Первыми и сначала исключительными наставниками царевичей были подьячие, которые учили их грамоте, читать и писать. Разумеется, из подьячих выбирались для этого безупречные чтецы и краснописцы и также люди нравственные, приятной наружности и с хорошими манерами, т. е. чтоб умел «крест сполна класть по писанному и поклон вести по ученому». Учителем царевича Феодора Алексеевича был подьячий Посольского приказа Памфил Белянинов. Но одним подьячим в царствование Алексея Михайловича уже нельзя было довольствоваться, и вызван был наставник другого рода. Здесь, разумеется, употреблена была та же сделка, которая вообще употреблялась у нас в XVII веке для введения образования: иностранца-иноверца призвать не хотели, призвали ученого западнорусского монаха, Симеона Петровского Ситиановича, известного более под именем Полоцкого – по месту происхождения.
Симеон Полоцкий был образцом домашнего учителя, какой требовался у нас в XVII, XVIII и даже в XIX веках: выучить детей всему, но без принуждения, уметь подсластить науку, приохотить к ней; но кроме учения детей домашний учитель должен быть годен и на другие послуги в доме; именины господина или госпожи: домашний учитель пишет поздравительные стихи и речи; пишет театральные пьесы; умрет кто-нибудь в семействе – у домашнего наставника готовы и жалобные стихи. Таков был и Симеон Полоцкий, ходячая энциклопедия, неутомимый борзописец, умевший писать обо всем, ловкий собиратель отовсюду чужих мнений и старающийся представить их занятно, заставить выучить их шутя: разумеется, от такого человека нельзя требовать оригинальности, самостоятельности. Мы видели переводы энциклопедий вроде «Града царского», сборников с анекдотами о знаменитых людях, замечательных изречений: Полоцкий, зная языки латинский и польский, собирает отовсюду анекдоты, изречения, определения и все это переводит стихами, виршами, в виршах излагает главные события Ветхого и Нового завета, историю римских императоров, «того ради да присвойственною себе сладостию сердцам читателей приятнейши суще, аки нуждею влекут я ко читанью частейшему и удобнее памятию содержаться могут». Войдем же в учебную комнату царевича и посмотрим, что Полоцкий предлагает в виршах своему ученику. Он говорит ему о гражданстве и предлагает определения семи греческих мудрецов, внушая, что все они хороши:
Како гражданство преблаго бывает
Гражданствующим знати подобает.
Разная седми мудрых суть мнения,
Но вся виновна граждан спасения:
Премудрый Виас даде слово свое,
Гражданство быти преизрядно тое,
В нем же закона, яко царя, боятся
И царя, яко закона, страшатся.
Хилон то блажит, где законов слушают,
Велесловных же ритор не глашают.
Клеовул паки той град похваляет,
Где бесчестия всяк ся устрашает
Гражданин, паче закона самого,
На преступника в книгах писанного…
и т. д.
В виршах Полоцкий представляет своему yченику образец доброго начальника:
Пастырь с овцами образ предлагает,
Како нам жити в мире подобает;
Пастырь начальны знаменует люди,
Стадо подданных в образ нам буди,
Едаже пастырь стадо присещает,
Овца на пути не лежит, но встает,
Аки честь ему хотяще творити.
Взаим же пастырь овцы соблюдает,
И на рамах си блудные ношает.
Тако начальник должен есть творити,
Бремя подданных крепостно носити,
Не презирати, ни за псы имети,
Паче любити яко своя дети.
И то в памяти выну содержати,
Яко земля тех и его есть мати.
Пастырь жезлом укрощает стада,
Женет на паству, женет и внудь града:
Тако начальник жезлом да управит,
Винна накажет, невежду наставит,
Обаче косен да будет язвити,
Идежды довле есть, токмо страшити.
В виршах описывает добродетели, приличные державным, прежде всего благочестие, потом:
Вторая сану начальных прилична
Есть добродетель в мире необычна:
Та смирение есть божественное,
Христом господом вконец храненное.
Имать начальник в памяти держати,
Яко не в веки будет обладати:
Смерть бо, пришедши, хочет власть отъяти.
С прочими людьми в персти сравняти.
Третие властей добротворение
Еже хранити им рассуждение
Во всяких делах, а не уповати
На един свой ум, выну вопрошати
Умных совета, тако бо вершити
Благо вся мощно, а не погрешити.
Очеса лучше видят, неже око,
Никто о себе да держит высоко;
В мнозе совете есть спасение,
В едином уме поползновение.
Четвертая есть добродетель властей
Правду хранити. Блюсти от напастей
Подчиненные, и чести давши
Достойным, а не на злато смотрети.
Равно судити мала и велика
На лице зрети прощает владыка.
Не яко сеть им закон да бывает
Юже не крепку паук соплетает:
Та бо животно мало уловляет
Большее сети самые терзает.
Не буди тако, но един суд буди
Всем иже в единой области суть люди.
В виршах высказал Полоцкий господствовавшее правило тогдашнего воспитания детей:
Плевелы от пшеницы жезл тверд отбивает,
Розга буйство из сердец детских прогоняет.
Родителям древяный жезл буди на чада,
Да не страждут железна от судии града:
Уне в дому дровяным в детстве оны бити,
Неже возросших градским железом казнити.
Моисий донележе жезл в руце си держаще,
Не что ино, точию жезл древяный бяше;
Егда же поверже, в змия превратися,
Даже и Моисий его зело устрашися:
Тако аще на чада жезл в руках бывает
Отчих, наказания жезл он пребывает,
Не могущ умертвити. Аще же пустится
Из руку, тогда в змия люта претворится.
Абие бо ко грехом чада ее склоняют
И, теми уязвлени, бывше умирают.
Пришлец, достигший важного значения при дворе, явившийся в Москве с опасными преимуществами учителя, оскорблявшими самолюбие старых учителей, Симеон Полоцкий не мог не столкнуться с последними, имевшими за собою толпу; он столкнулся с архиереями, которые опирались на свое важное архипастырское значение, а Симеон Полоцкий опирался на свое образование, дававшее ему сильный голос при решении важных вопросов, опирался на свое положение, на свой вход наверх; Симеон Полоцкий столкнулся с самим патриархом Иоакимом, тем более что не отличался смирением Епифания Славинецкого, скромного келейного труженика, а патриарх Иоаким, как мы видели из дела духовника царского, не любил, чтоб кто-нибудь из духовенства, опираясь на свое положение наверху, забывало своем непосредственном подчинении святейшему. О Полоцком пошли толки, что его учение не совсем правильно; обвинение страшное при тогдашней подозрительности относительно новых учителей. Полоцкий благодаря своей ловкости, недоступности таким обвинениям, каким был доступен, например, духовник Савинов, удержался, но не мог не выразить своего негодования на пустые толки толпы, на которые не следует власти обращать внимание, не мог удержаться, чтоб не задеть и архиереев: Не веруй убо гласу общему народа, Ищи в деле правды человеча рода, Слово ветр развевает, а кто тому верит Безрассудно, срамоты мзду себе возмерит. Об архиереях Полоцкий сложил вирши: Архиереем к тому сущим в благодати Желал бым речение образ приписати, Ежебы не точию истину учити, Но и житием святым образы всем быти. Понятно, что Полоцкий должен был усердно проповедовать в пользу нового порядка вещей, наступление которого и дало ему важное значение в Москве, наверху у великого государя. Между виршами его находится любопытное указание на то, как пример сверху должен способствовать распространению просвещения:
Франтиск именем первый краль францийский бяше,
Сей яко писание и мудрость любяше
(Еяже родители его не любяху,
Но подобием варвар в простоте живяху),
Абие честных дети писаний взискаша,
Кролевску люблению тако угождаша.
И бысть в мале времени мудрость расширена,
Образом краля во все земли умножена:
Обычай бо есть в людях царю подражати,
Еже ему любезно – всем то возлюбляти.
Благо убо есть царству, егда благи нравы
Царствуяй восприемлет, ради всех исправы.
Полоцкий провозглашает о необходимости научного образования и в проповедях своих. Так, в слове на день Рождества Христова проповедник от лица патриархов, александрийского и антиохийского, именем божией премудрости, рожденной в Вифлееме, умоляет русских людей взыскать науку, потому что она свет умственных очей и правило всему житию человеческому. Обращаясь от лица патриархов к царю, он убеждает его основывать школы, умножать спудеов (студентов) своею милостию и вниманием, сыскать хороших учителей и всех почестями поощрять к трудолюбию.
Ревнитель просвещения, призванный в Москву для его распространения, Симеон Полоцкий в проповедях своих напал на старых учителей, священников, за их невежество: «Великим нерадением их и всеконечным небрежением о духовных детях, премногие несмысленные люди, как бессловесные овцы, от пути правого жития заблудились и в пропасть погибельной жизни уклонились… Многие невежды, не бывшие никогда и нигде учениками, смеют называться учителями… по правде это не учители, но мучители. Оттого умножилась в людях злоба, преуспело лукавство, волхвование, чародейство, разбой, воровство, убийства, пьянство и нелепые игрища, грабежи, хищения и тому подобное, наконец и восстание против власти. Виною всего этого преимущественно неуменье и нераденье духовных отцов: не учат и не наставляют детей своих духовных».
