Ознакомительная версия.
97 Там же. Списки сахалинских ссыльнокаторжных. Л. 1–2.
98 Там же. Оп. 5. Д. 636. Ведомости о числе жителей Сахалина, находящихся в лазарете, копии протоколов хозяйственного комитета по оказанию помощи жителям Сахалина, о предоставлении ссуд на домообзаведение. Л. 148.
99 Там же. Оп. 4. Д. 524. Представления, доклады, справки, журнал особого совещания по устройству ссыльнопоселенцев в Амурской и Приморской областях, 1903–1909 гг. Л. 73–74, 77.
100 Там же. Л. 86, 90а.
101 Steinberg J.W. étal. The Russo-Japanese War in Global Perspective: World War Zero. Leiden, 2005–2007. Vol. 1–2.
102 Панов A. Указ. соч. С. 217–227; Новомбергский Н.Я. Указ. соч. С. 149 и далее.
103 Отчет по Главному тюремному управлению за 1906 год. С. 5–6; ПСЗРИ (3). Т. 26. № 27648, «О прекращении дальнейшей ссылки преступников на Сахалин» (10 апреля 1906 г.).
104 О плачевном экономическом состоянии Сахалина в 1912 г. см.: Сахалин: Сборник статей о прошлом и настоящем / Под общей редакцией губернатора Д. Григорьева. Сахалин, 1913.
105 РГИАДВ. Ф. 702. Канцелярия Приамурского генерал-губернатора. Оп. г. Д. 485. Отчеты военного губернатора о. Сахалин за 1905–1908 гг., карта Северного Сахалина. Л. 2.
106 Гридяева М.В. Он сам сделал выбор: О Д.Д. Григорьеве // Губернаторы Сахалина… С. 74.
107 Фраза принадлежит М.С. Корсакову. См.: Государственный архив Иркутской области. Ф. 24. Главное Управление Восточной Сибири 1822–1887. Оп. 9. Д. 76. К. 1900. Отчет по управлению Восточной Сибирью за 1866 год. Л. 64–64 об.
108 См.: Morris-Suzuki T. Northern Lights: The Making and Unmaking of Karafuto Identity // The Journal of Asian Studies. 2001. Vol. 60. № 3. P. 645–671.
От советского «единства» к постсоветским «разрывам»
Павел Варнавский
Советский народ: создание единой идентичности в СССР как конструирование общей памяти (на материалах Бурятской АССР)
В последние годы появляется все больше исследований, посвященных изучению национального вопроса в СССР. Интерес к данной проблематике обусловлен, в частности, попытками объяснить бесславный конец могущественной державы. Основным рефреном работ на эту тему является мысль о противоречивости (этно)национальной политики, проводившейся советским руководством. С одной стороны, оно активно способствовало формированию национальных идентичностей, с другой – довольно последовательно проводило курс на создание единой советской общности. Результатом реализации первой тенденции стало то, что, по словам С.В. Чешко, «в массовое сознание на фоне пропаганды интернационализма внедрялись нормы национализма. В течение десятилетий поколениям советских граждан государство втолковывало, что они не просто люди и граждане, а еще и представители „наций и народностей“, обладающих определенными и различными статусами»1. Одновременно, в противовес актуализации националистического дискурса, коммунисты стремились реализовать доктрину «пролетарского интернационализма», суть которой заключалась в том, что, по выражению В.А. Тишкова, «солидарность трудящихся России во имя общего революционного дела требует их объединения в едином государстве»2. Эта вторая тенденция была направлена на интеграцию поликультурного общества в гражданскую нацию и представляла собой, по определению С.Е. Рыбакова, «самое обычное нациестроительство, лишь окрашенное в „камуфляжный“ классовый цвет»3.
Как отмечается исследователями, обе указанные тенденции в принципе являлись «частью общей политики модернизации общества, осуществлявшейся сталинским государством»4. Однако в отличие, например, от классического случая Западной Европы, где процесс нациестроительства стал важным средством модернизации, советская «догоняющая» модель модернизации, напротив, ставила своей главной целью создание «национальных» общностей и венчающего их «советского народа». Политическая практика нациестроительства при этом определялась быстро закостеневшими идеологическими догмами коммунистического режима. В связи с этим возникает настоятельная потребность в изучении советской идеологии – каким образом она использовалась в процессах нациестроительства и конструирования «национальных» и «наднациональных» форм идентичности? Тем более востребованность такого исследования, по мнению ряда ученых, обусловливается созревшей к сегодняшнему моменту необходимостью, «возвращения идеологии и политики в общий анализ советского периода»5. Если исходить из того, что любая идентичность во многом опирается на осознание всеми членами общности единства своего происхождения и исторической судьбы, иными словами, если считать, что в основе идентичности лежит концепт истории, то тогда проблему изучения идеологии в советской империи можно, в частности, сформулировать в виде предлагаемого в современной науке набора вопросов: «Что происходит в империи с множественными альтернативами видения прошлого, характерными для образующих империю народов: империя эти „образы прошлого“, подавляет, синтезирует, иерархизирует? Возможно ли существование общей имперской памяти как основы общественного и государственного строительства в империи? Или в имперском контексте множественные альтернативные „памяти“ существуют в оппозиции к имперскому историческому „государственному“ нарративу?»6
Особенностью государственного строительства в СССР стало то, что коммунистический режим активно использовал этничность для территориально-административного структурирования страны. Поэтому он прилагал немало усилий и средств для развития советских этнонаций. Для институализации и спонсирования культурного многообразия в СССР было вложено много материальных, научных и пропагандистских ресурсов. Была выработана своеобразная номенклатура народов – социалистических наций и народностей, ранжированных по своему этнополитическому статусу от союзных республик до автономных округов. Большинство современных специалистов соглашаются с тем, что «советское государство, несмотря на его декларируемую интернациональную, классовую природу, осуществило этнизацию политики и даже внутреннего административного устройства…»7 Правящая партия имела дополнительный ресурс для осуществления этнонационального принципа в политике и государственно-административном устройстве страны, поскольку создала хорошо отлаженную карательную систему и жесткую управленческую структуру государства.
Национальная политика коммунистов объяснялась не столько их искренним стремлением к подлинному расцвету и освобождению народов, сколько, как отметил Т. Мартин, пониманием того, что «национальное сознание является неизбежной исторической фазой, которую все народы должны пройти на пути к интернационализму»8. По словам И.В. Сталина, большевики предпринимали действия, направленные на «максимальное развитие национальной культуры, с тем, чтобы она исчерпала себя до конца и чтобы затем была создана база для организации международной социалистической культуры»9. Более того, этнонациональная стадия развития имела позитивный смысл, поскольку она, как верно подмечено Т. Мартином, соотносилась с процессом модернизации: «…Укрепление национального статуса стало ассоциироваться с историческим прогрессом. Таким образом, формирование наций воспринималось как неизбежная и позитивная стадия в модернизации Советского Союза»10. Немаловажной причиной, подтолкнувшей коммунистов к опыту этнического федерализма, стало также желание продемонстрировать мировому сообществу идеальность национально-государственного устройства Советского Союза. Этот процесс очень точно описан А.Д. Синявским, отмечавшим, что большевики пошли «на уступки федерализму с тем, чтобы создать империю, новую, интернационалистическую и потому прочную империю. Эти уступки ничем не грозили единству, а напротив, его укрепляли и одновременно превращали Советский Союз в некую идеальную модель будущего коммунистического мироустройства… Требовалось, чтобы этот прообраз был настолько прекрасен, настолько свободен от национальных разногласий, что весь мир устремился бы к подобной гармонии»11. В результате в СССР концепция национальной государственности утвердилась на уровне этнотерриториальных автономий, а задача «нациестроительства» оказалась в идеологическом арсенале этнически обозначенных внутригосударственных образований, над которыми, впрочем, сохранялся всеобъемлющий политико-идеологический и кадровый контроль со стороны правящей партии. Как отмечает в этой связи В.А. Тишков, «…советское государство пошло настолько далеко в экспериментах с этничностью, что спустило крайне важную метафору нации с общегосударственного уровня на уровень этнических общностей». И, что особенно важно, этот существенный элемент политики идентичности был заменен «пропагандой общесоветского патриотизма, а затем понятием советского народа как новой исторической общности людей»12. Насаждая данные идеологемы, коммунисты фактически стали выступать в роли государственных националистов в масштабах СССР и стремились осуществить свой националистический проект, который по причудливой логике «марксистско-ленинской диалектики» позиционировался в категориях интернационализма. Можно утверждать, что за фасадом советского федерализма и этнонационального многообразия скрывалась довольно отчетливо прослеживаемая тенденция к унификации и унитаризму, эксплицитным проявлением которой стало внедрение в общественное сознание советской идентичности.
Ознакомительная версия.
