Сначала нужно было договориться с Андреем. Чтобы убедить его вернуться, необходимо было найти достаточно сильный побудительный мотив, и, по всей видимости, приманкой послужил Суздаль, освобожденный незадолго до этого дядей Андрея Святославом. Андрей вернулся на Русь в 1255 году и был тепло принят Александром. Согласно «Истории» В. Н Татищева, единственному источнику, в котором упоминается о возвращении Андрея, Александр отдал ему Суздаль не с легкой душой. Дело не в том, что он опасался потенциальной силы своего брата на суздальском престоле (примирение было, по всей видимости, полным), а в том, что Александру не удалось получить от хана благосклонного одобрения этому возвращению51. Прошло еще два года, прежде чем княжение Андрея в Суздале было узаконено: в 1255 году Александр был слишком занят волнениями в Новгороде, и только в 1256 году он смог послать ростовского князя Бориса в Орду с просьбой к новому хану Улагчи о «прощении» Андрея и одобрении его княжения. Тем временем Андрей получил дополнительно Городец на Волге и Нижний Новгород, недавно основанный его дядей Юрием на самой восточной границе Суздальской земли, он прибыл туда для официального принятия власти в 1256 году 5). С этого момента и до его смерти в 1264 году об Андрее Суздальском ничего не слышно S4. Мы знаем только, что он дважды сопровождал своего старшего брата в деликатных миссиях: в Золотую Орду в 1258-м и в Новгород в 1259 году для оказания помощи татарским сборщикам дани Александр превратил его из опасного противника и мятежника в угодливого служилого князя.
Жизнь Ярослава после неудачи в Новгороде в 1255 году во многом сходна с тем, что произошло с Андреем после его возвращения из Швеции. В 1258 году он едет вместе с Александром в Золотую Орду. На следующий год у Александра хватило здравого смысла не брать Ярослава с собой в непростую миссию в Новгород, но в 1262 году Ярослав сопровождает сына Александра Дмитрия в походе против Юрьева 55. Больше о нем ничего не слышно до его восшествия на владимирский престол в 1263 году.
Если Александру приходилось быть очень осмотрительным в своих отношениях с двумя братьями, то с православной церковью в течение всего его правления у него были самые тесные связи Сотрудничество с митрополитом Кириллом оставалось непоколебимым — вряд ли Александр мог где-нибудь найти более преданного союзника. Когда Александр в 1252 году приехал из Орды во Владимир, митрополит Кирилл встречал его со всей церковной свитой, он же венчал его на великое княжение, сопровождал его даже в одном из военных походов 56, затем похоронил Александра со всеми почестями, произнеся над его телом погребальную речь («заиде (зашло) солнце Суздальской [земли]») 57. Кирилл большую часть времени прожил в городе Александра Владимире, а не в центре епархии Киеве. И что самое важное, он создал в 1261 году епархию в Сарае, столице Золотой Орды, установив таким образом постоянную связь между ханом и православной церковью в Суздальской земле, а также удобный дипломатический канал связи с Византийской империей. В целом русская православная церковь смотрела скорее на Восток, чем на Запад.' «Житие» Александра содержит один любопытный и достаточно символичный эпизод, который очень хорошо показывает политическую и идеологическую ориентацию православной церкви того времени. «Некогда же, — повествует автор «Жития», — приидоша к нему послы от папы из великого Рима, ркуще: папа нашь тако глаголет: слышахом тя князя честна и дивна, и земля твоя велика, сего ради прислахом к тобе от двоюнадесят кординалу два хытреша, Агалдада и Ремонта, да послушаеши учения их о законе божий». Ответ Александра на это предложение об обращении в католицизм был, как и следовало ожидать, резким и прямым: «Си вся добре съведаемь, а от вас учения не приемлем».
Ориентация русской православной церкви на Восток объясняется просто. Православное духовенство могло потерять все в результате обострения отношений с татарами и вряд ли много могло приобрести от тесных связей с Западом. Церковь была единственным институтом, который не подлежал переписи, с самого начала церковь была освобождена от уплаты дани и воинской повинности. Когда в 1257 году татарские «численици (переписчики) исщетоша (сосчитали, описали) всю землю Сужальскую, и Рязаньскую, и Мюромьскую» и разделили население страны на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч с целью определения числа плательщиков дани и рекрутов для монгольских войск, церковные служители были особым образом исключены из переписи: «Толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, крилошан (слуги, церковные судьи, чтецы, певцы или, может быть, просто младшее духовенство), [тех], кто зрить на святую Богородицю и на владыку» ьи. Точно неизвестно, включали ли названные категории всех, кто проживал в церковных и монастырских усадьбах, или же они подразумевали любого, кто работал в церкви или монастыре, — во всяком случае, эта запись в летописи явно показывает широкую степень защиты для церковного клира и церковной собственности Эти привилегии, позднее включенные в различные татарские ярлыки, означали, что православная церковь имела такие свободу и защиту, которые были неведомы другим слоям русского общества. С учетом этих обстоятельств вряд ли можно было ожидать от церкви чего-либо, кроме безоговорочной поддержки Александра в проведении его протатарской политики и создания в его «Житии» образа великого предводителя православия перед лицом папской агрессии.
Военные столкновения с Западом, по крайней мере те немногие, что попали в летописи того времени, были прямым продолжением прежней деятельности Александра: те же враги (литовцы, немцы, шведы) и во многом те же зоны противоборства — Смоленское княжество на западе и северо-западные районы Новгородской земли. Ничего как будто не изменилось в этих странно безрезультатных пограничных стычках: как и прежде, источником наибольшей опасности и разорений были литовцы Они проникали в глубь Новгородских земель (Торжок, 1258 год) и территории Смоленского княжества (Торопец, 1253 год, Смоленск, 1258 год). Но эти набеги ни к чему не приводили, и, наконец, в 1262 году политика великого князя Миндовга в отношении Суздальской земли коренным образом переменилась. В этом году он разорвал все отношения с Римом и с тевтонскими рыцарями и заключил договор с Александром61, в результате которого соединенное литовско-полоцкое войско вместе с русскими штурмовало Юрьев (Тарту, Дерпт). Только убийство Миндовга, его племянника Товтивиля (Таутвиласа) Полоцкого и двух из его сыновей (после чего великим князем литовским стал сын Миндовга Войшелк) положило конец этому обещавшему стать плодотворным союзу 62.
Немецкие рыцари были менее активны. Единственным их военным предприятием было неудачное нападение на Псков в 1253 году 63. Да и в этом случае инициатива находилась, по всей видимости, в руках русских. Они не только перешли в контрнаступление через реку Нарова в 1253 году после того, как выбили немцев из Пскова, но девять лет спустя предприняли крупное и очень успешное вторжение на немецкую территорию. В походе под номинальным командованием юного сына Александра Дмитрия приняли участие новгородский, тверской, полоцкий и литовский отряды. Соединенным силам удалось взять Юрьев (Тарту, Дорпат) — один из самых восточных на немецкой территории городов в Южной Эстонии, расположенный к западу от Чудского озера б4. Это было серьезное поражение тевтонских рыцарей.
Шведы могли соревноваться с немцами в бездеятельности. Единственный раз они появились на русской границе в 1256 году, когда, возможно, в ответ на призыв папы Александра IV к общему крестовому походу против «язычников» Восточной Европы они попытались построить крепость на реке Нарова вместе с финскими союзниками (емь и сумь) и, возможно, с отрядом датчан 66. Новгородцы успели только послать в Суздальскую землю за войском и мобилизовать свои собственные силы. Этого было достаточно, чтобы испугать шведов, которые, «услышавше, побегоша за море». Той же зимой Александр повел войско, состоявшее из дружин Суздальской земли и Новгорода, сначала на Копорье, а затем в Южную Финляндию. Этот поход как-то странно и туманно описывается в Новгородской летописи: митрополит сопровождал Александра до Копорья; новгородцы «не ведяху, кде князь идеть»; «и бысть зол путь, акы же не видали ни дни, ни ночи»; тем не менее русским дружинам удалось убить и захватить в плен значительное количество финнов, «и придоша… вси здорови» (летописное клише, обычно употреблявшееся для обозначения неудачного похода). Даже если этот поход не достиг тех целей, ради которых он был предпринят, то по крайней мере он отбил у шведов охоту совершать набеги на русскую территорию еще на четверть столетия.
Ни связи Александра с членами его рода, ни его курс по отношению к православной церкви, ни военные походы не воссоздают целостной картины его общеполитической линии, его подхода к краеугольным проблемам эпохи, его ответов на жгучие вопросы того времени: какое место должна занимать Русь в Монгольской империи? Каким должно быть отношение Суздальской земли, Новгорода и Пскова к ханам Золотой Орды? Должен ли великий князь владимирский как фактический сюзерен Новгорода и всех земель к северу от Оки бороться за независимость от Сарая и Каракорума и пытаться объединить всех русских людей в сфере своего влияния с конечной целью низвергнуть господство Золотой Орды? Или он должен подчиняться требованиям ханов, сколь бы унизительными они ни были, избегать любых военных столкновений с татарами и таким образом получить разрешение на некоторое количество ограниченной свободы во внутренних делах великого княжества Чтобы понять позицию Александра (или, быть может, обстоятельства, в которых он находился) и попытаться прояснить общую цель государственной политики, если ее можно так назвать, мы должны изучить действия Александра в Новгороде в кризисные годы: 1255-й, 1257-й и 1259/60-й — и проанализировать его отношение к великому восстанию 1262 года в северных городах Руси
