Как указано в издании, «строительство электростанций, линий электропередачи и других энергетических объектов было одним из важнейших направлений деятельности ОГПУ — НКВД — МВД с начала 1930-х годов, когда советская экономика принудительного труда приобрела заметные масштабы».
«Мы помним о том, как в беспрецедентно короткие сроки был реализован план ГОЭЛРО. О том, как электроэнергетика страны, наполовину разрушенная в годы войны, уже в 1947 году вышла на второе место в мире по объемам производства электроэнергии. Но есть и другая сторона правды… рабский труд, искалеченная судьба, а зачастую — собственная жизнь [узников ГУЛАГа]», — значится во вступительном слове.
План ГОЭЛРО пока является одним из немногих элементов советской истории, наряду с наукой, балетом и космонавтикой, которые до сих пор не подверглись демонизации и низвержению с пьедесталов. Похоже, пришел и его черед.
Книга нейтрально заявлена как «сборник документов и фотографий», о ней сказано, что авторы «впервые в российской истории провели подробный и беспристрастный анализ советской «лагерной экономики» 30–50-х гг. XX века». Однако оценки, которыми грешат исследователи, позволяют усомниться в их беспристрастности: «Образ ГУЛАГа как электростанции, движимой слезами жертв сталинского террора…», «Немалое количество реальных киловатт/часов реальных советских электростанций было оплачено кровью узников ГУЛАГа…» и т. д.
Многое объясняет тот факт, что «издание осуществлено при финансовой поддержке РАО «ЕЭС России», причем «издательство благодарит А. Б. Чубайса, Л. Я. Гозмана и «Союз правых сил» за содействие».
Составители сборника исходят из того, что:
а) все ЗК есть невинно осужденные режимом жертвы политических репрессий;
б) практика СССР по привлечению к труду ЗК была чем-то уникальным и шокирующим среди западных демократий;
в) в лагерях для ЗК условия снабжения и труда были направлены на массовое уничтожение узников ГУЛАГа.
«С точки зрения морально-правовых критериев, принятых в цивилизованных обществах, сталинский террор и его производное — экономика принудительного труда не могут быть оценены иначе как преступные, — сообщают авторы. — Основополагающим элементом экономики ГУЛАГа была сверхэксплуатация миллионов заключенных и других «спецконтингентов»… с выделением минимальных ресурсов для поддержания их работоспособности. Энергетический сектор экономики принудительного труда не был исключением в этом отношении».
Общее впечатление от этих строк — рабочие лагеря ГУЛАГа мало чем отличались от лагерей смерти фашистской Германии. Собственно, к такому выводу и подталкивают общественность многочисленные «исследователи» демократической направленности. Недаром сравнения коммунистического и фашистского режимов стали в определенных кругах обыденной нормой.
В этом свете особенно интересно, кого подразумевают составители сборника под «другими спецконтингентами», чья эксплуатация на строительстве электростанций названа преступной «с точки зрения морально-правовых критериев, принятых в цивилизованных обществах». Авторы информируют: «В последний период войны значительную часть контингентов принудительного труда составляли военнопленные, интернированные и арестованные немцы».
Допустим, принудительный труд военнопленных немцев назван в книге «преступным» по небрежности составителей. Но исходя из каких соображений назван преступным труд зэков? Исследователь Л. П. Рассказов, рассматривая в 2002 году закономерности формирования пенитенциарной системы России, отмечает в своей статье:
«Анализ развития института лишения свободы в России дает основание утверждать, что важнейшим фактором… является экономический. В эпоху Петра I этот фактор заявил о себе в полную силу. Именно экономические соображения были решающими при определении места отбывания тюремного заключения и ссылки… Такими местами становились территории, где требовалась рабочая сила для сооружения различных объектов и выполнения прочих работ государственного назначения (порт Рогервик, крепость Трубецкого, города Петербург, Екатеринбург, Оренбург и др.).
Заданная Петровской эпохой экономическая обусловленность… сохраняла свое значение вплоть до рубежа 1990-х гг., т. е. включая новейшую историю. Это свидетельствует, по меньшей мере, о весомости данного фактора, а также, в определенной степени, о его объективном характере».
То, что одни исследователи склонны рассматривать как имеющее объективный характер, в исследовании РАО ЕЭС без обиняков определяется как преступное. При внимательном рассмотрении все становится на свои места. Современные правозащитники и борцы за либерализацию пенитенциарных систем всего мира, осуждая труд заключенных, ссылаются на Конвенцию Международной организации труда (МОТ) об упразднении принудительного труда (Конвенция № 105 от 25 июня 1957 года). Видимо, на тех же основаниях объявляют преступной и «экономику принудительного труда» в ГУЛАГе авторы книги. В соответствии с правилами юриспруденции закон обратной силы не имеет, но это в расчет не принимается.
Но если использование труда заключенных можно считать нормой, возможно, именно в СССР 30–50-х годов оно было сопряжено с невыносимыми условиями, нацеленными на массовое уничтожение людей?
«Концентрированным выражением бесчеловечности ГУЛАГа были высокая заболеваемость, инвалидность и смертность в лагерях», — поясняют авторы исследования. Несколько непоследовательно ниже они приводят обобщенные данные о смертности в ГУЛАГе — 3 процента. И совсем уж непоследовательно замечают, что «как правило, лагеря, специализирующиеся на строительстве энергетических и гидротехнических объектов, относились к разряду относительно «благополучных». Так, Волжский лагерь… с самого начала своего существования демонстрировал сравнительно низкие показатели смертности: 1,5 %».
Уже смертность в 3 процента отнюдь не кажется шокирующей цифрой, и эти данные никак не соотносятся с концепцией планомерного уничтожения заключенных.
О быте и работе заключенных на строительстве, например, Беломорканала свидетельствует отрывок из статьи уже упоминавшегося Л. Рассказова: «Во время строительства канала администрация использовала различные методы повышения эффективности выполняемых работ: соревнование между бригадами, трудколлективами, шлюзами. Объявлялись всеобщие дни рекордов… Типичнейшим пропагандистским роликом был и художественный фильм «Заключенные» о быстром и чудодейственном превращении преступников в передовых строителей нового общества».
Из самых простых соображений следует, что если заключенным крутили пропагандистские фильмы (специально для них снятые), то власти, во-первых, не готовили их уничтожения, а во-вторых, у заключенных было время для просмотра кинофильмов.
В другом месте своей статьи Л. Рассказов приводит фрагмент заметки начальника управления НКВД СССР по Дальневосточному краю Т. Д. Дерибаса, посетившего в 1934 году БАМЛАГ. «Первое, что бросается в глаза, — пишет он, — это совершенно нечеловеческие условия труда. Корчевку мелкого кустарника, пней люди вели «голыми руками и босыми ногами, и без рубашек, в одних трусах, без единой рукавицы».
Понятно, что условия труда, возмутившие начальника управления НКВД, относятся не к отсутствию рубах. Зимой в Сибири в одних трусах не выжить, речь идет о летнем периоде. Его возмущает, что люди без перчаток вынуждены корчевать кустарники и пни.
Наконец, возможно, радикальные оценки вызваны предположением, что все узники ГУЛАГа были невинно осужденными жертвами режима? Но основная масса зэков состояла все-таки отнюдь не из «политических». В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицына много строк уделено тому, насколько мало среди урок было «политических» и каким издевательствам подвергались они, попав в камеру к уголовникам. Как исключение из правил приводит он историю двух офицеров-разведчиков, которым удалось отбиться в камере от уголовных, установив своеобразное статус-кво.
К сожалению, нигде автору этих строк не удалось найти попыток составителей сборника документов проанализировать численность «политических» и выделить их из основной массы заключенных. «Преступной» названа эксплуатация всех скопом, как слеплены в одну массу невинно осужденные и уголовники, а образ ГУЛАГа анализируется как обобщенное выражение «зла эпохи».
Утверждается, что именно на этом фундаменте построено советское экономическое чудо и, в частности, электроэнергетика страны.
Мы видим перед собой ряд утверждений, апеллирующих к уже созданному образу сталинских репрессий. Их негативный характер, через использование труда заключенных ГУЛАГа на стройках электроэнергетики (причем утверждается их исключительная роль), распространяется на советский экономический рывок 20–30-х. Общий вывод «все построено на крови» не вызывает сомнений. Война с Советским Союзом продолжается и спустя 20 лет после его развала.
