Рампоно стиснул зубы, и, проклиная в душе идиотов из главного штаба, чья ложная информация выставила его на посмешище, приказал солдатам составить ружья в козлы.
- Вольно!
И вот солдаты отправились в лес за ранцами, потом расселись в кружок возле своих ружей, жуя свой засохший или заплесневевший паек и запивая его кислым вином. Крестьяне скрылись в домах. Отряд, который должен был отрезать путь отступающим повстанцам, был отозван наверх, в деревню. Полковник в одиночестве заперся в доме, хозяев которого выгнал куда глаза глядят: по несомненным признакам почувствовал, от такой неудачи его опять проймет жестокий понос.
Тюльпан, опершись на ранец, лежал между Гужоном-Толстяком и Альбертом Драйном, которые спали. Сам же Тюльпан разглядывал тонкую струйку дыма, поднимавшуюся из трубы одного дома - дома старика, говорившего по-французски. Черный дым поднимался из трубы прямо вверх, в голубое небо, словно стоял неподвижно. И Тюльпан, не выдержав, наконец уснул.
В полдень колонна построилась. Полковник решил дойти до Витербо. Деревушка Витербо была видна из Монербо, она словно висела на скале, вздымавшейся над долиной, куда им предстояло спуститься.
Никто не вышел из домов в Монербо, чтоб посмотреть, как французы уходят, - кроме старика с топориком. Фанфан, проходя мимо, улучил момент, когда никого не было поблизости, и в полголоса сказал:
- Когда я обыскивал ваш дом, нашел пистолет. Я его забрал. Если ещё когда надумаете держать дома заряженное оружие, прячьте его получше!
Метров через сто Фанфан обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Монербо. Все словно вымерло. Нигде ни признака жизни, исчез даже дым из трубы в доме старика. Правда, позднее, когда колонна подошла к мосту, Фанфан увидел, как тонкий, но хорошо заметный столб черного дыма поднялся опять.
* * *
Мост в долине был перекинут через довольно быструю речку, чье звонкое журчание звучало музыкой в ушах солдат. Деревянный мост метров тридцати длиной явно остался со времен генуэзцев. Перил там не было.
По мере приближения к мосту в голове Тюльпана вертелась мысль, точнее, даже не мысль, а воспоминание: Фанфан вспомнил Алцеста Пиганьоля, своего второго отчима тех пор, когда он жил в предместье Сен-Дени. Вспомнить Алцеста Пиганьоля... столько лет он о нем вообще не вспоминал! На самом деле в памяти его вдруг всплыли рассказы Пиганьоля об индейцах, которые тому так нравились. И тут Фанфана озарило словно молнией - теперь он знал, почему вдруг вспомнил про Пиганьоля!
Тот черный дым! Дым, который то исчезал, то появлялся вновь!
- Стоять, ребята! Стоять! - заорал он на тех, кто вместе с ним шел в передовом дозоре и собирался уже взойти на мост. Потом помчался вдоль колонны назад к полковнику.
- Мсье, - запыхавшись, кричал он, - прикажите остановиться, умоляю! Не позволяйте вступать на мост!
- Что происходит, приятель? С чего вдруг?
- Мсье, вы когда-то воевали в Квебеке?
- Да, ну и что?
- Это правда, что индейцы передают вести дымовыми сигналами?
- Да, это так. И иногда это приводило к весьма неприятным неожиданностям.
- Взгляните, мсье! - Тюльпан указал в сторону Монербо.
- Я ничего не вижу!
- Да, теперь там ничего не видно, но ещё минуту назад там из одной трубы шел дым. Он трижды появлялся и трижды исчез!
- Но мы-то здесь не среди индейцев! Что ты несешь...
Слова полковника оборваны были сильнейшим взрывом - мост взлетел на воздух! Грохот разнесся по долине. С крон деревьев взлетели перепуганные птицы. В поток с треском рушились бревна. Солдаты из дозора с криком бежали назад, побросав ружья. Мост горел, в небо поднимался густой черный дым, среди холмов носилось многократное эхо взрыва.
- Погибшие есть? Раненые?
- Никого, мсье!
Полковник с офицерами пошли взглянуть на остатки моста. Да, прекрасная работа! Разнесло все!
- Длина запального шнура была рассчитана заранее, - заключил полковник после осмотра. - Не угляди Фанфан ловушку, в момент взрыва на мосту нас было бы человек пятьдесят! Вы заслужили повышения, мой милый! - заявил полковник, обернувшись к шедшему за ним Тюльпану. И спросил: - А заметили, из какого дома был дан сигнал?
- Да, мсье, - выдавил Тюльпан. О старике он сейчас думал с гневом, но и с сочувствием одновременно. Но на войне как на войне, а ведь старик желал им смерти!
- Из дома старика, который знал французский!
"- Без виселицы тут не обойдется," - с отвращением подумал Фанфан, которому такая война была не по душе - но то, что их ожидало, было ещё хуже!
Старика не нашли. Двери в его доме стояли настежь, когда колонна, форсированным шагом вернувшись назад, вновь заняла Монербо. Старик сбежал. Двухчасовое прочесывание местности тоже ни к чему не привело. Попробуйте найти человека, который здесь родился и знает все вокруг как свои пять пальцев!
Усиленный патруль, направленный к остаткам моста на поиски, тех, кто подложил взрывчатку и поджег фитиль, тоже вернулся ни с чем. Между тем солдаты вновь обыскали все дома, но на этот раз в них уже не осталось в целости ни мебели, ни одного горшка, ни одного соломенного тюфяка! Корову в хлеву закололи штыками, и девочка, доившая её в то утро, теперь отчаянно ревела, охватив коровью голову руками. Остальных жителей - двенадцать женщин, пять мужчин и троих детей - согнали перед домом "бандита" в кольцо солдат, нацеливших на них ружья.
Полковник всех подверг долгому допросу - с помощью одного сержанта итальянца по рождению, который кое-как понимал корсиканцев и которого те тоже кое-как понимали.
Никто из ничего не знал, все были не при чем. Нет, они не сообщники старика и макизаров! Кричали, клялись, плакали... Падали на колени, молясь: - Дева Мария, смилуйся над нами!
- Вы знали все! - орал полковник. - Вы покрывали бунтовщиков! Вы их снабжаете едой! Не угляди один из моих людей, сейчас у меня было бы на сотню солдат меньше! Ну ладно, - бросил наконец полковник, сам утомленный своей яростью, - теперь мы Монербо сожжем!
Это была тяжкая расплата, которой бы все и ограничилось, Если бы вдруг не разревелся младенец. Единственный младенец в Монербо, тот самый, чей плач солдаты слышали, ещё входя в деревню. Мать его, совсем молодая женщина, видимо прятавшаяся где-то в укрытии, теперь, держа его в объятиях, с безумной быстротой неслась с ним к лесу.
- Они говорят, она дочь старика, - перевел сержант. - Говорят, её нужно заставить сказать, где прячется её отец, потому что не хотят, чтобы сожгли деревню.
- Схватить ее!
С десяток солдат кинулись за женщиной, но та на опушке леса обернулась, выстрелила, и снова кинулась бежать. Один солдат упал, крича от боли. Залп солдатских ружей скосил и женщину, и младенца! Поток их крови смешался с кровью раненного солдата, который тоже уже был мертв.
Справедливости была принесена жертва. Полковник тоже получил свое его пробрал понос.
А Монербо все-таки сожгли! Солдаты, к ночи дошагавшие к подножию той отвесной скалы, которую оседлало Витербо, долго смотрели на горизонт, который был багряного цвета крови.. 3.
Они вошли в Витербо после двух часов утомительного подъема на следующий день к восьми утра, но опять неудача! Там было пусто! В развалинах домов, в их выбитых окнах и дверях завывал ветер, нигде ни души. До них здесь прошла другая колонна их же полка. Тюльпану не хотелось и думать, что это могла быть колонна лейтенанта де Шаманса. На площади перед собором стояло одинокое дерево, на нем - трое повешенных! Дерево это явно было когда-то посажено в память какого-то события. На краю местечка, у стены, на которой уже распускались первые цветы камнеломки, уже издавали зловония трупы пяти расстрелянных мужчин.
- Здесь прошла колонна капитана Рафаэлли! - сообщил Пердун, сходивший узнать что к чему.
- Тем лучше! - кисло ответил Фанфан. - Я тоже подумал, что это не похоже на лейтенанта де Шаманса!
- Тот продвигается южнее, только кто знает, не приходится ли и ему поступать также.
- Я сыт этим по горло! - заявил Гужон-Толстяк. - Говорю вам, сыт по горло!
Колонна у них за спиной уже едва волочила ноги, было слышно, как унтер-офицеры покрикивают на солдат. Полковник де Рампоно снова сидел в седле - на невзрачном лошаке, которого удалось изловить на равнине. Это несколько подняло полковнику настроение, но он слишком хорошо знал, что в карьере ему ничего не светит, если его экспедиция не даст никаких результатов. И, самое странное - понос не проходил! Колонна вынуждена была останавливаться по десять раз на день, чтобы полковник мог зайти в кусты облегчиться. Позора он натерпелся предостаточно, и две трети его воинства были не в лучшем состоянии, чем он из-за плесневой, тухлой воды и прокисшего вина. Французская армия, упорно шагавшая за славой, оставляла на этом пути за собой тысячи вполне недвусмысленных следов.
- Мы как Атилла, только наоборот! - заметил Тюльпан. - Где мы проходим, трава растет ещё сильнее!
