В будущем, столкнувшись с той же проблемой, московские государи станут использовать казаков. Точно такими же «казаками», только инородного происхождения, были в предмонгольской Руси «черные клобуки» (их еще называли «народом черных колпаков») — заметная и серьезная военная сила, неизменный участник всех войн и междоусобиц. Великокняжеская армия отныне состояла из трех частей: регулярная дружина, местное ополчение и «черные клобуки».
Это пестрое сообщество сложилось из разных тюркоязычных племен, самым крупным из которых были торки, остатки печенегов и берендеи (последние потом частично переселились на север, в район современного Примосковья, так что стали предками москвичей). Числились в составе «черных клобуков» племена и вовсе экзотического звучания, бесследно растворившиеся в истории: какие-то ковуи, каепичи и турпеи.
О высоких боевых качествах этих нерусских военных поселенцев свидетельствует героическая оборона крепости Торческ («Город торков»), которая, как мы помним, очень долго держалась в одиночку против всей половецкой армии во время тяжелой войны 1093 года.
Со временем «черные клобуки» приняли христианство и перемешались с русскими, а какая-то часть этого степного братства несомненно слилась с населением Золотой Орды.
Военные походы «триумвирата» были продиктованы естественным для крепкой и процветающей державы стремлением навести порядок на своих границах. В отсутствие серьезной внешней угрозы это было вполне возможно.
Однако и в эти благополучные годы уже дала себя знать проблема «обиженных» Рюриковичей — тех князей, кто оказался отстранен от права участвовать в управлении Русью.
В 1064–1066 г.г. взбунтовался Ростислав Ростовский; в 1067 г. — Всеслав Полоцкий (подробнее об этих конфликтах будет рассказано в следующей главе), но, пока трое Ярославичей сохраняли единство, у них хватало сил справляться с внутренними неурядицами. Когда в 1068 году на страну напали половецкие орды, Ростислава на свете уже не было, а плененный Всеслав сидел в киевской темнице.
Тем неожиданней и сокрушительней оказался разгром в битве с кочевниками.
Киевское государство находилось на пике своего могущества. В стране не было ни мора, ни гражданской войны; трое братьев собрали большое войско — и тем не менее случилась военная катастрофа, подробности которой описаны в главе «Половцы».
Здесь-то, в условиях кризиса, и обнаружилась вся хрупкость «триумвирата».
Потрясение не сплотило, а разобщило Ярославичей. Каждый кинулся спасать от грабежа свои владения: Святослав — в Чернигов, Всеволод — в Переяславль. Изяслав вернулся в столицу один, растерянный и подавленный.
Его отчаяние и бездействие были настолько очевидны, что население Киева возмутилось. 15 сентября они собрали вече на торговой площади и потребовали от великого князя, чтобы он созвал новое войско: «Половцы рассеялись по земле; дай нам, князь, оружие и коней, хотим еще биться с ними». Но Изяслав не верил, что сможет победить половцев, или же боялся вооружать подданных — патриотический порыв киевлян он оставил без внимания, а самых настойчивых горожан взял под стражу.
В результате престиж великокняжеской власти окончательно пал, и в Киеве началось антиправительственное восстание.
Сначала толпа разгромила двор тысяцкого (главного городского чиновника) Коснячка, который уцелел лишь потому, что где-то спрятался. Потом киевляне разделились на два потока. Один направился к княжескому дворцу, где сидел с приближенными испуганный Изяслав; другое скопище кинулось к тюрьме и освободило арестованных ранее бунтовщиков. За всю историю Киева никогда еще не происходило ничего подобного.
Бояре Изяслава проведали, что вслед за этим горожане собираются вызволить из неволи полоцкого князя Всеслава, который слыл храбрым воином — таким, который может спасти город от врага. «Нужно поскорей его убить», — стали требовать приближенные, но Изяслав не мог решиться и на это.
Всё так и вышло: восставшие взломали темницу и провозгласили Всеслава киевским князем.
Восстание 1068 года: восставшие вскрывают «поруб»
Радзивилловская летопись
Законный правитель постыдно бежал — не только из города, но и за пределы Руси. Дворец его был разгромлен и разграблен. На киевском «столе» оказался узурпатор или, если угодно, народный избранник, но сакральность и преемственность верховной власти в любом случае были нарушены.
Изяслав Ярославич еще вернется и даже неоднократно, но ни единовластия, ни единства больше не будет. Эта эпоха в 1068 году надломилась. Начались времена нескончаемой смуты.
Отныне и надолго — с небольшими перерывами — на Руси самыми активными и заметными политическими игроками станут авантюристы вроде Всеслава Полоцкого.
Характерной особенностью позднекиевского периода является то, что о «князьях-изгоях» рассказывать интереснее, чем о великих князьях. Каждый из князей-изгоев, этих неугомонных властолюбцев, обделенных Фортуной, — яркая личность и незаурядная судьба. Они не приспосабливались к ситуации, а стремились ее изменить и тем самым, к добру или к худу (обычно к худу) приводили в движение историю.
Количество княжичей, которых ранняя смерть родителя оставила без собственных земель, от поколения к поколению увеличивалось. Отсутствие «отчинного» права и вечная чехарда с «очередным» перемещением вверх по «лествице» приводили к тому, что молодой человек, еще вчера надеявшийся стать владетельным, а то и великим князем, вдруг оказывался без средств к существованию. Если осиротевший Рюрикович был смел и предприимчив, он начинал отвоевывать себе княжество силой.
С появлением у русских границ половцев заручиться поддержкой какой-нибудь из орд было нетрудно — кочевники жили войной и охотно участвовали в любой сваре, поскольку она сулила добычу.
Другим поставщиком военной силы была Тьмутаракань. Поскольку находилась она по ту сторону Степи, захватить этот край было легко, а разноплеменного сброда, жаждущего добычи и приключений, там всегда имелось в избытке.
Вероятно, если бы Русь участвовала в крестовых походах, первый из которых начался в 1095 году, безземельным аристократам было бы куда направить честолюбие и энергию, но восточное христианство, как известно, относилось к этой инициативе папского престола с недоверием и подозрительностью.
Перечислять все смуты, вызванные князьями-изгоями, я не буду — получится очень длинно и однообразно, но о нескольких, оставивших самый заметный след в истории, рассказать стоит.
Всеслав-чародей (ок. 1029–1101)
Князья-бунтовщики, так сказать, «первой волны», еще не были безземельными. Они просто считали себя обойденными и желали большего.
Например, Всеслав Брячиславич не может считаться изгоем, ибо владел довольно большим княжеством, которое уже давно находилось на особенном положении и не рассматривалось Ярославом как часть Киевской державы. Однако именно с Всеслава начинается история Рюриковичей, пытавшихся отобрать владения у родственников с помощью меча или коварства.
Владимир Красно Солнышко, приняв христианство, отдалил от себя многочисленных «языческих» жен, причем княжну Рогнеду вместе с сыном Изяславом (тем самым, который спас мать в опочивальне от смерти) отправил в Полоцк, ее родовое владение, после чего не числил этого княжича среди своих наследников.
Брячислав, сын Изяслава, считал это несправедливостью и во время междоусобицы, последовавшей за смертью Владимира, попытался захватить Новгород (полоцкие князья считали, что у них есть право на новгородские земли). Тогда Ярослав дал ему отпор, и полочане на время угомонились. Пока киевская власть была крепка, они вели себя смирно.
Но у следующего полоцкого правителя Всеслава Брячиславича, правившего с 1044 года, амбиций было еще больше, чем у отца, а Изяслава Киевского он, по-видимому, считал монархом слабым.
Личность Всеслава в высшей степени любопытна. Еще при жизни он прослыл кудесником и чародеем, который имел с рождения на голове какую-то мету — «язвено». Что это такое, непонятно. Вероятно, какой-то кожный нарост или приросший лоскут плаценты, поскольку волхвы предписали «навязать» эту «сорочицу» и не расставаться с ней до самой смерти. Летописец предполагает, что именно по этой причине князь отличался кровожадностью.
Древнерусские авторы оценивают фигуру Всеслава по-разному. «Повесть временных лет» его порицает, а «Слово о полку Игореве» скорее им восхищается. Быстрота, с которой полоцкий князь умел перебрасывать свою дружину с места на место, там поэтически описана в знаменитых строках: «В полночь лютым зверем отскочил он от Белгорода, окутанный синей мглой; утр же возни стрикусы, отворил ворота новгородские и расшиб славу Ярославову, перескочил волком с Дудуток до Немиги». Что такое «утр же возни стрикусы», никто не знает. Вероятно, «наутро вонзил шпоры». Интересно, что и обычное для нас словосочетание «лютый зверь» в русском языке употребляется здесь впервые. Исследователи полагают, что имеется в виду какое-то конкретное животное — может быть, рысь. Если так, то «Слово» уподобляет Всеслава сразу оборотню-кошке и оборотню-волку. В былинах он обращается то ясным соколом, то оленем с золотыми рогами.
