Этот необыкновенный человек с первых своих шагов на международном поприще привлек всеобщее внимание. Как он и мечтал, о нем заговорили повсюду, имя его не сходило с газетных страниц и вошло в историю. Во внешности Фридриха не было ничего героического. Сутулый и худой, неказисто одетый, он не блистал образцовой красотой Людовика XV, хотя, как писал французский посланник Валори, «внешность его приятна, он невысок и исполнен достоинства, сложен неправильно — слишком длинные ноги. У него красивые голубые глаза, несколько навыкате, в них отражаются все его чувства, и выражение этих глаз часто меняется. Когда он недоволен, взгляд его свиреп. Когда он хочет нравиться, нельзя найти более ласковых, мягких и очаровательных глаз… Улыбка дружелюбная и умная, хотя часто бывает насмешливой и горькой».
Валори и другие современники, знавшие короля, писали также о главной отличительной черте Фридриха — он глубоко презирал человечество вообще. Он считал, что люди созданы для того, чтобы беспрекословно ему подчиняться, и не терпел ничьих возражений. Как известно, прусские подданные встретили известие о смерти его отца, сурового Фридриха-Вильгельма, не совсем обычно. Екатерина II вспоминает: «Никогда, кажется, народ не выражал большей радости, чем та, которую выказали его подданные, узнав эту новость, прохожие на улицах целовались и поздравляли друг друга со смертью короля, которому они давали всякого рода прозвища, одним словом, его ненавидели и не терпели все, от мала до велика». Однако довольно скоро после вступления на престол его наследника обыватели притихли: новый повелитель, несмотря на переписку с Вольтером и любовь к флейте и всему изящному, оказался настоящим деспотом. Как писал Валори, «при ближайшем рассмотрении его характер совершенно такой же, как у короля — его батюшки». С полным основанием новый король мог повторить знаменитые слова старого «фельдфебеля на троне»: «Вечное блаженство — в руце Божией, все же остальное — в моих руках». Герой прусской армии, бесстрашный кавалерийский генерал фон Зейдлиц как-то сказал человеку, просившему замолвить перед королем словечко по делу, уже закрытому Фридрихом: «Поверьте же мне, что ни я, ни кто другой моего звания и чина никогда не может быть совершенно уверен в том, чтоб не быть отправлену из королевского кабинета в Шпандау», то есть в берлинскую тюрьму.
О цинизме Фридриха и его презрении к общепринятым нормам человеческого и международного поведения сказано немало. Это уже в конце XX века низости Фридриха кажутся обыкновенными приемами внешней политики, но тогда, в XVIII веке, люди воевали не с врагами, а с неприятелями. Рыцарство, верность данному слову дворянина и государя не были пустым звуком, нарушение обязательств было в диковинку. Все это создавало Фридриху немало врагов. Редкий государь получал так много проклятий в свой адрес. «Злодей», «ирод», «дьявол», «бесчестный человек», «прусский надир», «обманщик» — и это самые мягкие характеристики прусского короля, которые давали ему в монархической семье Европы.
Но все-таки никто не был так сердит на Фридриха, как Мария-Терезия. Это она, дочь императора Карла VI, намеревалась унаследовать германскую императорскую корону после смерти отца в 1740 году. Ничто, казалось, не могло этому воспрепятствовать, а утвержденная великими державами Прагматическая санкция гарантировала Марии-Терезии корону. Но не тут-то было: выскочивший, как черт из табакерки, Фридрих II растоптал Прагматическую санкцию, украл у эрцгерцогини Марии-Терезии и династии Габсбургов императорскую корону, ограбил молодую государыню, отхватив от ее владений самую богатую область, Силезию. Прусский король поступил с соседкой как разбойник с большой дороги — нагло, жестоко и цинично. Это была неслыханная дерзость, но вместе с тем и серьезнейшее испытание для Марии-Терезии. Казалось, что ни одна женщина не выдержит такого натиска объединившихся вокруг Фридриха врагов ее государства, что империя Габсбургов вот-вот рухнет. Но нет, вопреки ожиданиям двадцатитрехлетняя прелестная женщина выдержала посланное Богом испытание.
Трудно представить себе более разных людей, чем Фридрих и Мария-Терезия. Мария-Терезия оказалась упорным и опасным противником Фридриха. Ее ум, воля, чутье не уступали уму, воле и чутью Фридриха, и их необыкновенная дуэль продолжалась долгие годы с переменным успехом. Родившаяся в тот год, когда пятилетнему Фридриху подарили барабанчик, Мария-Терезия росла в благополучной семье императора Карла VI и Елизаветы-Христины Вольфенбюттельской, сестры кронпринцессы Шарлотты-Христины-Софии, выданной замуж за русского наследника престола царевича Алексея Петровича. Иначе говоря, их сын, российский император Петр II (1727–1730), приходился кузеном Марии-Терезии. С ранних лет, за отсутствием мальчиков в императорской семье, Резль, так звали дома Марию-Терезию, стала наследницей престола с титулом эрцгерцогини Австрийской. И это решило ее судьбу раз и навсегда: она выросла с сознанием своей огромной ответственности перед будущими поколениями Габсбургов. Резль знала, что только она может поддержать почти угасшую династию и опровергнуть то, что с радостью говорили в Версале: «Габсбургов больше нет!» Великое династическое призвание воодушевляло ее в самые трудные времена борьбы с Фридрихом, которого она, женщина по характеру добрая, так люто ненавидела и презирала. Для управления великой империей у Резль было все необходимое: способности и желание править, ум, логика, интуиция, здравый смысл, воля, трудолюбие, умение работать с людьми.
При этом Резль не была ограниченной педанткой, погруженной только в государственные дела. Кроме долга перед империей и династией она находила опору в семье и любви. Редко можно встретить среди женщин с короной на голове такую счастливую жену. Уже в шесть лет она без ума влюбилась в пятнадцатилетнего мальчика — сына и наследника Лотарингского герцога, которого привезли в 1723 году в Вену. Его звали Франц-Стефан. Судьбой и политическим расчетом им было предопределено стать мужем и женой. В феврале 1736 года Резль и ее суженого обвенчали в Вене. Изящная, с тонкой талией девятнадцатилетняя невеста цвела, как юная роза. Под стать ей был жених — высокий, красивый и мужественный принц.
Счастье сразу же поселилось в их доме. Резль и Франц стали родителями шестнадцати детей. Выжили из них тринадцать. Им не выпало в жизни такого счастья, как их родителям, — вспомним ужасную судьбу их дочери Антонии, известной как Мария-Антуанетта, королева Франции. Кажется, что Резль и Франц «стянули» к себе все счастье, которое было отпущено Габсбургам на XVIII век. Эту чудесную пару — прекрасного рыцаря и изящную амазонку — поселяне часто видели в окрестностях Вены. На быстрых конях они мчались среди виноградников и были безмерно счастливы оттого, что удалось удрать от надоедливой церемонной свиты, которая в ужасе разыскивала пропавшую императорскую чету.
Однажды, во время такой веселой прогулки, Резль захотела пить, и Франц, не раздумывая, прыгнул через забор в чей-то виноградник и срезал там для обожаемой подруги три огромных грозди винограда. Тут-то, на месте преступления, его и схватил за руку разъяренный хозяин виноградника и грозно потребовал уплатить штраф в пять гульденов. Но, как всегда, у богатых нет в кармане ни гроша. Тогда невежливый хозяин запер хохочущую пару в погребе, откуда их выпустили подоспевшие придворные. Мария-Терезия заплатила виноградарю десять гульденов штрафа и приказала поставить стелу со словами: «В этом месте Его Величество Император Священной Римской империи германской нации Франц I вторгся в частные владения и похитил виноград при соучастии, а возможно, и при подстрекательстве Ее Величества Королевы Богемской и Венгерской Марии-Терезии».
Нет сомнений, что жизненную стойкость и оптимизм придавала Резль и ее родная Вена. Этот несравненный город на голубом Дунае уже тогда слыл таким же веселым, жизнерадостным, каким мы знаем его во времена Штрауса. Резль, несмотря на ее багрянородное происхождение, на утомительнейшую церемонность (по испанскому образцу) жизни императорского двора, была настоящей венкой, то есть горожанкой самого веселого города в мире, на улицах которого музыка звучала на каждом шагу. Казалось, что в Вене все без исключения, от императора до последней прачки, танцуют и поют с утра до вечера. Музыка звучала всегда и при дворе. Мария-Терезия прекрасно пела, а подросшие дети составляли целый ансамбль. Страстная любовь Резль к опере привела к тому, что в Вене возник первый Национальный оперный театр, который возглавил Глюк, чьи произведения звучали и в императорской семье, и в Потсдаме, где их играл на своей флейте Фридрих II. Даже став великой государыней, Резль покидала дворец в карнавальном костюме, чтобы смешаться с веселой толпой своих земляков на уютных улицах Вены. И ее было трудно выделить среди прекрасных венских женщин, тем более что Резль говорила по-немецки с неистребимым венским акцентом.
