подавления мятежного духа доказывают, каково было брожение умов. Иван Посошков был прав, утверждая с сожалением: «Наш монарх на гору аще самдесять тянет, а под гору миллионы тянут, то как дело его споро будет» [346].
Любопытно, что тот же самый Посошков, сделавшийся впоследствии сторонником царя, в девяностых годах XVII века принадлежал к недовольным, рассуждавшим о недостатках и пороках государя, роптавшим на Петра и его образ действий, не согласный ни с привычками прежних царей, ни с воззрениями и желаниями народа.
