1507 г. Источник наш — окружная грамота 13 августа 1507 г. короля Сигизмунда о том, что он
«отпущаючи гетмана… Станислава Петровича з войском нашим з паны-радами нашими уставили есмо такову уставу, которою бы ся мел пан гетман князи и паны со всем рицерством и шляхтою справовати».
Главное назначение «уставы»{139} — вооружить гетмана определенной карательной властью против нарушителей дисциплины, войскового порядка, против проявлений своеволия и насильничанья военных людей по отношению к мирному населению.
По изложению грамота носит характер «послушной»: «приказуем, абы гетмана во всем были послушни, бо есмо казали ему послушных чествовати, а упорных и непослушных карати, не меней, как мы сам пан господарь» (то же в окружной грамоте 1508 г., № 31, по поводу гетмана К.И. Острожского). Обширные полномочия давались гетману в военное время, в походе, когда он стоял во главе военных сил. В мирное время гетманство оставалось только званием.
Так, К.И. Острожский был собственно старостой луцким и маршалком Волынской земли, и перед мобилизацией рада писала господарю, чтоб он «ратил до гетмана его милости кн. Константина писати, ожебы он к своему вряду ехал», «к кому бы ся мели подданные… в час потребы сбиратись».
Коллизия двух функций иной раз приводила к тому, что мобилизация расстраивалась, лишенная своего властного центра в гетмане, когда князь Константин Иванович, как в 1520 г., не мог покинуть Волыни, занятый отражением вместе с поляками татарского наезда. Так должность наивысшего гетмана была как бы замещением великого князя в годину войны и потому: 1) гетман отправлял свой уряд не постоянно, а лишь в исключительные моменты, прежде всего, когда собиралось посполитое рушение; 2) не требовала поэтому постоянного замещения.
В XVI и XVII вв. списки гетманов наивысших пусты для ряда лет, но раз получив звание гетмана, данное лицо носило его пожизненно как титул, поэтому от гетманского титула среди подписей рады нельзя еще заключать о том, что в данном году «справовался» на деле гетманский уряд, нельзя и заключать о том, что гетман по должности был членом рады. Сама рада в обращениях к королю, вроде приведенного, рассматривает гетмана как господарского заместителя, стоящего вне ее функций. Естественно поэтому и встретиться с известиями о проявлениях антагонизма между радой и гетманом и видеть в известном антагонизме К.И. Острожского и старейшего по сану среди панов радных воеводы виленского Альбрехта Гаштольда нечто большее, чем простой личный антагонизм. К.И. Острожский был назначен воеводой трокским, но Сигизмунд признал его как гетмана стоящим в иерархии выше Гаштольда, — «inde ira»[140], но ira едва ли только личных счетов. Паны-рада и шляхта позднее настаивают на регламентации власти гетмана, чтобы поставить ее в определенные рамки.
Так, на очереди перед Сигизмундом стоял вопрос об организации военной обороны Литовско-Русского государства. Финансовая сторона дела разрешалась с грехом пополам ассигнованием сбора — «серебщизны», для которой приходилось часто созывать сеймы. Попытка поднять дисциплину созданием новых полномочий гетманского уряда была, конечно, паллиативом, но все-таки значительно централизовала военное управление и, по крайней мере, отчасти гарантировала наблюдение за исполнением правил мобилизации и службы.
Общее состояние Литовско-Русского государства было таково, что, очевидно, требовало бы серьезной военной и административной реформы. Но власти, достаточно сильной для этого, налицо не было. Рада без господаря ее не имела. Сигизмунд погрузился в польские дела, очень сложные в первых десятилетиях XVI в., и поручал панам-раде как дела управления, так и международные отношения на востоке. Управлять двумя государствами при значительности личной роли господаря было задачей невыполнимой, а состояние Литвы требовало организационной работы.
Наивысший гетман ВКЛ Константин Острожский (1460-1530)Не имея силы на нее, правительство пробует возложить решение важнейших очередных задач на само общество, как, с другой стороны, Сигизмунд настойчиво требует все большей самостоятельной правительственной работы от своей литовской рады. До нас дошло не мало его посланий к раде, как и ответов от рады. В их отношениях незаметно борьбы за власть. Напротив. В ряде случаев Сигизмунд пишет раде, что сам не может прибыть в великое княжество и требует, чтобы рада «мыслила и радила» сама и на сейме (sic!), как заключить мир с Москвой, а если войну вести, то «которым способом» ее вести, об обороне и оборудовании украинных замков, о расплате со «служебными», об «упоминках» хану, поручает раде добывать деньги путем «заставы» замков господарских и вообще «згодливым обычаем» справлять господарские и земские дела так, чтобы он, князь великий, мог быть спокоен, сам жалуется раде, что «некарны» и «не послушны» его подданные, урядники не высылают людей на работы, не доставляют хлебных припасов, а княжата, панята и шляхта не являются на службу в срок или вовсе не являются, хотя господарь «обсыпает» их своими листами, и требует, чтобы рада на сейме «грозно» приказала всем исполнять свои обязанности под страхом господарской кары «горлы и именьи их».
Рада за эти годы сильно расширяет свою инициативу, беря иной раз почин в том или ином спешном деле, не дожидаясь посланий Сигизмунда, и делает это, как видим, по настойчивым требованиям короля, осыпающего, можно сказать, ее поручениями, а стало быть, и полномочиями неопределенного, широкого свойства. Но часто, и именно в случаях важнейших, рада отвечает господарю, что она «таким великим речам (делам) досыть вчинити» не может в отсутствие короля, просит его поскорее приехать в отчину свое — великое княжество, слагает с себя чрезмерную ответственность, не берется решить на основании сношений с Москвой, «кому бо ся стегало, ку покою, або ку вальце», просит о снабжении замков писать от самого господаря «до тых панов, у которых дворы вашое милости в заставе».
В ответ на поручение «за часу науку дать» послам к хану рада излагает свое мнение с прибавкой:
«ино если ся то вашой милости, господарю нашему, будет видети заподобно… рачите под тою же мерою до пана воеводы (посла) писати», а нет, «то рачте так вчинити подлуг воли вашое милости господарское». А общий припев: «без бытности вашое милости господарское через так долгий час… трудности великие терпим, як от москвич, так от татар».
На учет старой «серебщизны» и отписку имений у неплательщиков рада не решается, ибо «не может тая речь быти добре справена без бытности вашое милости — господарские, бо… треба на то пильного обыску», да и часть реестров «за печатью вашое милости захованы». И вообще государство в опасности.
«Нижли что ваша милость, господарь наш милостивый, тыми часы высказываете до нас слуг своих, даюче то на наши головы и разумы, аж быхмо через так долгий час без небытности вашое милости тое отчизнье панство вашое милости у в обороне заховали, чого ж мы знести не можем, а ни ся того подвязуем, же бы мали тому досыть вчинити без вашое милости… бо, милостивому господарю, не только в таком панстве широком, але и в кляшторе без небытности старшого не могут се добре законы справовати… то можем ли мы… через так долгий час без бытности вашое милости господарское так великую, а трудную речь на себе взяти».
Это, конечно, не риторика, а выражение действительной правительственной беспомощности рады. Отсутствие господаря создавало подлинный правительственный кризис.
Из этого кризиса надо было найти выход. Рада ищет его в призыве господаря. Особенно характерен призыв 1526 г. Рада взволнована вестью, что папский посол, прибывший в Вильну, везет царю московскому корону{140}. Надо задержать посла. А в «артикулах», которые «мают быть мовены перед королем, особно в таемнице», рада добавляла, что «кдыж отец св. папеж зычит тое чти тому, который есть того негоден: лепей бы его милости мел зычити того сыну вашое милости, пану нашому, великому князю литовскому».
Припоминая план коронации Витовта, рада просит о возвращении в Литву короны Витовтовой, задержанной поляками, которых рада подозревает в сочувствии коронации царя, а не великого князя литовского, «для того, абы тое паньство вашое милости было в пониженью, аже бы втелено им к коруне, оштож ся они давно працуют, хотячи дедитство вашое милости привлащити ту к князьству коруны Польское». И рада пробует подкупить Сигизмунда указанием, что именно Литва, и только она, есть опора династии Ягеллонов,
«бо завжды лепей а пожиточней будет потомком вашое милости, коли тое панство вашое милости отчизное будет под особным титулом и правом от коруны Польской».
Ведь и теперь Литва сына Сигизмунда охотно обрала себе за пана и присягнула, «чого панове поляцы и до тых часов вчинити не хотят».
