Поход начался 5 июля 1541 г. Однако внезапного удара по Москве у Сагиб-Гирея не получилось. О выступлении на Русь крымской армии, усиленной турецкими войсками, ногайскими и астраханскими отрядами, сообщили в Москву два беглых русских полонянника («Якимко Иванов человек Любучанинов с товарищем»). Они рассказали, что Сагиб-Гирей «всю орду с собою поведе, а оставил в орде стара да мала», что неприятельские войска собираются на Днепре у Ислам-Керменя.
Сведения беглецов подтвердила спешно посланная по великокняжескому приказу из Путивля «на Поле, поперек дорог» станица Гаврилы Толмача. В верховьях Северского Донца его отряд «наехал на поле сакмы великие, шли многие люди к Руси, тысечь со сто и более». Оставив в степи часть бывшего с ним отряда, станичный голова спешно, через Рыльск поскакал в Москву, куда прибыл 25 июля 1541 г. Вскоре туда же прибыл другой станичный голова Алексей Кутуков, сообщивший, что он видел татар и «на сей стороне Дону, на Сновах <…> шли черезо весь день полки, а конца им [он] не дождался».
Сведения, привезенные А. Кутуковым, содержали очень важную информацию. Татары двигались на Русь не Муравским шляхом, а путем Мухаммед-Гирея, в 1521 г. сумевшего прорвавшегося к Москве через коломенские места.
Угроза, нависшая над страной, вынудила московских бояр принять экстренные меры. Главные силы под командованием князя Д. Ф. Бельского сосредоточились у Коломны, встав «по берегу по полком», там, «где наперед того воеводы стояли против царей на берегу». Другие рати заняли позиции на правобережье Оки. В Зарайске («у Николы Заразского») находились воеводы князь Семен Иванович Микулинский и князь Василий Семенович Серебряный. Под Рязанью — князь Михаил Андреевич Трубецкой, в Туле — князь Петр Андреевич Булгаков и князь Иван Михайлович Хворостинин, в Калуге — князь Роман Иванович Одоевский. В резерве, на случай неожиданного прорыва за Оку на реке Пахре разместилось войско под командованием князя Юрия Михайловича Булгакова и «царевича Шигалея Шибанского», тезки изгнанного казанского «царя Шигалея» (Шах-Али), выступившего тогда с касимовским войском к Владимиру для охраны восточных рубежей Московского государства.
28 июля 1541 г. крымское войско вышло к русским границам. Первый удар обрушился на новую каменную крепость Зарайск (в летописях тогда именовавшуюся Осетром). Горожане, под командованием воеводы Назара Глебова, сумели отбиться в посадах «и к граду приступати не дали». В бою они захватили 9 пленных, которых немедленно переслали в Москву. Первая неудача не обескуражила Сагиб-Гирея, который ограничился уничтожением обезлюдевших окрестных селений. Отступив от Зарайска, он повел свою армию к Оке, куда с Пахры прибыло и русское резервное войско. На место ушедших к «берегу» полков на Пахру направили новые рати во главе с воеводами Василием Михайловичем Щенятевым и Иваном Ивановичем Челядниным. Великий князь Иван IV, номинально возглавлявший русскую армию, отпустил с ними «двора своего многых людей», тогда же было объявлено осадное положение в Москве, которую стали деятельно готовить к обороне.
К Оке «против Ростиславля» крымская армия вышла утром 30 июля. Все «перелазы» на противоположный берег оказались прочно прикрытыми русскими полками и заставами. Сагиб-Гирей, тем не менее, решил прорываться, надеясь на прибывшую с ним турецкую артиллерию. Под прикрытием пушечного огня, татары начали переправляться через реку в своих «тарах», но прибытие новых русских полков вынудило крымского хана прекратить наступление и отойти в «станы своя».
Русская позиция на Оке еще более укрепилась после прибытия на «берег» в ночь с 30 на 31 июля большого «наряда». На следующее утро Сагиб-Гирей, не решаясь начинать чреватое гибелью всей армии сражение, отступил от Оки, решив изменить направление удара. Его войска двинулись на Пронск. 3 августа татары вышли к этому городу и начали штурм, подвергнув его сильному артиллерийскому обстрелу. В это время в Пронске находились воеводы Василий Жулебин и Александр Кобяков «не с многими людьми». Тем не менее им удалось отстоять город. На следующую ночь, узнав о приближении русского войска, Сагиб-Гирей, бросил бесполезный «наряд», начал отходить в степь. Ему удалось переправиться за Дон до подхода больших московских воевод князя Юрия Андреевича Оболенского-Пенинского и князя Василия Семеновича Мезецкого. В отместку за неудачу Сагиб-Гирея, сын хана Эмин-Гирей «от отца своево отворотил со многими людми» и попытался напасть на одоевские места, но настигнутый войском Владимира Ивановича Воротынского, был разбит и также бежал «в Поле». 45 пленных татар воевода Воротынский прислал в Москву.
Успешное отражение нашествия 1541 г. ознаменовало собой закрепление новой линии русской обороны на юге. Старый оборонительный рубеж по берегам рек Оки и Угры — надежный, но слишком удаленный от новых границ — с этих пор становится резервной, тыловой позицией. Новый фронт проходил теперь гораздо южнее по черте: Козельск — Одоев — Крапивна — Тула — Зарайск — Переяславль-Рязанский, с вынесенными вперед «в Поле» городом Пронском и «поставленным» позднее в 1551 г. городом Михайловом.
После «царева приходу» 1541 г. набеги крымских отрядов совершались в основном на менее укрепленные северские и рязанские места. В марте 1542 г. «царевич» Эмин-Гирей, воевал на Северщине, «с многими людьми» он приходил к Путивлю, Стародубу и Новгороду-Северскому. В августе того же года татарские мурзы во время внезапного нападения захватили большой полон в рязанских местах (между Переяславлем-Рязанским и Зарайском). Им удалось увести его в свои улусы, несмотря на энергичное преследование шедших за ними вдогонку, до реки Мечи, великокняжеских воевод. Набеги происходили и в последующие годы (так, в декабре 1544 г. напавший «безвестно» тот же Эмин-Гирей сумел «попленить многих людей» в белевских и одоевских местах), однако, большой угрозы русскому порубежью они уже не несли.
* * *
Изучение русских войн второй половины XV — начала XVI в. с Казанским и Крымским ханствами, Швецией, Ливонским орденом и Литвой показало, что в ходе этих вооруженных конфликтов Московское государство смогло добиться значительных успехов и укрепить свои международные позиции. Первоначальным успехам Москвы способствовало сближение с Крымом. В союзе с ханом Менгли-Гиреем великому князю Ивану III удалось разгромить враждебную им Большую орду (Улуг Улус), в 1487 г. с помощью русских полков на казанский престол взошел союзник московского государя Мухаммед-Эмин, стабилизировались карельские, новгородские и псковские рубежи. Все это позволило Ивану III развернуть настоящее наступление на западном и юго-западном направлениях, присоединить к своему государству не только спорные земли князей Новосильских, но и верховские, черниговские, новгород-северские и некоторые другие порубежные волости и города (Вязьму, Белую, Торопец, Дорогобуж). Аннулированными оказались старые права литовских князей на Новгород, Великие Луки и Ржевские волости, на сторону усиливающейся Москвы, невзирая на подтвержденный обеими сторонами соответствующий запрет 1494 г., переходят со своими земельными владениями все новые представители литовско-русской знати. Василий III продолжил политику отца и открыто объявил, что Вильна «неправдою» держит их «отчину» — Киев, Полоцк и другие города Русской земли. Требование о возвращении этих территорий становится непременным условием в «запросах» московских послов, парализующим встречные претензии литовской дипломатии.
Подкрепляя свои декларации военной силой, московские государи во время частых военных столкновений этого периода отвоевали у Великого княжества Литовского почти все левобережье Днепра. Отряды русских воевод достигали окрестностей Орши, Витебска, Полоцка, Минска, во время мятежа Глинских 1507–1508 гг. войска этих князей, усиленные московскими полками, доходили почти до Вильны, действовали за Клецком и под Слонимом. Разорение значительной части территории подрывало военный и экономический потенциал Великого княжества Литовского, вынуждая Ягеллонов искать союзников в непрекращающейся борьбе с Московским государством. Несомненным успехом их дипломатии стало вовлечение в это противостояние военных сил татарских ханств. Однако разрывая русско-крымский союз, власти этого государства руководствовались в первую очередь не литовскими, а своими собственными интересами.
В 1502 г. перестала существовать соперница Крымского ханства Большая Орда, в войне с которой хан Менгли-Гирей постоянно опирался на русскую помощь. Так исчезла главная объективная предпосылка к сохранению равноправного союза Москвы и Крыма. Более того, улусы Большой орды, включенные в состав Крымского юрта, почти удвоили его численность и неизмеримо усилили боевые возможности перекопского «царя». Менгли-Гирей почувствовал себя властителем всей Татарии, а не только степей Причерноморья. В этой связи, его не могло не тревожить быстрое и зримое увеличение военного могущества России, проявившееся на рубеже XV и XVI вв. В остром противоборстве с Великим княжеством Литовским за западнорусские земли чаша весов явно клонилась на сторону Москвы, что вызывало сильные опасения в Киркоре (Кырк-Ере) и Бахчисарае, ставшем новой столицей Крымского ханства. Еще более осложнило отношения двух государств установление мягкой, но оскорбительной для других татарских юртов зависимости Казани от России, в особенности организованное Москвой устранение с казанского престола хана Абдул-Латифа, мать которого Нур-Салтан в третьем браке была замужем за Менгли-Гиреем. В отличие от Мухаммед-Эмина, выросшего в Москве, его брат Абдул-Латиф воспитанный в Крыму, остался тесно связан с его правителями и пытался вернуть независимость своему государству. Но в январе 1502 г. Абдул-Латифа свергли и выдали русскому послу князю Василию Ивановичу Ноздроватому Звенигородскому сами татары. Заподозренный в желании разорвать отношения с Москвой он был сослан на Белоозеро. Лишь после многочисленных обращений Менгли-Гирея в феврале 1505 г. Абдул-Латиф, как почетный пленник был привезен в Москву, а в декабре 1508 г. освобожден и пожалован городом Юрьевцем. В дальнейшем бывший хан был заложником русско-крымских отношений и в 1512 г., после нападения татар на белевские, одоевские и алексинские места, он был вновь арестован. Из заточения Абдул-Латиф был выпущен только в 1516 г., по просьбе тяжело больного казанского хана Мухаммед-Эмина, хотевшего передать престол своему младшему брату. Абдул-Латиф получил в кормление Каширу, но не был отпущен в Казань. Перспектива его воцарения настолько встревожила московские власти, что они приняли необходимые меры и 19 ноября 1517 г. Абдул-Латиф внезапно умер, как писал Сигизмунд Герберштейн и полагают некоторые исследователи, насильственной смертью.
