– А какие результаты бомбежки?
– На берегу сто одиннадцать раненых, в корабль попало – сорок раненых, и больше ничего. В вагон с дымовыми шашками попали – такая маскировка получилась!.. А у Лукина шатун разбило, а Щурову разворотило плоскость!.. Ну, я простить не могу, уж больно я увлекся «юнкерсом», уже не до других было: я думаю, сзади меня не «мистер», а зенитка!.. Не знаю!..
Тут Зотов сел в коляску мотоцикла, я – на мотоцикл, за шофером, и бешеным ходом, чтоб не помешать самолетам, мы проскочили поле, остановились на краю его, на лугу, поднялись на холм КП, где стояли командир полка майор Сокол, военком Холод, группа командования. Зотов докладывает Соколу.
– Что с мотором?
Зотов:
– Меня рубанули. Либо «мистер», либо зенитка. Рассадили маслосистему. Я люк открыл, – все стенки фюзеляжа в масле. В баке – ноль. Я в Выстав хотел идти, а тут на меня «ишаки», штук шесть накинулись, и гнали меня, и после того мне ничего не оставалось, как упасть в огород, потому что мотор уже не работал… Я сперва думал: у меня что-то с мотором, но потом… Сзади, снизу меня рубанули. Я почувствовал толчок, сразу рывок такой… А наши? В куче все били! Оли же, гансы, пикировали как раз к нам, в кашу…
– А пробоины есть?
– Есть, две. Это, по-моему, «ишаки» мне наделали!
– А зениток много?
– Все небо было!..
– Радио слушали?
– Слушал. Сперва Лихолетов кричал: «Следите за «мессерами»… Всего до девяноста бомбардировщиков было, тех сорок наши морячки драли, а полсотни мы… Всего семнадцать сбито, если не больше!..[15] В общем, наших пять самолетов подтверждены. Майор Майоров подсчитывает, уточняет… Ну, я не знаю, как благодарить политотдел за прием!..
– А как сели?
– Сел? В пятнадцати метрах от дороги! Разговор продолжается – сбивчивый. Зотов все еще разгорячен:
– Разошлись все цели, по семнадцать, по двадцать штук!.. Ну, они бомбили корабли, где-нибудь на Ладожском озере… В общем, нас пятеро вылетели и все по одному принесли!.. Из экипажа «моего» «юнкерса» три человека выбросилось на парашютах, а один утонул вместе с самолетом в озере… Между прочим, наши КБФ двух «ишаков» потеряли!..
28 мая, 20 часов 15 минут
… Тревога. Телефонист вертит сирену. Над аэродромом – протяжный вой. Разговор с Зотовым прерван, Сокол слушает донесение, говорит:
– Возвращаются наших три… А ты, Зотов, отправляйся-ка отдыхать!
Зотов спускается с холма КП, садится в «эмку», уезжает. Сокол раздумчиво:
– Итак, значит, за май месяц… Штук шестнадцать сбили, ни одного своего не потеряли. У Зотова теперь семь… Но, между прочим, у немцев «мессера» сопровождают ни к черту!
20 часов 37 минут
Пока идет разговор, тройка наших вернулась, летает над нами, кружит.
Сокол, отрываясь от телефонной трубки:
– Пусть погуляют!.. Передайте: в воздухе два «сто девятых» на Жихарево!
Оборачивается к наблюдателю:
– Наблюдатель! Что вам на севере видно?
На севере всем нам заметен дым. Наблюдатель отвечает с вышки:
«И – шестнадцать» пошли туда!
А что там за полосы подозрительные, под солнцем?
Смотрит в бинокль. Солнце, склоняясь к горизонту, в облаках освещает нижний край.
– Это старые полосы, ветром их подняло. От зениток!
Сокол, выяснив, что помощь от его самолетов не требуется:
– Ну, пора «двести» давать! Передай туда – «двести»!
Это – сигнал по радио летающим самолетам садиться.
Военком полка Холод:
– Булаев один недавно пошел. Немец – в облака, он за ним. У Булаева девять сбито, пошел за десятым!
Сокол:
– «Т» выкладывайте!
Самолеты, вернувшись, заходят на посадку. Один, совершив круг над аэродромом, выпустил шасси. Холод:
Он садится, как сегодня Лукин садился! Сокол:
Так это Лукин и есть!
21 час 00 минут
Подошел низко Пошел делать еще круг – совсем низкий. Другой – катится. Сокол:
– Я тебе заторможу. Я тебе!..
Бежит к самолету, который сел, но залез в мокрую, вязкую часть аэродрома. Садится второй, и опять пошел вверх. Сокол пустил красную ракету. Третий в воздухе дал пулеметную очередь и заходит на посадку. Это – Булаев, опробовал пулеметы, так как по тревоге взлетел с неопробованными, на что другой летчик не решился бы… Два ходят, третий газует.
– А что он там газует? Надо звонить, трактором вытягивать!
Второй сел… Катится… Сокол:
– Докатился? Нет, не докатился?.. Юзом пошел! Докатился до мокрого места. Третьим садится Булаев. Сокол:
– Вот сейчас сядет наверняка!.. Сел хорошо!.. Это Булаев!
Булаев не докатился до мокрого места, где увязают колеса. Идем к самолетам. Булаев газует, выруливает на свой конец аэродрома. А те два, пробежав площадку, застряли в грязи. Я, Холод и старший батальонный комиссар из штаба ВВС подошли к «62-му» – колесо в грязи по ступицу… В небе два самолета. Сокол:
– А это что?
Высоко пролетели два немца. На грузовике подъехали бойцы, пытаются – плечами под плоскость – поднять самолет. Нет, не взять, нужен трактор!
Щуров сел в машину, включает стартер. Полный газ! Я со всеми – человек десять – поднимаем. Вытащили. Самолет выскочил, побежал, обдав нас таким ветром, что мы едва устояли. Я иду на край аэродрома, ко мне подходит парторг, инженер-электрик первой эскадрильи Гандельман, воентехник первого ранга.
Разговор о Булаеве, который на необлетанной машине пошел в атаку на «мессершмиттов».
– А зимой, тридцать восемь градусов морозу было, у Булаева бензин по руке, по груди течет, но Булаев работает. И при мне часовой сказал: «Ох, как эти люди могут работать!» У Булаева за всю зиму одна вынужденная посадка была, когда его подбила зенитка; прекрасно сел, на самую маленькую площадку. Против него фашистские асы – котята! Вы знаете, «эрэсы» все летчики сбрасывают по два, а он – по одному…
… Сокол машет рукой, все мы гурьбой лезем в кузов грузовика и – полным ходом – в деревню Шум… Боевой день окончен.
Поздний вечер. Деревня Шум
Ужин. Парторг сообщает Холоду: машина Щурова к 12. 00 будет готова: срок – к утру, но сдадут раньше. Разбит элерон в бою, перебиты тросы, перебиты тяги, пробито колесо. Чтобы исправить, надо поднять машину на козлы, выпустить шасси, поработать ручной помпой, потом электрической помпой (гидропомпой), испытать мотор, проверить все вооружение и специальные установки (проводка проходит около элеронов), все приборы.
Любая установка самолета на полевой ремонт требует абсолютно детальной проверки машины…
Столовая. Из столовой иду в штаб полка. Передаю по телефону информацию в редакцию «Ленинского пути». В ТАСС, расширенную, дам завтра.
Ночь у связистовНочь на 29 мая. Деревня Шум
Из штаба 159-го истребительного полка я вернулся в избу к летчикам связи. Белая ночь. Несколько пластинок – джазов и вальсов. Света не зажигают. Погуторили, стали укладываться спать. Только что прилетевший из Ленинграда Георгий Дмитриевич Померанцев решил слетать в Ленинград еще раз – надо отвезти военинженера второго ранга, прибывшего из деревни Лужи. Собирает ракеты, красные, зеленые, белые Дает их инженеру:
– Стрелять будете вы!.. Стреляли когда-нибудь? Надо направлять назад, от себя!
Запрашивает по телефону метеосводку. Все смеются:
– Вот, боги (метеорологи) обещали туман!
И разговор, что сегодня тумана как раз нигде нет. Запрашивают по телефону:
– Говорит «Регулятор – два». У нас срочный рейс. Как погода от двух до трех?.. Что?.. У вас только от четырех до пяти? Ну, давайте от четырех до пяти! Куда? В «Большую деревню» (то есть в Ленинград!). А над озером? Чисто? Видимость шесть километров? Хорошо!
Кто-то советует:
– Бери правей маяка… Знаешь… Вернее будет!
Немцы обстреливают Бугровский маяк, уже снесли его верхнюю часть. Инженер сдержанно интересуется немцами. Но ему:
– Ничего!.. Правее взять – хорошо будет!..
Уходит.
29 мая. Утро. Шум
Ночью просыпался от звуков патефона. Прилетели Померанцев и штурман Александр Семенович Борисовец (который был ранен и находился в госпитале, теперь – вернулся). Борисовец ругается: его вещи куда-то исчезли, их, по-видимому, завезли в Малую Вишеру, нужно возвращать их оттуда.
Перед рассветом я просыпался еще раз, от грохота зениток: налетели и ушли гансы. Потом на втором У-2 из Ленинграда вернулся капитан Белкин, привез какого-то старшего лейтенанта Медведкина, направляющегося в Тихвин. Белкин сразу же улетел назад. Медведкин рассказал мне: вчера утром, часа в четыре, немцы обстреливали Ленинград. Один из снарядов попал в переполненный трамвай, у площади Восстания, другой – в дом рядом. Что там было! Бомбежка была в ночь на 28-е, но немцев не допустили и сбросили они бомбы на окраине, где-то около Охты. Других налетов за последнее время не было.
Утро – ясное, летнее, теплое. День будет жарким.
