Но поскольку Сулла был поборником справедливости, он взял на себя возможность определения форм и лимитов мщения. И древние авторы ясно свидетельствуют об этом. Святой Августин, много почерпнувший у Саллюстия, когда писал свой «Божественный город», действительно утверждает, что обнародование списков было воспринято народом с большой признательностью: «Конечно, количество жертв удручало людей, но все же их утешало то, что количество было ограничено». И другие подтверждают, что эта процедура, которой придерживались неукоснительно, пощадила Рим от состояния террора, известного ему по другим временам, настолько, что те, кто предпочел покинуть Город, опасаясь расправ, довольно быстро вернулись, убедившись, что не было никаких разгулов насилия. И особенно замечено то, что все, на кого направлена месть, были теми, кто упорно сражался два года, и это означало, что они не стремились превышать основания преследования, как если бы все то, что сделано между 87 и 83 годами, было стерто вооруженным конфликтом этих двух последних лет. И даже у Саллюстия, фигурирующего среди самых враждебно настроенных к Сулле авторов, находим воспоминание о проскрипции с некоторым чувством облегчения: «Луций Сулла, которому, в соответствии с законом войны, победа давала все права, хотя и понимал, что смерть его врагов могла усилить его партию, однако уничтожил только небольшое количество и предпочел удержать остальных благодеяниями, нежели террором». Нужно сказать, что те, кто год за годом наблюдал, как Марий-отец, Цинна и Марий-сын освобождались от своих противников с полным самоуправством, без малейшей юридической и моральной щепетильности, должны были рассматривать как значительный прогресс эту формулу, которая, кроме всего прочего, имела преимущество защитить Рим от новых мщений, потому что теоретически никто не мог бы производить расправы во имя проскрибированных.
Очень знаменательно, что при последующих деформациях и фальсификациях, которые претерпела история этой очистки, одно остается нетронутым: представление проскрипции как предназначенной лимитировать количество жертв. Некоторые авторы рассказывают на самом деле очень любопытную историю: после победы Суллы Рим переполнился убийствами без конца и края; повсюду убивали, чтобы удовлетворить личную ненависть или присвоить имущество. До момента, когда его сторонник (но здесь мнения расходятся: одни утверждают, что речь шла о Квинте Луции Катулле-сыне, другие, что это был Марк Метелл, кузен Метеллы) заговорил с ним в разгар сената, спросив, до каких пор рассчитывает он оставить все как есть, не нужно ли, для того чтобы полностью насладиться победой, дать выжить тем, кто стал бы свидетелями? Под давлением своих же собственных друзей Сулла был вынужден придумать проскрипцию, идея которой была ему внушена одним из его льстецов, Луцием Фуфидием, чтобы установить предел резне. Объявив первый список, он, впрочем, сказал, что внес тех, кого вспомнил, а чьи имена забыл, обнародует позднее; что он действительно сделал, опубликовав два других списка, несмотря на общее негодование. Эта поразительная, но поучительная история интересна по многим аспектам. Прежде всего она утверждает, что проскрипция была ограничением, в данном случае, внесенным сенаторами; затем она превосходно демонстрирует сокрытия, деформации и фальсификации, которым так подвержена история; наконец, она показывает, как близкая к Сулле аристократия довольно быстро дистанцировалась от него с целью попытаться выступить против него. Частично это объясняет, как проскрипция смогла стать даже символом жестокости, потому что в данном случае она представлена как дополнительная мера к широко распространенной чистке.
Но с этим вопросом мы вторгаемся уже в «миф Суллы». Прежде чем вернуться к этому, нужно позволить ему преодолеть последнюю стадию, совершенно реальную, в его восшествии к абсолютной власти.
Сулла, все еще облеченный властью проконсула, потому что он остерегался войти в признанный круг, уехал из Рима некоторое время спустя после введения в действие проскрипций. Приказав Помпею отправиться в Сицилию, сам прибыл в Пренесте, который капитулировал; затем он занялся организацией операций по чистке, направленных на подавление последних очагов сопротивления, одновременно готовя расформирование своих легионов и размещение бывших солдат на землях, которые нужно было найти. Эта деятельность позволила ему удержать войско вдали от Рима, чтобы не создавалось впечатление, что оно давит на сенат и народ в момент, когда нужно принимать важные решения.
Стремясь все время показать свое отличие от противников, чьи незаконные действия он постоянно клеймил, Сулла не предпринял никаких шагов и никаких мер по освобождению их с должностей до такой степени, что даже проскрибированные Гай Марий и Гней Папирий Карбон оставались консулами римского народа. Но как только было объявлено о смерти Карбона, единственного спасшегося после самоубийства Мария, Сулла написал в сенат с целью заставить его признать вакацию верховной власти. В этой ситуации сенат должен был назначить из своего лона патриция для исполнения должности временного правителя, в обязанность которого входило назначение через пять дней второго временного правителя, уполномоченного возглавить в те же сроки комиции для выбора заместителей консулов; в случае невозможности ему нужно было назначить третьего временного правителя, который, в свою очередь, располагал пятью днями, чтобы выполнить эту задачу или назвать преемника, и так далее до момента, пока не закончится вакация.
Однако первый временный правитель имеет также возможность назначить диктатора. В Риме диктатура была исключительной магистратурой, к которой прибегали, либо когда отсутствовал обладатель высших предначертаний (по-другому, консульской власти), чтобы занять политические и религиозные должности, либо когда речь шла о столкновении с тяжелой военной или социальной ситуацией в условиях, когда появлялась необходимость противопоставить империуму консулов власть одного, свободного от традиционных ограничений. В греческие времена Республики (в 494 году) Маний Валерий Максим был назначен на эту должность, чтобы принудить или убедить плебс, отказывавшийся от этого, вступить в армию и пойти сражаться с сабельским захватчиком, угрожавшим самому существованию города. Таким же образом через месяц был вызван из изгнания и облечен функциями диктатора Камилл, потому что галлы осаждали Капитолий и потому что вспомнили о его исключительных качествах. Не так давно, после того как римские войска были уничтожены войском Карфагена при Каннах, назначили Марка Фабия Бутеона для укомплектования сената, ряды которого серьезно поредели в результате этого поражения. И последний диктатор, которого знавал Рим, имел, как и его непосредственные предшественники, миссию руководить комициями для выборов консулов следующего года.
Однако в письме, написанном Суллой принцепсу сената, Луцию Валерию Флакку, он склонял того к тому, чтобы временный правитель предложил народу установление исключительной диктатуры, при которой осуществляющий ее имел бы задачу реформировать то, что в государстве было источником волнений и возмущений. Другими словами, он повторял в своем послании обещание, которое дал народу, собранному 3 ноября, приступить к спасительным реформам: нужно было, наконец, заняться конституционным обустройством, обусловленным чрезвычайным изменением Республики в течение последнего века. В самом деле, Рим управлялся практически как если бы ничего не изменилось со времен ужасной войны Ганнибала и завоеваний, в которых город распространил свою власть почти на весь средиземноморский бассейн, и как если бы не должны были ничего изменить во внутреннем равновесии последствия Союзнической войны и приобретения гражданства почти всем полуостровом.
Если же Сулла предлагал подвергнуть народной апробации закон создания диктатуры, тогда как он мог бы довольствоваться простым назначением временного правителя, то не потому, что Сулла имел желание установить «народную монархию», модель которой ему подсказали греки; все немного проще, потому что эта магистратура была выходящей за рамки конституционного права одновременно в плане возможностей власти и продолжительности. Заботясь предстать скрупулезным и внимательным к конституционным императивам, исходящим из традиции, Сулла предлагал народу в некотором роде голосование закона инвеституры, предполагая доверить одному человеку конституционную власть. Этим человеком был бы, конечно, тот, кого боги отметили особым знаком, предоставляя ему все победы (хотя это и не было сказано, потому что назначение оставалось в компетенции временного правителя). И так как задача была огромной, нужно, чтобы этот диктатор мог бы располагать властью в течение более длительного времени, нежели другие диктаторы, которые имели только шесть месяцев.
