Ознакомительная версия.
Непонятно, когда именно гунны начали осваивать, так сказать, это море культурных возможностей. Аммиан Марцеллин знает о них больше, нежели любой другой римский источник, но и ему известно немного. Лучшая его догадка заключается в том, что они пришли из-за Черного моря, от «океана, скованного льдом». Они не знали письменности, поэтому не оставили записей, на которые мы могли бы опереться, и даже их языковая принадлежность покрыта тайной. При неудаче прочих попыток языковеды обычно могут в общих чертах определить лингвистическую принадлежность исходя из личных имен, но в случае гуннов не работает даже это. Они быстро усвоили привычку использовать германские имена (или же, возможно, наши источники используют германизированные варианты или клички, данные гуннам их германскими соседями и подданными), так что количество собственно гуннских личных имен слишком мало, чтобы сделать сколь-либо убедительные выводы. Вероятно, они не принадлежали к иранской группе, но были ли они первыми кочевниками, говорившими на языке тюркской группы, которые появились на европейской сцене, как доказывают некоторые, остается непонятным. При столь скудных источниках сведений происхождение гуннов по-прежнему покрыто тайной (Maenchen-Helfen, 1973, Chs 8–9); но некоторую пикантность ему придает широко известная полемика о том, не были ли на самом деле гунны кочевниками сюнну, хорошо известными из документов Китайской империи.
За столетия до и спустя столетия после рожден ия Христова сюнну под предводительством своего Шань Ю{160} опустошали северо-западные границы Китая эпохи Хань, выжимая из него огромные количества шелка, драгоценных металлов и зерна. Они также вели войну за контроль над некоторыми его западными территориями, имевшими важное значение, особенно бассейном р. Тарим, где Великий шелковый путь (начавший использоваться в последнем веке до н. э.) достигает Китая. Под натиском ханьских армий они в 48 г. н. э. разделились на северную и южную ветви. Южные сюнну впоследствии оказались вовлеченными в орбиту интересов Китайского государства и сделались важной силой, действовавшей в рамках имперской системы. Северяне остались извне, сохранили независимость и проявляли свою воинственность, пока в 93 г. н. э. китайское правительство не заплатило другой группе кочевников сяньби, дабы те предприняли опустошительную атаку на места их обитания. Многие из сюнну (согласно сообщениям, 100 тысяч семей) оказались включены в одержавшую победу конфедерацию сянь би, но другие бежали «на запад». Это последние сведения, которые мы можем получить о северных сюнну из китайских источников.
Упоминания о гуннах, о которых пойдет речь, внезапно появляются в римских источниках в третьей четверти IV в. Проблема, которую влечет за собой чрезвычайно соблазнительная попытка отождествить этот народ с сюнну, заключается в следующем: между сообщениями китайцев и римлян лежит разрыв почти в 300 лет (с 93 г. н. э. по примерно 370 г.); при этом нужно учитывать и расстояние почти в 3500 километров. Более того, у гуннов, известных римлянам, форма политической организации полностью отличалась от той, что имели сюнну. После 48 г. н. э. обе ветви сюнну получили каждая своего Шань Ю, тогда как у гуннов, прибывших в Европу, имелось множество отличавшихся по рангу властителей и не было никаких признаков господствующей фигуры. Сохранившиеся этнографические описания — те, что имеются, также заставляют возражать против отождествления. Сюнну обычно собирали волосы в длинный «конский хвост»; гунны причесывались иначе. Обе группы использовали сходное оружие; при археологических раскопках в остатках их поселений обычно обнаруживают бронзовые чайники. Учитывая это, можно предполагать наличие некоторой связи между ними, но это, очевидно, не дает возможности прямо заявить, что сюнну начали движение на восток в 93 г. н. э. и продолжали путь, пока не достигли Европы под именем гуннов. Великая Евразийская степь огромна, но даже ее пересечение не может потребовать трехсот лет. Равным образом, как и у большинства кочевых народов, империя сюнну представляла собой конфедерацию, объединявшую маленькое ядро, состоявшее из сюнну, и множество других подчинявшихся ему групп. Предки наших гуннов, следовательно, могли входить в эту конфедерацию, даже не будучи «настоящими» сюнну. Однако даже если мы впрямь усматриваем некоторую связь между гуннами IV в. и сюнну I в., много воды утекло за триста лет, и события тех времен остаются покрыты мраком{161}.
Римские источники также позволяют составить лишь самое общее представление о том, что же привело гуннов на окраины Европы{162}. С точки зрения Аммиана, достаточно было только подчеркнуть, что они были «жестоки сверх всякой меры» и «горели нечеловеческой страстью к разграблению чужой собственности». Сюжет, наиболее часто повторяемый в римских источниках, гласит, что гунны появились у врат Европы в какой-то степени случайно. Несколько гуннских охотников, искавших дичь, преследовали лань и, пробравшись через болота, увидели перед собой неизвестные им дотоле новые земли. Такого рода сюжет отзывается у комментаторов начала XX в., которые склонны считать, что гунны столетиями кочевали там и сям по Евразийской степи и просто-напросто забрели в какой-то момент на границы Европы. Но это предположение высказывалось до того, как антропологи поняли со всей очевидностью, что кочевники не перемещаются туда-сюда случайным образом, но движутся по кругу от одного четко определенного пастбища к другому. Учитывая, что права выпаса являются ключевым элементом в системе существования кочевников и что они чрезвычайно ревниво охраняются, перемещение с одной последовательности пастбищ на другую ни при каких обстоятельствах не могло произойти случайно.
К несчастью, мы можем лишь догадываться о мотивах, стоявших за решением гуннов переместить центр сферы их действий к западу. Сюжет с ланью заканчивается тем, что охотники рассказывают остальным гуннам о чудесах обнаруженных ими новых земель, и Аммиан также отмечает мотив экономической выгоды. Предположение о том, что внимание гуннов привлекли плодородные территории северных берегов Черного моря, выглядит вполне правдоподобно. Пастбища западных степей, хотя и не столь протяженные, весьма хороши; они привлекали немало различных групп кочевников в течение многих лет. Область к северу от Черного моря занимали общины, зависимые от Римской империи; разного рода экономические отношения со Средиземноморьем приносили им выгоду, и нет оснований сомневаться в том, что гунны также ощутили его зов. В то же время кочевые племена позднейших периодов (о них мы знаем больше) часто стремились к перемещению на западную окраину степи с целью удалиться от более могущественных кочевнических племенных союзов, действовавших на территориях, расположенных ближе к Китаю. Авары, двумя столетиями позже оказавшие на историю Европы воздействие, во многом сходное с тем, что имело место со стороны гуннов, искали убежища, которое было бы вне досягаемости для западных тюрков, и именно по этой причине появились на берегах Черного моря. Сходным образом в конце IX в. кочевники-мадьяры проникнут на территорию Венгрии, поскольку другая группа кочевников — печенеги — сделала их жизнь на лежащих значительно дальше к востоку территориях невыносимой. В случае гуннов у нас отсутствуют доказательства как негативной, так и позитивной мотивации, однако мы не можем сбрасывать данный фактор со счетов. На востоке в конце IV в. из Северной Индии в сторону Великого шелкового пути продвигались гупты, а в период с начала до середины V в. на территории между Каспийским и Аральским морями господствовали гунны-эфталиты. Еще в 350-х гг. эта реконфигурация баланса власти вызывала отклик далеко на востоке, в степи, заставив хионитов двинуться к границам Персидской империи, к востоку от Каспийского моря{163}. Возможно, это также сыграло свою роль в решении гуннов перенести свои пастбища к западу.
При всей таинственности происхождения гуннов и причин, двигавших ими, не может быть никаких сомнений в том, что они стояли за стратегическим переворотом, приведшим готов на берег Дуная летом 376 г. Обычно считается, что в этот момент готы бежали от гуннов, внезапно вторгнувшихся всей массой на берег Черного моря. Далее, полагают, что эти гунны буквально дышали в затылок готам, которые боролись за Дунай в надежде обрести безопасное убежище в империи, и что после того, как готы достигли римской территории, гунны немедленно стали господствующей силой на придунайских территориях. Эти положения, артикулированные в большей или меньшей степени, можно найти в большинстве современных изложений: внезапно появляются гунны (375–376 гг.); готы в панике бегут в империю (376 г.); гунны начинают господствовать близ Дуная (с 376 г.).
Ознакомительная версия.
