Кармаль выразил понимание позиции советских товарищей, дал понять, что в принципе с ними согласен, но ему надо побывать в Кабуле, поставить в известность коллег, подумать, как сделать все приличным образом. Афганец лукавил, пытался выиграть время и, самое главное, вернуться в Кабул. Кармаль вырос в атмосфере непрекращающейся кровавой интриги, хорошо изучил повадки советских политиков, партийных и государственных чиновников и, естественно, не питал иллюзий относительно своей судьбы. Пожалуй, он даже преувеличивал угрозу, не заметив тех перемен, которые произошли в составе руководящего эшелона в Союзе.
В Москве Кармалю поверили, но не до конца. Нужен был надежный и авторитетный человек, способный проконтролировать процедуру передачи власти и не допустить срывов. Такой человек был - заместитель председателя КГБ, начальник Первого главного управления В. А. Крючков, стоявший вместе с Андроповым у истоков афганского предприятия и игравший во всей истории советского вмешательства в афганские дела далеко не последнюю роль. Он досконально знал особенности обстановки в Кабуле, был лично знаком со всеми деятелями режима и пользовался у них неоспоримым авторитетом. Обладал Владимир Александрович и незаурядным умением находить выход из сложных ситуаций.
Крючков вылетел в Кабул поздно ночью с 1-го на 2 мая. Его полномочия не ограничивались - Кармаль должен был уйти без шума, с соблюдением приличий, которые в то время были приняты в подобных случаях в странах социализма.
Кармаль был встречен в аэропорту Кабула полутора сотнями школьников об этом мы узнали по телефону вечером 1 мая. Кармаль был неспособен оценивать подлинные масштабы своей популярности. Позаимствованная в Советском Союзе система возвеличивания сыграла свою недобрую роль - ликующие толпы демонстрантов с портретами любимого вождя, портреты вождя в присутственных местах, крикливые плакаты, здравицы в честь лидера на всех партийных и государственных мероприятиях, густая лесть официальных советских посланцев железным занавесом отрезали руководителя и от народа, и от партии, которую он возглавлял. Полторы сотни школьников от многомиллионного города могли бы заставить задуматься человека, менее ослепленного собственным величием. Кармаль приписал происшедшее плохой погоде и проискам своих соперников. И то и другое, несомненно, было. Но было еще и абсолютное равнодушие народа и рядовых партийцев к лидеру афганской революции и ко всем делам высшего руководства.
Оппоненты лидера были в явном и неоспоримом большинстве, за ними маячила тень могучего Советского Союза и стояли совершенно реальные советские танки. "Ограниченный воинский контингент" в эти дни в повышенную боевую готовность, однако, не приводился. Соотношение сил было настолько неравным, что речь шла не о возможности вооруженной схватки, а лишь о предотвращении публичного политического скандала.
Крючков был знаком с Кармалем давно и знал его гораздо лучше, чем кто-либо из советских в Кабуле или в Москве. Если афганец способен кому-либо доверять, то Кармаль доверял Крючкову.
Утром 2 мая, не отдохнув после утомительного, с посадкой в Ташкенте, перелета, Крючков направился в государственный дворец для беседы с Кармалем.
В большом, скупо освещенном и мрачном зале посланца Москвы ждал лидер Афганистана. Традиционное троекратное объятие, столь же традиционное осведомление о здоровье друг друга и непременная передача приветов и наилучших пожеланий от М. С. Горбачева, других советских руководителей. (В депешах в Москву можно было по небрежению или умыслу опустить любой существенный момент беседы, но ритуальные приветы советских руководителей и искренняя признательность приветствуемого за внимание к нему обязательно присутствовали в каждом сообщении. Это как бы придавало особый вес, отблеск государственного величия даже пустым протокольным разговорам.)
В первых же фразах, произнесенные хозяином дворца, прозвучала некоторая угрожающая двусмысленность. "Благодаря заботам советских докторов чувствую себя прекрасно. Я совершенно здоров и понимаю, что многих это раздражает". Крючков сделал вид, что уж он-то никак не входит в число тех, кого огорчает крепкое здоровье его дорогого афганского друга, и начал издалека, с последних разговоров с Кармалем в Москве.
- Мы знаем, - задушевной скороговоркой лилась речь московского посланца, - что в афганском руководстве возникли определенные трудности. Вы, товарищ Кармаль, переживаете это, у вас нет душевного спокойствия. В Москве стало известно о тех беседах, которые в недавнем прошлом были у вас с вашими ближайшими соратниками. (Надо бы говорить не о беседах, а об острейших схватках, но тональность разговора требовала деликатности.) Наши руководители решили поговорить с вами как с большим и искренним другом, интернационалистом, патриотом, соратником по борьбе, который всегда ставил общие интересы выше личных.
Ласковая речь струилась ручейком, переводчик вошел в роль и передавал крючковские интонации. Лицо Кармаля темнело.
- Москва рассчитывает, что инициатива в решении организационного вопроса будет исходить от вас, товарищ Кармаль. ("Организационный вопрос" на партаппаратном языке означает снятие или назначение ответственного лица. Афганцы переняли этот штамп у наших партийных советников.) Это будет полезным для общего дела и для вас. Вы будете принимать по-прежнему активное участие в делах страны и сможете вновь и вновь убеждаться в любви к вам советских друзей.
В зале тихо, на столе остывает зеленый чай, тонко пахнущий кардамоном, тема любви, дружбы, преданности звучит проникновенно и искренне. Могло показаться, что Кармаль начинает размякать, что вот-вот он поднимется из-за стола, смахнет невольную слезу, обнимет своего дорогого советского друга и согласится все сделать так, как велела Москва.
- Верующий мусульманин почитает Бога, его Пророка и четырех праведных халифов, - заговорил Кармаль. - Мои чувства к Советскому Союзу, его руководителям близки к этому почитанию. Это принципиальная установка моей жизни.
Кармалю свойственно многословие, разжевывание простых мыслей, склонность к метафоре. Сегодня истертые слова в устах Кармаля прозвучали необычно - жестко, сухо, неприязненно. Он сдерживал себя, но голос звучал все громче, а фразы становились отрывистее и резче.
- Вся информация, которую направляли в последнее время в Москву посол и представитель КГБ, является ложной!
Сейчас для него, Кармаля, стало совершенно ясным, что приглашение в Москву было частью заговора, его удаляли из Кабула для того, чтобы развязать руки заговорщикам - Нуру, Кештманду, Наджибу и Зераю. Кармаль не отрицает, что в Москве были достигнуты определенные договоренности, но тогда он многого не видел. Отставка генерального секретаря, переход власти в руки заговорщиков вызовет взрыв возмущения в партии, в народе и в вооруженных силах. Непоправимый ущерб будет нанесен престижу Советского Союза, потребуются десятилетия, чтобы нормализовать положение.
- Что же делать? Принять совет Москвы и нанести удар интересам Советского Союза? Или же пересмотреть договоренности? - рассуждал Кармаль и вдруг, срываясь, захлебываясь словами, закричал: - Убейте меня! Принесите меня в жертву! Сделайте так, чтобы эту жертву принял мой народ! Я готов к смерти, к тюрьме, к пыткам!
Он не слушал Крючкова, не позволял перебить себя и продолжал яростный монолог, возмущался, горевал, негодовал, последними словами честил предателей, которых он вывел в люди. Кармаль рассуждал вслух, перебирал одну за другой возможные причины немилости и неизменно приходил к одному и тому же выводу: мотивы решения Москвы лежат за пределами афганской ситуации и диктуются интересами глобальной политики Советского Союза. Мягко, очень мягко и сочувственно, как безнадежно больного дорогого человека, успокаивал Кармаля Крючков, льстил его самолюбию, рисовал розовую перспективу почета и уважения, которыми будет окружен его друг в Советском Союзе и Афганистане все оставшиеся долгие годы своей жизни. Московский гость доказывает, что люди, которых Кармаль считает заговорщиками, остаются его единомышленниками и питают к нему глубочайшее уважение, что Москва непричастна к возникшей ситуации, ею движет лишь желание помочь афганским товарищам и в первую очередь самому Кармалю. Что в Афганистане никто не подозревает о состоявшихся в Москве беседах...
- Вы думаете, афганцы - ослы? - бросает злую реплику Кармаль.
Он не верит ни единому слову. Его судьба предрешена, в мягких речах Крючкова звучит металл, но Кармаль упрям и последователен. За его плечами двадцать с лишним лет политической борьбы. Он не марионетка Москвы, но во всем полагался на Советский Союз и не может смириться с мыслью, что его хотят выбросить из политики.
- Есть план меня ликвидировать! Тысячи моих соратников будут брошены в тюрьмы!
