Необходимо иметь, кроме обеспечения флангов корпуса, еще 2–3 стрелковые дивизии, с задачей расширить прорыв вправо и влево, не давая противнику закрыть горловину прорыва в ее основании, закрепить успех корпуса».[163]
Прошедшие бои — день вчерашний, а до конца войны еще далеко. Фронтовая обстановка свидетельствовала о том, что корпусу вряд ли придется долго отдыхать. Катуков торопился восстановить боеспособность соединений и частей до того уровня, с каким они вступили в бой в ноябрьские дни 1942 года. И хотя бригады пополнялись техникой и личным составом медленно, все же была надежда к началу нового наступления быть во всеоружии.
Отличившиеся в боях части и подразделения 3–го мехкорпуса — 49–я танковая, 1–я и 3–я мехбригады и 6–й армейский ремонтно—восстановительный батальон были представлены командованием к званию «гвардейских», а 1–я гвардейская танковая бригада — к ордену Ленина. 19 января 1943 года Катуков и Никитин направили реляцию командованию Калининского фронта, в которой писали: «В боях с немецко—фашистскими захватчиками 1–я гвардейская танковая бригада имеет ряд серьезных успехов. Бои под Орлом, Скирмановская операция, самоотверженная борьба на подступах к Москве, прорыв Ламского оборонительного рубежа, успешные боевые действия на Брянском фронте, прорыв обороны противника и наступательные операции западнее Оленина поставили бригаду в ряды лучших соединений Красной Армии».[164]
И для самого Катукова бои на Дону и на Калининском фронте не прошли даром. В его личном деле записано: «…приобрел опыт ведения оборонительных боев большими силами танков на широком участке фронта».
В те же январские дни 1943 года его снова вызвал Верховный Главнокомандующий.
«У–2» держал курс на Москву. Под крылом самолета, летевшего на небольшой высоте, простирались леса, заснеженные поля и болота. Летчик то и дело оборачивался назад, посматривая на своего пассажира — генерала—танкиста, одетого довольно необычно — полушубок, валенки, ватные брюки, солдатская шапка—ушанка. На подходе к Торжку «У–2» неожиданно атаковал немецкий истребитель. Летчик маневрировал, бросая свой маленький фанерный самолет из стороны в сторону, затем, снизившись, пошел на такой высоте, что казалось, лыжами можно задеть верхушки деревьев. Полет на малой высоте, в складках местности, помог оторваться от преследователя. До Москвы пришлось совершить две посадки: в Торжке для осмотра самолета, в Калинине для дозаправки. В Тушине Катуков сел в поджидавшую его машину и отправился в Кремль.
Михаил Ефимович шел на прием в том же обмундировании, в котором вылетел из корпуса. Он не знал, зачем его вызывает Верховный. Причин могло быть две: взбучка за какую—нибудь оплошность, им не замеченную, либо новое назначение. Оказалось все же — назначение.
В кабинете Сталина находились командующий бронетанковыми и механизированными войсками Я.Н. Федоренко и член Военного совета Н.И. Бирюков, командующий Северо—Западным фронтом С.К. Тимошенко и начальник штаба В.М. Злобин, а также начальник Главного политического управления Красной Армии А.С. Щербаков.[165]
«Поздоровавшись, Верховный неожиданно спросил:
— Как, товарищ Катуков, справитесь, если мы вас поставим командовать танковой армией?
Я опешил, но молчать в его кабинете долго не полагалось. Поблагодарил за доверие и ответил, что надеюсь справиться.
— Вот, почитайте, — сказал Сталин и, взяв со стола два документа, протянул их мне.
Первый документ — Постановление Государственного комитета обороны от 4 января 1943 года. В нем говорилось о формировании 1–й танковой армии и о том, что меня назначают командовать ее войсками. Из второго я узнал, что мне присвоено звание генерал—лейтенанта танковых войск».[166]
Так писал М.Е. Катуков об этой встрече в Кремле.
Подробности формирования танковой армии стали известны позже. Я.Н. Федоренко из Кремля привез Михаила Ефимовича в Главное управление бронетанковых и механизированных войск (так с декабря 1942 года стало именоваться Главное автобронетанковое управление), где они беседовали добрых два часа. Армия и корпус — понятия несравнимые. Главную ее ударную силу должны составить 3–й механизированный и 6–й танковый корпуса, отдельная 100–я танковая бригада, четыре отдельных танковых полка, 6–я, 9–я воздушно—десантные и 11–я зенитно—артиллерийская дивизии, а также лыжно—стрелковые бригады, истребительно—противотанковые полки, другие инженерные и тыловые части и учреждения.[167]
Опыт формирования частей и соединений у Катукова был немалый, но с армией — оперативным объединением иметь дело не приходилось. Тут нужны усилия не только его как командарма, но и многих людей.
— Сроки формирования армии короткие, — сказал Федоренко, — отпущено на это полтора месяца. К 17 февраля 1943 года я должен доложить Верховному: 1–я танковая армия готова к боям. Ясно?
— Не совсем, Яков Николаевич. Сроки нереальны, — возразил Катуков. — Разве за это время можно управиться?
— Катуков управиться может. Так считает Верховный, так считаю и я. Не отчаивайся, Михаил Ефимович. Поможем.
Возражать было бесполезно.
Во исполнение постановления ГКО № 2791 Ставка Верховного Главнокомандования 30 января 1943 года издала директиву № 46021 о создании 1–й танковой армии на Северо—Западном фронте. В директиве говорилось:
«1. Сформировать 1–ю танковую армию в составе и численностью согласно прилагаемому перечню № 1.
2. Назначить:
командующим 1–й танковой армией — гвардии генерал—лейтенанта танковых войск Катукова М.Е.; членом Военного совета армии — генерал—майора Попеля Н.К.; начальником штаба армии — генерал—майора Дронова Н.С.».[168]
Возвратившись из Москвы в Тагощу, Катуков сразу же взялся за дело. Перво—наперво предстояло сдать корпус новому командиру генерал—майору С.М. Кривошеину. Семен Моисеевич — танкист опытный, воевал в Испании, на Халхин—Голе, до войны командовал механизированным корпусом. С августа 1941 года был начальником управления боевой подготовки автобронетанковых войск Красной Армии. Сомневаться в нем не приходилось: работу потянет.
Но Михаил Ефимович не знал другого комкора — А.Л. Гетмана. Об Андрее Лаврентьевиче слышал еще под Москвой, когда он командовал 112–й танковой дивизией. Хотелось верить, что все будет нормально. Так все и получилось. Гетман оказался прекрасным танковым командиром, хотя по натуре своей был человеком резковатым, вспыльчивым, но отходчивым, главное — знал свое дело.
Сложен механизм управления армией, и, чтобы она выполняла свои задачи, важно этот механизм заставить действовать четко и слаженно — в подразделении, части, соединении. Порвись одно звено в общей цепи, нарушится все управление. Вот почему Катуков придавал первостепенное значение людям, с которыми предстояло работать. Он мог положиться на Попеля, Дынера, Никитина, комбригов, с которыми прошел огни и воды. Однако в армию приходили новые люди (1–я танковая армия формировалась на базе 29–й общевойсковой армии), совершенно не знакомые со спецификой танковых войск. Переучиваться у них не было времени, у некоторых не было и желания.
Не ладилось пока дело в штабе. Дронову и его помощникам с трудом давалась танковая наука. Начальник штаба и сам чувствовал свою некомпетентность. Исправить дело помог представитель Ставки Г.К. Жуков, приехавший на Северо—Западный фронт. По просьбе Катукова Георгий Константинович сделал перестановку: Шалина направил в 1–ю танковую армию, Дронова — в 22–ю общевойсковую. На должность начальника оперативного отдела был отозван из 3–го мехкорпуса М.Т. Никитин.
С приездом Шалина и Никитина закрутились винтики штабной машины, налаживались связи с частями, разрабатывались планы боевой и политической подготовки, в привычном ритме стали работать все армейские службы. Хотя организационных и хозяйственных дел было предостаточно, Катуков вздохнул свободно. Появилась уверенность: армия будет сформирована в срок.
Планы, однако, хороши тогда, когда подкрепляются делом. И первейшая задача у командарма состояла в том, чтобы собрать все соединения и части в одном месте. Таким местом стал небольшой городок в Калининской области Осташков. К нему с берегов Тагощи и других районов потянулись танковые и автомобильные колонны, обозы с военным имуществом, длинные цепи мотострелков, десантников и лыжников.
Переход по зимнему бездорожью стал нелегким испытанием для 1–й танковой армии, казалось, сама природа испытывала людей на прочность, словно они держали экзамен на мужество и стойкость. «Ледовым походом» называли в армии этот переход. Пожалуй, наибольшие трудности испытывали на себе ремонтные службы. Бездорожье сказывалось на состоянии колесного транспорта и танков. Ремонт приходилось делать на ходу.
