Ознакомительная версия.
Интереснейший берестяной документ — грамоту № 109 — сохранили слои двадцать первого яруса, который средствами дендрохронологии датируется 1096–1116 годами. Вот его текст: «Грамота от Жизномира к Микуле. Купил еси робу Плескове. А ныне мя в том яла кънягыни. А ныне ся дружина по мя поручила. А ныне ка посъли к тому мужеви грамоту, е ли у него роба. А се ти хочу, коне купив и къняжь муж въсадив, та на съводы. А ты, атче еси не възял кун тех, а не емли ничьтоже у него».
Автор письма Жизномир, который, вероятно, был княжеским дружинником, попал в серьезную переделку, обещавшую ему немало хлопот. Его слуга Микула купил в Пскове рабыню. Но эта рабыня оказалась похищенной у княгини. Княгиня, опознав свою рабыню, приказала схватить Жизномира, но за него поручилась дружина. На этом дело могло бы и прекратиться, но Жизномир, естественно, чувствует себя обманутым. Он затеял не только вернуть свои деньги, но и наказать похитителя, начав расследование, скрупулезно придерживающееся норм древнейшего русского закона Русской Правды. Он хочет купить коня для приглашенного следователя, «княжьего мужа», и начать «свод». Так в Русской Правде называется система очных ставок, позволяющих проследить цепочку перепродаж краденого имущества. С подобным «сводом» мы только что встретились, читая грамоту № 155. Разумеется, рабыня, оказавшаяся таким «краденым имуществом», должна участвовать в «своде». Поэтому на время расследования княгине нужно было предоставить другую рабыню. Такой порядок также предусмотрен Русской Правдой. Жизномир и пытается добиться через Микулу, чтобы эту вторую рабыню предоставил в распоряжение княгини человек, у которого Микула купил рабыню. Кроме того, ни в коем случае не следует брать с него денег, если он попытается вернуть их. Иначе все продуманное в деталях юридическое предприятие может лопнуть, и, Жизномир, виноватый лишь в том, что ему подсунули краденый товар, останется ни с чем.
До сих пор о нормах древнейшего судопроизводства мы знали только по показаниям самих статей древнего кодекса. Теперь мы во многих грамотах знакомимся с наглядными случаями применения этих статей. Добавлю, что княгиня, упоминаемая в грамоте Жизномира, может быть только женой новгородского князя Мстислава Владимировича, время княжения которого точно совпало с датами двадцать первого яруса. Жену князя Мстислава звали Христиной.
Какие же новгородские грамоты могут быть признаны древнейшими среди всех других? Какие берестяные письма должны внушать наибольшее уважение к их древности? Таких грамот четыре. Две из них найдены в условиях, не дающих возможности достаточно точно датировать их. Они найдены на уровне двадцать второго, двадцать третьего или двадцать четвертого яруса, то есть попали в землю между 1025 и 1096 годами. Грамота № 247 из числа этих двух дошла до нас в обрывке и упоминает какого-то клеветника, замок и двери кельи, а также смердов, которые должны побить клеветника.
Грамота № 109. Письмо от Жизномира к Микуле, повествующее о судебном разбирательстве начала XII века.
Зато гневная грамота № 246 сохранилась целиком. Она угрожает:
«От Жировита к Стоянови. Како ты у мене и чьстьное древо възъм и вевериць ми не присълещи, то девятое лето. А не присълещи ми полупяты гривьны, а ходу ти вырути в тя, луцьшаго новъгорожянина. Посъли же добръм».
Стоян девять лет тому назад взял у Жировита «честное древо» и до сих пор не расплатился, он должен ему четыре с половиной гривны. Л. В. Черепнин в выражении «взял честное древо» видит указание на то, что Стоян, взяв деньги взаймы у Жировита, целовал ему крест, клялся вернуть долг в срок. А. В. Арциховский понимает это выражение буквально: Стоян взял крест у Жировита и не заплатил за него денег. Как бы то ни было, Стоян остается должником Жировита на протяжении девяти лет. Жировит грозятся ославить его, осрамить при всем народе, что для Стояна должно быть особенно позорным, так как он принадлежит к числу «лучших новогорожан», иными словами, к верхушке новгородского боярства. Заметим, что Жировит называет Стояна не «новгородцем», а «новогорожанином». В XI веке слово «Новгород» еще воспринималось его жителями на слух как «Новый город». И, производя от него другие слова, новгородцы образовывали эти слова в точное соответствии с истинным смыслом названия, которое еще не успело окостенеть.
Две другие древнейшие грамоты найдены в слое двадцать третьего яруса и датируются более точно 1055–1076 годами. Они могут быть более древними, чем письмо Жировита, но могут оказаться и моложе его. В конце концов, это и не так уж существенно: обе грамоты уцелели лишь в незначительных фрагментах. В грамоте № 181 читается начало первой строки: «Грамота от Дробьна…». В грамоте № 123 обрывки ее шести строк таковы, что возможно прочесть целиком лишь одно слово в первой строке. И этим словом оказалось: «грамота».
Есть нечто глубоко символическое в том, что древнейшее слово, сохранившееся на бересте, — «грамота». Одной из самых острых и интересных проблем истории русской культуры давно признан вопрос о начале русской грамоты, о времени сложения русской письменности, древнейшие памятники которой не опускаются глубже середины X века. Берестяные грамоты пока не дали материалов для решения этой проблемы. Древнейшие грамоты еще остаются в пределах времени, от которого и до открытия бересты были известны редкие памятники русской письменности. Но вряд ли нужно сомневаться, что решить эту проблему в будущем способна именно береста из древнейших слоев русских средневековых городов.
Первые намеки на то, что такие поиски в новгородских слоях не окажутся безрезультатными, дают некоторые находки, уже сейчас занявшие прочное место в коллекциях Новгородской экспедиции. В 1954 году в слое двадцать четвертого яруса (1025–1055 годы) в Неревском раскопе найдена недоделанная резчиком дощечка для писания по воску. В слоях первой половины XI века в разные годы археологи нашли три костяных «писала». Но самые важные находки связаны со слоями X века. Одно костяное «писало» удалось обнаружить в 1955 году в слоях двадцать седьмого яруса (972–989 годы), другое — еще в 1951 году найдено буквально на материке, в слоях двадцать восьмого яруса, а этот ярус датируется 953–972 годами.
И если уж мы нашли орудия письма, то наверняка найдем и самые тексты, этими орудиями написанные. Как-никак, а ведь каждым «писалом», несомненно, нацарапан не один десяток берестяных писем. Придет время, и о берестяных грамотах X века мы будем знать не из сбивчивого рассказа арабского путешественника, а из самой бересты, вложив в коллекцию новгородских писем грамоты, извлеченные из самых древних прослоек новгородского культурного слоя.
Много надежд археологов оправдал раскоп на Дмитриевской улице Новгорода. Однако постепенно все меньшая и меньшая площадь оставалась здесь неизученной, и, наконец, работы на Неревском раскопе осенью 1962 года закончились. Внутри исследованного экспедицией участка, достигшего к тому времени десяти тысяч квадратных метров, было найдено 395 берестяных грамот. Еще семь грамот тесно связались с Неревским раскопом, хотя они и найдены за его пределами. Эти грамоты собраны на территории того же квартала Дмитриевской улицы, в траншеях и строительных котлованах, в непосредственной близости к раскопанному участку.
Пришла пора перенести работы в другие районы города, чтобы сравнить результаты новых раскопок с наблюдениями, полученными на Неревском конце. Только такое сравнение определило бы, насколько изложенные выше материалы характерны для Новгорода в целом. Экспедиция перебазировалась на другой берег Волхова — в Славенский конец. К этому времени Новгород поднялся из руин. Пустыри военного времени быстро исчезали, застраиваясь новыми зданиями. И если поначалу, когда возможности новгородского культурного слоя как важнейшего источника новой информации о прошлом еще не могли быть оценены по достоинству, котлованы новых зданий беспрепятственно уничтожали этот источник, теперь настало время иными глазами посмотреть на задачи научного исследования.
Археологам порой приходится выслушивать жестокий упрек: вот вы двенадцать лет копали большой участок на Неревском конце, а рядом с вами экскаваторы вгрызались в нетронутые слои великолепной сохранности, выбрасывая на поверхность десятки тысяч древних предметов и в их числе сотни, а может быть и тысячи берестяных грамот. Самосвалы развозили землю с этими предметами по всему городу, насыпая из нее газоны и клумбы, цветы на которых пышно цвели оттого, что перегноем для них послужила живая ткань нашей древней культуры. Целые районы древнего Новгорода, еще тридцать лет тому назад хранившие в земле бесценные свидетельства истории нашего Отечества, навсегда потеряны для науки. Не лучше было бы раскопать и их до того, как на них поднялись этажи новых зданий? И еще: именно вам потомки предъявят спрос за эти невосполнимые потери, назвав вас варварами.
Ознакомительная версия.
