дальнейшие изменения.) Тогда Франция обратила внимание на остров Кейп-Бретон, который был переименован в Иль-Руайяль [143]. Чтобы превратить его в сильный центр на побережье, Франция обеспечила его полным штатом колониальной администрации и разместила там гарнизон. Столицей Иль-Руайяля стал Луисбур, заложенный на восточном берегу острова в 1713 г., а 25 лет трудов обеспечили его самыми совершенными фортификационными сооружениями во всей Новой Франции. К 1740-м гг. Луисбур стал одним из крупнейших городов Новой Франции. Из 5 тыс. жителей Иль-Руайяля 2 тыс. человек проживали за окружавшими город каменными стенами, на которых были установлены мортиры.
На Иль-Руайяле быстро развивался рыбный промысел, похожий на тот, которым занимались британские поселенцы на Ньюфаундленде. Местные рыбаки, а также те, которые ежегодно прибывал сюда из Франции, добывали до одной трети от всего объема рыбы, которую французы вылавливали в морях Нового Света. Рыбный промысел стимулировал оживленную морскую торговлю в Луисбуре, и уже через 10 лет он начал соперничать в качестве морского порта с городом Квебек. Хотя Иль-Руайяль являлся частью Новой Франции, он находился на расстоянии нескольких дней плавания от территории старой колонии, которую теперь называли Канадой, и превратился в своеобразное, сильно коммерциализованное общество. Купцы Луисбура отправляли корабли, груженные треской, в Европу и на французские острова Карибского бассейна — Сан-Доминго (Гаити) и Мартинику. Они получали оттуда сахар, кофе и ром, а текстиль, продовольствие и промышленные товары — из Франции. Часть этих товаров переправлялась в Канаду, где взамен закупался провиант, а часть — в колонии Новой Англии, где приобретались корабли, строительные материалы и домашний скот. Несмотря на усиливавшееся коммерческое соперничество между Британской и Французской империями, французская Корона нехотя соглашалась признать эту торговлю с Новой Англией — слишком выгодную, чтобы ею пренебрегать. Пользуясь аналогичным снисхождением, Луисбур торговал также с акадийцами, которые теперь жили под британским управлением на полуострове Новая Шотландия.
Хотя в 1710 г. акадийцы из французской юрисдикции попали под управление англичан, в первые десятилетия XVIII в. они наслаждались миром. Их небольшое сообщество было настолько пронизано родственными связями, что для половины браков в городке Аннаполис-Ройял (бывшем Пор-Руайяле) требовалось разрешение, чтобы выйти за обычные ограничения, касавшиеся браков между родственниками. Тем не менее население выросло с жалких 2 тыс. человек в 1700 г. до 10 тыс. человек к концу 1740-х гг. Принадлежа к пастве французских священников, акадийцы при этом были свободны от сеньориальных поборов или воинской повинности. Британские поселенцы были малочисленны, чтобы вызывать беспокойство, и акадийцы спокойно собирали хорошие урожаи с плодородной земли, защищенной ими от высоких приливов в заливе Фанди с помощью дамб. Ведя дела с обоими соперниками, но не чувствуя зависимости ни от одной из сторон, жители Акадии выработали систему сложного нейтралитета. Отделенные от других английских колоний в Северной Америке британские власти Акадии уяснили, что их подданные будут признавать законы Британии, отстояв, однако, себе право не сражаться с оружием в руках против французов. В мирное время этот компромисс, которого требовали «нейтральные французы» [144], всем представлялся приемлемым и акадийцы, казалось, сумели благополучно жить при чужом правлении, будучи первыми жителями французского происхождения в Северной Америке, которые смогли это сделать.
В поисках Западного океана
На западных границах Новой Франции в XVII в. лесные бродяги и вояжёры продвигались на запад, заставляя губернаторов бороться за новые земли. В XVIII в. официальная имперская политика сама стимулировала создание французских форпостов в центральной части Северной Америки. В 1701 г., в период переизбытка мехов, Версаль открыто бросил вызов интересам Британии в Северной Америке, санкционировав основание селения Детруа [145] (от фр. dеtroit — пролив) на Великих озерах и колонии Луизиана в устье реки Миссисипи. Подразумевалось, что Новая Франция больше не будет рассматриваться как небольшое сообщество в долине реки Св. Лаврентия с определенными торговыми интересами в соседних западных областях. Теперь французская политика стала заключаться в том, что Новая Франция вкупе со своими индейскими союзниками должна была создать барьер, идущий от долины реки Св. Лаврентия к Великим озерам, а оттуда вниз по течению реки Миссисипи к Мексиканскому заливу, удерживая английские колонии на полоске прибрежной территории к востоку от Аппалачей. Одновременно на западе и на севере континента должны были строиться новые французские форты, которым следовало окружить фактории КГЗ, а возможно и протянуться до Тихого океана.
Такая политика в масштабах континента требовала возрождения торговли пушниной. Ее длительная стагнация, вызванная затовариванием и войной, не уменьшила бы запасов, накопленных в Европе, если бы не мыши и другие вредители. Хранившиеся на складах меха в конце концов оказались испорченными. Вновь появился спрос на бобровые шкурки и открылись рынки для мехов других животных. В течение XVIII в. шкуры американского лося, оленя, медведя, норки и других зверей, которые шли на изготовление верхней одежды и на отделку нарядов, стали почти столь же востребованными, как и бобровые шкурки у шляпников. Подобный рост спроса привел к тому, что торговля пушниной в Новой Франции достигла невиданных прежде размеров. Экспансия требовала появления множества постов на Западе, которые одновременно становились и военными базами, факториями, посольствами, и миссиями, работавшими среди местных племен, а также плацдармами для дальнейшего исследования новых земель. Хитроумные альянсы индейцев оставались важнейшим условием торговли, по мере того как она все дальше продвигалась на Запад. Чтобы поддержать индейских союзников Новой Франции, губернатор Водрёй уполномочил Констана Ле Маршана де Линьери, командовавшего воинскими гарнизонами на Западе, начать длительную войну против врага этих союзников — индейского племени мескати (или лисиц [146]), обитавшего к западу от озера Мичиган. Расходы королевской казны на содержание западных фортов невольно оказывали финансовую поддержку монреальской торговле пушниной, но при этом в ней усиливалось доминирование самих военных, таких как де Линьери.
Одним из самых влиятельных людей в мехоторговле был офицер Пьер Готье де Варенн де Ла Верандри. Еще командуя «северными постами» («postes du nord»), расположенными к северо-западу от озера Верхнее, Ла Верандри пришел к убеждению, что с помощью своих индейских союзников он мог бы достичь реки, текущей на запад или на юг к Тихому океану. Он и его сыновья посвятили 15 лет своей жизни достижению этой цели. С одной стороны, они боролись за то, чтобы сохранить поддержку королевских чиновников и монреальских купцов а с другой — пытались убедить враждовавшие друг с другом индейские племена разрешить им пройти на Запад. Семейству Ла Верандри не удалось попасть на берег Тихого океана (примерно в это же время русские торговцы пушниной как раз добрались до Аляски), но они пересекли равнины, оказались вблизи подножия Скалистых гор и совершили значительные географические открытия. Цепь факторий («постов»), созданных
