Наконец, русские летописи подчеркивают, что от канонады «страх велик нападе на гражданы», «страх и трепет», и «видя своего града погибель», они «начаша бити челом великому князю»; словом, причиной капитуляции было «изнеможение градное»[977].
Нет единства и среди исследователей: одни указывают на неспособность смольнян выдержать еще одну осаду и отсутствие помощи со стороны Литвы (Е. И. Кашпровский, Т. Корзон), другие все объясняют изменой (Я. Натансон-Лески)[978]. Есть и третья точка зрения, как уже говорилось, до сих пор преобладающая в отечественной историографии: смоляне симпатизировали Москве, что и обусловило сдачу города (М. К. Любавский, В. П. Мальцев, А. Б. Кузнецов).
Нужно отметить, что первые две версии не противоречат друг другу: вполне допустимо (и подтверждается приведенными выше свидетельствами источников), что часть гарнизона и местного боярства склонилась на уговоры и обещания великого князя и его воевод (того же Глинского), решающим же фактором явилось изнеможение населения, измученного тремя осадами подряд, оставленного на произвол судьбы литовским правительством. Зато с третьей версией никак нельзя согласиться. Прежде всего, ни один источник (в том числе и московские летописи) не упоминает о каких-то симпатиях смольнян к Москве как причине их капитуляции. Тем более нет оснований, как это делают В. П. Мальцев и А. Б. Кузнецов, приписывать эти симпатии городским «низам»: если в Смоленске и были сторонники Москвы, то их, судя по приведенным выше польским данным, следовало бы искать среди городской верхушки, а не среди простонародья. Далее, если основная масса населения тяготела к Москве, чем объяснить тот факт, что жалованная грамота Василия III, выданная по челобитью горожан, копировала основные статьи господарских привилеев и специально оговаривала, что «нам (государю. — М. К.) их держати о всем по тому, как их держал князь великий Витофт и иные государеве, и Александр король и Жигимонт…»[979]? Этот документ, по-моему, совершенно ясно показывает, какие порядки были милы смольнянам.
Социальное расслоение, бесспорно, имело место в Смоленске (к этому мы вернемся в следующей главе), но во время всех осад и в момент капитуляции сословная рознь не проявлялась, горожане выступали совместно, всем городом[980]. Непонятно, почему А. Б. Кузнецов считает, что в делегации смольнян к Василию III были только мещане и черные люди, а бояре и «другие представители высших властей» будто бы намеренно не приняли участия в этом посольстве[981]. В летописной повести о взятии Смоленска (в сборнике с Иоасафовской летописью), на которую ссылается Кузнецов, сказано, что к великому князю был послан смоленский боярин Михаил Пивов, а с ним мещане и черные люди (т. е. главой делегации был боярин), «и Михайло от владыки… и от князей, и от боар, а мещане от мещан и от черных людей били челом…»[982]. Так что делегация представляла все городские слои.
Все, что мы знаем о поведении смольнян во время всех осад, начиная с 1502 г., позволяет утверждать, что они в своем большинстве не по доброй воле оказались в 1514 г. под московской властью. К тому же надо учесть, что по крайней мере часть их лелеяла надежду на возвращение в литовское подданство, что и показал возникший в том же году в Смоленске заговор, во главе которого стоял владыка Варсонофий. На тенденциозном летописном рассказе о раскрытии этого заговора и основывается указанная выше версия о преданности смольнян Москве: в Иоасафовской, Воскресенской и многих других летописях читается одно и то же известие о том, как владыка Варсонофий задумал предать город королю, но бояре и мещане, узнав об этом, доложили государеву наместнику[983]. Это известие неправдоподобно: владыка оказывается единственным участником заговора, а смольняне всем городом выдают своего духовного пастыря! Но даже этот рассказ не дает оснований для вывода В. П. Мальцева о том, что «верхи» якобы составили заговор, а «низы» его раскрыли[984]. Есть, однако, более реалистическое изображение тех же событий: согласно Архангелогородскому летописцу, владыка замыслил «измену» вместе с князьями и панами смоленскими, а их мысль «сведал» наместник кн. В. В. Шуйский[985]: ни о каком участии горожан в раскрытии заговора здесь не упоминается. К этому эпизоду нам еще предстоит вернуться, а пока можно сделать вывод, что присоединение Смоленска к Русскому государству не было следствием проснувшейся у горожан тяги к Москве, а носило для них вынужденный характер.
Капитуляция Смоленска имела последствия и для близлежащих городов Великого княжества. Еще 26 июля 1514 г. Сигизмунд сообщал одному из своих корреспондентов о победе князя Мстиславского над 3-тысячным отрядом «московитов», угрожавшим его городу[986]. А вскоре, когда посланные 7 августа воеводы кн. М. Д. Щенятев и кн. И. М. Воротынский подошли «с многими людьми» к Мстиславлю, кн. Михаил Мстиславский, даже не пытаясь сопротивляться, встретил великокняжеских воевод и «бил им челом, чтобы государь… взял его к себе в службу»[987]. Метаморфоза объясняется просто: между этими двумя событиями пала Смоленская крепость. Ранее, касаясь упомянутого эпизода, мы выяснили, что кн. Михаил пошел на этот шаг не по своей воле: ибо «бояре его и люди мстиславскии ему к обороне помочни быти не хотели»[988]. Учитывая поведение мстиславцев в минувшие годы, когда их город много раз видел у своих стен московские рати и выдержал две серьезные осады (в 1501 и 1507 гг.), трудно предположить, что они внезапно прониклись особой симпатией к Москве.
Видимо, не случайно вслед за Мстиславлем, 13 августа, мещане и черные люди Кричева и Дубровны прислали посольство к Василию III и принесли ему присягу[989]. В отношении Кричева также можно сказать, что прежде его жители неизменно проявляли лояльность Литве: и в 1507–1508 и 1513 гг. город, как мы помним, отражал атаки московских ратей, а еще раньше, в самом начале века, когда здешний наместник Остафий Дашкович временно перешел на службу к Ивану III (ограбив при этом приграничное население)[990], кричевляне остались верны Литве. Видимо, одновременный переход Мстиславля, Кричева и Дубровны на сторону Москвы объясняется эффектом, произведенным падением Смоленска. Е. И. Кашпровскому принадлежит важное замечание: «…с присоединением к Москве Смоленска днепровская область оставалась без прикрытия»[991]. Кроме того, теперь освободились крупные силы, ранее занятые под Смоленском; небольшие города Приднепровья были не в состоянии им противостоять. Наконец, нужно учесть еще одно обстоятельство: прежде Смоленск был центром организации обороны всего этого района. В реестре выдачи вооружения и боеприпасов прифронтовым городам весной 1514 г. подскарбий сделал примечательную запись: «Ещо воеводе смоленьскому пану на его город на Дубровну дал есьми тры гаковници»[992]. Теперь же вся эта система обороны была разрушена.
Недолго, однако, оставались названные города под властью Москвы: стоило воеводам Василия III проиграть битву под Оршей 8 сентября 1514 г., как той же осенью (до декабря) Мстиславль, Кричев и Дубровна «отступиша к королю»[993]. Синхронность действий этих городов — одного частновладельческого и двух господарских — представляется знаменательной: выше мы отметили близость по статусу частновладельческих городов типа Мстиславля или Слуцка к непривилегированным малым господарским городам; теперь же можно констатировать и сходство в линии поведения: и те и другие сохраняли верность Литве, насколько это было в их силах, но перед лицом намного превосходящего противника капитулировали без сопротивления — с тем чтобы при первой возможности вернуться в Великое княжество.
После Смоленского взятия война тянулась еще много лет, до начала 1520-х гг., но уже с меньшим размахом[994]. В январе 1515 г. псковский наместник А. В. Сабуров совершил дерзкий набег на Рославль, хитростью овладел городом, ограбил его и с добычей и полоном вернулся[995]. В отместку отряд жолнеров под командой Януша Свирчевского сжег Торопец и ряд других пунктов[996]. Кроме того, в разрядах помещены под тем же 1515 г. росписи походов русских воевод к Витебску, Полоцку и Мстиславлю[997], но ни летописи, ни польско-литовские источники о них не упоминают, поэтому трудно судить о том, состоялись ли эти походы и каковы были их результаты.
Летом следующего, 1516 г. рать кн. А. Б. Горбатого осадила Витебск, жители которого, как уже говорилось, именно в это время послали большую депутацию к королю с жалобой на злоупотребления наместника, Януша Костевича[998]. Сам наместник также находился при дворе Сигизмунда в Вильно — защищался на процессе от обвинений горожан[999]; защитников в Витебске было мало, не хватало пороха, а у литовцев не было наготове войска, чтобы прийти на помощь[1000]. И тем не менее Витебск устоял, а затем, ввиду вторжения татар в московские пределы, войско кн. А. Б. Горбатого было отозвано, осада снята[1001]. Этот эпизод, как и случай с Кричевом, покинутым своим наместником, показывает, что не только наместники и воеводы привязывали пограничные города к Великому княжеству Литовскому.
