Даниил Галицкий раздолбал, правда, католиков в 1237 году под Дорогочином, но это так, один разок. И то заезжий орден оказался — Ливонский. Сколько же им, бедным, до Дорогочина добираться пришлось? Видать, потому и получили по сопатке, что в пути сильно износились и обтрепались. Понятно — в такую даль перлись.
Вообще, кроме Татр, в других местах Drang nach Osten процветает. В Стенби заключается договор между немецкими и датскими крестоносцами против Руси. Папа Григорий IX направляет главе шведской католической церкви приказ начать поход против язычников. Балдуин II принимает власть от регента Латинской империи в Константинополе, а папа выделяет ему войска защищаться от болгар и никейских греков. Литовский князь Миндовиг вторгается на Русь почти до Смоленска. Ближе к 40-му году шведы пытаются победить Александра Невского. Потом и ливонские рыцари захватывают Изборск и Псков. Эйюб Египетский отдает Иерусалим крестоносцам.
Кругом нормальная жизнь кипит. Воюют все до потери пульса, и кровь реками хлыщет. Только в Татрах полное затишье. Даже хулиганы попрятались и матом никто не ругается. Мы-то как люди, живущие позже, конечно, знаем, в чем дело. Мы-то в курсе, что именно в эти места собираются подъехать нехорошие татарские орды из Монголии. Поэтому нет нужды размещать в Татрах воинственные монашеские ордена. Но те-то, которые Drang nach Osten планировали, они же этого не могли знать. Отчего же тогда такую «стратегическую дыру» в районе Татр образовали? Или они все же в курсе были? Так вот, представляете, дальнейшие события показывают, что действительно были в курсе. Но давайте по порядку.
Не все гладко на то время обстояло в самом королевстве, э-э-э… папском. Кайзер Священной Римской империи германской нации Фридрих II, который раньше с папой Григорием IX решал в Европе все вопросы, рассорился с папой вдрызг. Фридрих и дальше хотел решать вопросы вместе, а папа решил, что он и сам как-то справится. «Папа — по выражению тогдашних хронистов, — теперь имел в своем распоряжении армию и испытывал большое искушение использовать ее в своих интересах» (La Monte, pp. 335, 413). Фридрих же в ответ… вот тут история почему-то замолкает.
Все, кому по должности положено изучать указанный кусок истории и доводить его до населения (то бишь до нас) — молчат как партизаны. Ни в каких официальных источниках картина конфликта «Фридрих — папа» не наличествует. Хотя конец противостояния известен: папа вместе с престолом был изгнан из Ватикана и сбежал во Францию.
Понятно, что подобному изгнанию предшествовало применение военной силы. Причем не просто военной силы, а огромной военной силы. Ведь рыцарские ордена, подчинявшиеся непосредственно папе держали в страхе много, много стран, и силищу из себя представляли неимоверную. Так что имеются достаточные основания полагать, что бойня при этом состоялась преогромаднейшая.
Писатель-фантаст и историк Герберт Уэллс вполне конкретно высказался о внутренней сути папства данного периода. Возможно, его взгляд как коренного европейца поможет нам глубже проникнуться настроениями, царившими в то время в Европе:
«Первое, что бросается в глаза ученому, это непоследовательность усилий Церкви установить Град Божий во всемирном масштабе. Политика Церкви не была постоянно и чистосердечно направлена на достижение этой цели. Только время от времени какая-то выдающаяся личность или группа таких личностей заставляли ее двигаться в этом направлении. Образ Царства Бога, которое проповедовал Иисус из Назарета, был почти с самого начала скрыт под напластованиями доктрин и ритуалов ранней эпохи, духовно более отсталых и примитивных. Христианство почти сразу же после ухода Иисуса перестало быть чисто пророческим и творческим. Оно опутало себя архаичной традицией жертвоприношений, жречеством, таким же древним, как само человечество, и трудно постижимыми доктринами о структуре божественного.
Чтобы не потерять себя среди многословия неуемных спорщиков, Церковь стала догматичной. Отчаявшись примирить раздоры ученых и богословов, она нашла сомнительный выход в авторитарности.
Ее священники и епископы все больше и больше подстраивались под догмы, доктрины и установленные процедуры. К тому времени, когда они становились кардиналами или папами, для них, как правило, уже стареющих людей, основным занятием была политическая борьба ради непосредственной выгоды. Они больше не были способны оценивать события в мировом масштабе. Они уже не искали Царства Бога в сердцах людей — они успели забыть об этом. Куда важнее было установить над людьми власть Церкви, то есть свою власть.
Чтобы укрепить эту власть, можно было пойти на сделку с человеческими пороками, ненавистью и страхом. Многие из них, скорее всего, в тайне сомневались в здравости и прочности своей обширной доктрины. Отсюда такая враждебность к малейшим попыткам ее обсуждения или проверки. Эта нетерпимость к вопросам, критике и инакомыслию была вызвана не убежденностью в своей вере, но ее отсутствием. Политикой Церкви было требование покорности».
Говоря о данном историческом периоде, Уэллс считает важным обмолвиться о таком характерном явлении, как инквизиция. Понятно, что каждый европеец был знаком с методами работы означенного ведомства, и они непременно оказывали действие на формирование отношения каждого индивидуума к окружающей среде:
«В XIII веке на сцену выходит еще один институт Католической церкви — папская инквизиция. В свое время Папа Иннокентий III увидел во вновь созданном ордене доминиканцев мощный институт подавления несогласных. Инквизиция была создана под руководством доминиканцев как постоянно действующее расследование обвинений в ереси.
Огнем и пыткой Церковь начала подчинять себе человеческую совесть, так как все ее надежды на мировое господство опирались на овладение совестью и разумом человека. До XIII века смертный приговор еретикам и неверующим выносился редко. Теперь же на рыночных площадях сотен европейских городов церковники могли лицезреть обуглившиеся тела несчастных бедняков. Вместе с ними сгорела, рассыпалась в пепел и прах великая миссия Церкви, обращенная ко всему человечеству».
Вполне можно допустить, что силы, выступившие против абсолютного владычества Католической церкви, снискали симпатии множества жителей Европы, и Фридрих безбоязненно стал применять силу в споре с папой. Поддержка населения в гражданской войне — залог успеха.
То, что конфликт между Католической церковью и Фридрихом приобрел вооруженный характер — весьма неудобная тема. Ватикан всегда крайне стремился к тому, чтобы его подробности никогда не всплыли на суд общественности. Но летописцы, при всем их желании замалчивать неудобную тему иногда «проговариваются», против собственной воли. Тот же путешественник Вильгельм де Рубрук «выдает» нам такие сведения:
«Эта страна за Танаидом (Дон) очень красива и имеет реки и леса. К северу находятся огромные леса, в которых живут два рода людей, именно: Моксель (очевидно, Москали), не имеющие никакого закона, чистые язычники. Города у них нет, а живут они в маленьких хижинах в лесах. Их государь и большая часть людей были убиты в Германии. Именно Тартары вели их вместе с собою до вступления в Германию, поэтому Моксель очень одобряют Германцев, надеясь, что при их посредстве они еще освободятся от рабства Тартар».
Во-первых, Рубрук, называя русских Москалями (Моксель), невольно выдает дату написания своей книги. Она написана лет на 30–40 позднее заявленной официальной даты (1255 г.). Но это сейчас не главное.
Главное то, что Рубрук рассказывает о вторжении Тартар в Германию, чего академические версии, хоть отечественные, хоть зарубежные, не допускают ни под каким соусом. И видимо, у них есть причины это делать. Но Рубрук пробалтывается про войну с Германией, а проще говоря, с Фридрихом. Конечно, никакие моксели в Германию воевать не ездили, но нам важен не факт поездки в Германию, а факт признания войны Тартар с этой самой Германией.
Что характерно, Рубрук в другом месте, очевидно, по недоразумению дает нам понять, что стратегическая дыра в районе Татр, не была на самом деле такой уж дырой, а католические ордена, дислоцирующиеся в районе Татр, не являлись сторонними наблюдателями «папского гнева». Drang nach Osten жестко призывал «к порядку» как внешних, так и внутренних врагов. Татрский орден (Tatrum ordo) в транскрипции звучит как «Татрум ордо», и похоже, именно эту неблагозвучную транскрипцию необходимо было стереть из памяти народной.
Рубрук старательно обходил данную тему, но увлекшись творчеством, случайно описал свою встречу с венгром при дворе монгольского хана, где венгр на удивление поведал монгольским придворным правила ордена миноритов:
«На следующий день нас повели ко двору, и я полагал, что могу идти босиком, как в наших краях, почему и снял сандалии.
