Ознакомительная версия.
В то же время, под прикрытием дипломатических переговоров, втихомолку предпринимались меры для усиления Кизляра новыми силами. Так, 25 марта 1742 г. командующий Царицынской линией генерал-майор А. И. Тараканов ставил в известность кизлярского коменданта, что к нему отправляются с Дона 2000 казаков под видом ремонта крепости, а на деле для предотвращения внезапного нападения иранцев на Засулакскую область. «А шаховым неприятелям яко то лезгинцам, тавлинцам и прочим только в самом секрете (дабы до шаха не дошло), – предупреждал Тараканов, – объявить, что оное войско прибыло для того (их защиты. – Н. С.), понеже персидское войско от границ Е.И. В. не в дальнем состоит расстоянии, но егда же и еще приближатся будет, то и многое число регулярного войска в скорых числах к Кизляру быть могут которые не в дальнем расстоянии в готовности находятся, дабы через то противу шаха в лучшее одобрение придти могли».[715]
Но петербургское правительство действовало более осторожно, не желая вызвать недовольство иранского двора. В указе императрицы Коллегии иностранных дел от 20 апреля 1742 г. относительно засулакских кумыков предлагалось: в пограничных спорах с шахом о них не упоминать, «однако ж тех деревень жителям о том отнюдь не сказывать, а держать сие в высшем секрете, но при всяких случаях пристойным образом по прежнему ласкать и от протекции Е.И. В. не отлучать, но под оной искусным образом стараться содержать».[716]
Наряду с этим принимались более решительные меры, направленные на предотвращение вторжения иранских войск в Засулакскую область. В августе 1742 г., когда Надир-шах проник через Сулак на территорию Чечни и пытался навести мосты у местечка Бораган, он вынужден был отступить ввиду официального протеста российской стороны и готовности царских войск «дать Персиянам отпор».[717] Для подкрепления этих мер гребенские казаки поголовно встали на защиту Терской линии. По реке Сулак учредили форпосты, в Эндирее и Костеке выставили воинские части из 2 тысяч драгун, подчиненных кизлярскому коменданту В.Е. Оболенскому.
Кроме того, для усиления Кизляра в крепость направили генерал-майора Тараканова с 3-тысячным войском. Через резидента Братищева шах официально был предупрежден, чтобы не переходил реку Сулак, ибо граница шахских владений на севере проходит по этой реке. В результате принятых мер нашествие иранских войск в Засулакскую область было предотвращено. Современные иранские историки признают, что одним из решающих факторов, удержавших шаха от нападения на Северную Кумыкию и притеречные районы Чечни, явилось его опасение ответных мер со стороны России.[718]
Политика правительства Елизаветы Петровны по отношению к местным владетелям и старшинам ободряюще действовала на население края, содействовала дальнейшему расширению и укреплению российского влияния. По признанию иранского историка Экбаля, покровительство России Дагестану «поощряло лезгин (дагестанцев. – Н. С.) в борьбе против иранцев».[719]
Не случайно летом 1742 г. даже наиболее послушный шаху шамхал Хасбулат стал отходить от него и обратился в Кизляр с просьбой «принять под протекцию Российскую».[720] По другим сведениям, воспользовавшись экспедицией шаха в Засулакскую область, Хасбулат бежал от него и в письме к кабардинскому князю Газибеку Черкасскому так мотивировал свой поступок: следует шаха «впредь не бояться, понеже он последователям своим уже не доверяет и разъезжает с некоторыми только наивернейшими людьми. Дагестанское войско все шаховы пути заперло… отважнейшия из дагестанцов отбили шаховой армии столько лошадей и мулов продают их между себя по два и по три левка… Слышно, что шах в великом беспокойстве, и ежели найдет проезд, то назад (в Иран. – Н. С.) возвратится».[721]
В первой половине 1742 г. с просьбой о покровительстве и помощи в Кизляр обратились 14 наиболее известных и влиятельных владетелей и старшин Дагестана, в том числе уцмий Ахмед-хан, аварский нуцал Магомед-хан и отдельные горские старшины, заверяя в том, что «ежели он (шах. – Н. С.) пойдет на русских, то они, совокупясь с русскими, пойдут на него».[722]С середины 1742 г. с аналогичными просьбами в Кизляр повторно обратились многие горские владетели и предводители девяти союзов сельских общин, в том числе таких влиятельных, как Андийский и Джарский, утверждая, что «ныне мы ухватились Е. И. В. за златые полы, и другой, кроме Е. И. В., помощи, не имеем и по нашей верноподданнической должности служить готовы».[723]
Приведенные сведения достаточно подтверждают, что к середине 1742 г. во внешнеполитической ориентации владетелей и старшин Дагестана произошел качественный сдвиг в сторону России. Однако на пути их дальнейшего сближения нужно было преодолеть не только противодействие шахского двора и Порты, но и западных держав – Англии, Франции и Швеции, поощрявших захватнические устремления иранских и османских правящих кругов в отношении Дагестана и российских земель от Сулака до Астрахани. Свидетельство тому – письмо французского резидента в Петербурге де ля Шетарди своему коллеге в Стамбуле графу Кастеллану от 2 сентября 1741 г. с акцентом на то, что внутреннее состояние Российской империи открывает «свободный путь для татарских вторжений», а «общие религиозные интересы могли бы объединить турок и персов так, что, исходя из этого принципа, они обратили бы свои взоры на возвращение под власть последних, магометанского государства… Астрахань, которую я под этим разумею, могла бы привлечь к себе внимание и честолюбие шаха Надира.»[724] Уместно отметить, что план совместного выступления Ирана и Турции против России был выдвинут накануне нашествия Надира на Аварию, что должно было послужить (в случае его реализации) осуществлению гегемонистских замыслов шаха на Кавказе.
Вскоре Англия от дипломатической поддержки шаха перешла к оказанию военной помощи Ирану. Для этой цели был использован английский агент Российской торговой компании капитан Джон Эльтон, установивший личный контакт с шахом в июле 1743 г.[725] По рекомендации из Лондона он поступил к нему на службу с годовым жалованьем 6000 рублей и за оказанные услуги удостоился впоследствии звания адмирала иранского флота.[726] В то время как российское правительство отказало Надиру в просьбе предоставить ему 10 транспортных судов, часть которых предполагалось использовать в операциях против дагестанских повстанцев, Эльтон взялся за строительство 30 военных кораблей, обучение иранского персонала военному делу, за подвоз боеприпасов и провианта, суточная норма которого на 50 000 человек составляла 250 тонн. Вместе
с английским купцом Гремом он перевез на своих судах 980 пудов олова для шахской артиллерии, а с капитаном Вудфордом выбрал место для высадки иранского десанта, так как сообщение по суше было блокировано дагестанскими повстанцами.[727] Кроме того, по словам Локкарта, «Надир использовал британские корабли для перевозки риса из Персии в Дагестан. Так он прорвал блокаду для перевозки риса своим войскам».[728]Военно-политическая поддержка, оказанная Англией Надир-шаху, стала одной из причин, способствовавших сохранению иранского владычества в Дагестане.
В создавшихся условиях позитивное влияние на освободительную борьбу народов Дагестана оказывала политика российского правительства, выступавшего против гегемонистских устремлений Надир-шаха на Кавказе. «Но услуга, оказанная дагестанским горцам в это время, – отмечает О.П. Маркова, – была взаимной».[729] Своей героической борьбой народы Дагестана обескровили иранскую армию, сковывали вновь подходящие силы. Не случайно вице-канцлер М.И. Воронцов впоследствии отмечал, что между Ираном и Россией была бы война, если бы горцы Дагестана не остановили зарвавшихся захватчиков.[730]
На этом фоне иначе выглядела политика Османской империи, правители которой продолжали заверять дагестанцев как единоверных суннитов в своей готовности поддержать их борьбу против «еретиков» – шиитов, но на деле ограничивались отправкой к ним султанских курьеров с грамотами и подарками протурецки настроенным феодалам. Подтверждение тому – заявление отчаявшихся получить реальную помощь от Порты дагестанских посланников весной 1742 г. в Стамбуле о том, что они «принуждены будут, турской протекции отрешись, еретическую персидскую принять».[731] Однако даже эта угроза не оказала воздействия на османских министров, оставшихся равнодушными к просьбам горцев о помощи. Как доносил Неплюев 19 мая 1742 г., великий визирь отклонил обращение дагестанцев, «рассуждая, что сии дагестанские угрозы Порте никакой важности суть, понеже ни пребыванием в протекции прибыли нет, ни от отложения от оной вреда».[732] Такая политика турецкого двора была на руку иранским завоевателям.
Ознакомительная версия.
