С. Пишон поручил послу Франции в Лондоне П. Камбону убедить Грея «присоединиться к попытке заставить Турцию понять все серьезные последствия, которые будут иметь место, если константинопольский армейский корпус будет находиться под командованием германского генерала»[668]. Пишон советовал Камбону развить перед Греем следующие соображения: «Командование корпусом германским генералом в Константинополе ставит дипломатический корпус, пребывающий в Константинополе, под опеку германцев. Это фактически дает Германии ключ к Проливам. Это дает полную возможность вмешательства со стороны германского генерала, который может нанести удар непосредственному суверенитету султана. Это нарушает равновесие между державами, являющееся гарантией самого существования Турции. Это может привести державы к антагонизму и даже к конфликту в отношении германской военной миссии, в случае если она позволит себе какое-либо выступление или демонстрацию в Константинополе. Если сэр Эдуард Грей согласится с этими взглядами, то следует польстить ему, предложив ему сформулировать ноту, которую Тройственное согласие представит Турции»[669]. Довод Камбона, что контракт с генералом Лиманом отдает в руки Германии «ключ от Проливов», произвел рассчитанный эффект на Грея. Угроза германского проникновения в Проливы не сулила Англии, имевшей в Константинополе с 1912 г. морского советника при турецком правительстве контр-адмирала А. Лимпуса, являвшегося фактически командующим турецким флотом, ничего хорошего.
Грей принял предложение Франции и быстро сформулировал весьма решительную «декларацию», включавшую все указанные доводы и носившую почти ультимативный характер. Текст этой декларации Грея был отослан для согласования с Францией и Россией. В ней говорилось: «Тот факт, что германскому генералу будет поручено командование турецким армейским корпусом в Константинополе, создаст таковому положение, которое до сих пор не занимал ни один иностранный офицер, будь то немецкий или какой-либо другой. Благодаря этому весь дипломатический корпус окажется во власти Германии (а также и ключи от Проливов окажутся в руках немцев). Кроме того, германский генерал будет иметь возможность принимать военные меры, несовместимые с суверенными правами султана. Сразу же погибнет действительная гарантия целостности Оттоманской империи, состоящая в равновесии держав. Если Германия займет в Константинополе подобное положение, то и другие державы окажутся вынужденными обеспечить свои интересы в Турции и заявить аналогичные требования, в которых Блистательная Порта не сможет справедливо отказать»[670].
В ходе переговоров три державы приняли решение предпринять демарш в Константинополе. Однако Англия совершенно не хотела возбуждать недовольства германского правительства. Поэтому Грей внес в текст ноты, предложенной министром иностранных дел Франции Пишоном, некоторые смягчающие поправки и настаивал на том, чтобы демарш был произведен каждым послом отдельно[671].
К этому Грея побуждало также желание не оказывать прямого давления на Порту, ибо оно могло произвести на нее негативное впечатление и отрицательно повлиять на британские позиции в Османской империи. По настоянию Грея Сазонов был вынужден согласиться на эти поправки, хотя они имели целью уменьшить воздействие демарша на турецкое правительство[672]. Французское правительство также согласилось с мнением Лондона и намерено было дать своему послу в Константинополе соответствующую инструкцию[673].
Грей отдавал себе отчет в серьезности неоднократных предупреждений Сазонова, который считал, что вопрос о германской военной миссии является испытанием целостности Тройственного согласия и что Германия уступит, если державы Антанты займут в этом деле твердую позицию[674]. С другой стороны, Грей, как отмечалось, был поглощен заботой об улучшении англо-германских отношений и поэтому приветствовал демарш в Константинополе, но не в Берлине. Между тем именно в Берлине следовало бы приложить усилия для разрешения этого вопроса в приемлемом для России духе. Российский посол в Лондоне А. К. Бенкендорф полагал, что «именно в Берлине центр тяжести всех настоящих затруднений, из чего следует, на мой взгляд, что никакой удар в Константинополе не может иметь окончательного результата и может только испортить все дело»[675].
Демаршем в Константинополе Грей формально успокаивал Петербург. При этом он подталкивал Россию на решительное выступление, намекая, что вопрос о германской военной миссии затрагивает прежде всего интересы России. 2 (15) декабря 1913 г. он телеграфировал О’Берни, «что Сазонов должен иметь в виду, что, хотя германское командование в Константинополе нежелательно для всех держав, оно является вопросом озабоченности России больше, чем для кого-либо из нас. Поэтому оно не является делом, в котором мы можем быть более русскими, чем сами русские, и очень вероятно, что германское правительство будет руководствоваться тем, до какого предела будут идти русские протесты»[676].
Отношение Британии к конфликту точно отражает письмо российского посла в Лондоне Сазонову, в котором говорилось: «В Берлине прекрасно знают, что Франция, которая, кажется, всегда готова сражаться с Германией, пойдет с нами. Они хорошо знают мнение Грея и какое значение придают этому вопросу в Англии. Я думаю, что этого совершенно достаточно, чтобы заставить их задуматься, потому что с их стороны было бы величайшей самонадеянностью воображать, что в случае всеобщей войны Англия не была бы мало-помалу втянута в нее»[677].
Но британская дипломатия не была уверена в том, что Россия уже готова вступить в войну из-за германской военной миссии. В письме О’Берни 2 декабря 1913 г. Никольсон писал: «Трудности с Сазоновым заключаются в том, что никогда точно не знаешь, как далеко он готов идти. Хотя мы вполне готовы признать, что назначение Лимана фон Сандерса, если оно действительно будет таким, как нам говорят, имеет очень серьезный характер, все-таки мы окажемся в глупом положении, если за дело возьмемся горячо, а потом окажется, что Сазонов в той или иной степени покинул нас»[678]. Грей предупредил французского посла, что опасается очередного отступления со стороны Сазонова. Опасения Грея подтвердились.
В тот момент, когда послы держав в Османской империи готовились к демаршу перед Портой, Сазонов обратился к своим партнерам с просьбой отложить их представление в Константинополе, так как «русское правительство находится в дружественных переговорах с германским правительством»[679]. Но здесь российское правительство, добившись поддержки Грея при помощи Франции, сделало шаг назад, о чем впоследствии Сазонов горько сожалел.
Российский министр предполагал, что теперь может быть уверен в полном единодушии со стороны Франции и Англии. Он вдруг решил использовать это для нажима на Берлин, с тем чтобы принудить Германию пойти на уступки, прежде чем послы союзных держав предпримут выступление в Константинополе. Успех в Берлине, по его мнению, будет означать более крупную дипломатическую победу, чем разрешение вопроса, достигнутое в Константинополе.
22 ноября (4 декабря) Сазонов телеграфировал в Константинополь российскому послу М. Н. Гирсу: «Считаем нужным повременить совместным выступлением до выяснения нашего последнего шага в Берлине»[680]. Одновременно Сазонов поручил Свербееву довести до сведения германского правительства о намечающемся коллективном выступлении держав в Константинополе с таким расчетом, чтобы вынудить Берлин на выгодные России уступки. В Берлине, однако, не обнаружили никакого намерения уступать. Германский кайзер воскликнул: «Речь идет о нашем достоинстве и положении в мире, против которых ведется травля со всех сторон. Следовательно — голову выше, рука на мече»[681].
Германский статс-секретарь иностранных дел Г. Ягов спокойно выслушал Свербеева, поблагодарил его за информацию, но заявил, что никакого определенного ответа в настоящее время дать не может до тех пор, пока Лиман фон Сандерс не изучит «местные условия» и не придет к соглашению с турецкими властями о возможности перенесения миссии из Константинополя в какое-либо другое место[682].
Между тем 4 (17) декабря 1913 г. генерал Лиман фон Сандерс был назначен инспектором военных школ, членом военного совета и командующим 1-м армейским корпусом в Константинополе. Это заставило царское правительство вернуться к прежнему варианту действий. Убедившись в бесполезности дальнейших «дружественных переговоров» с Берлином, Сазонов 7 декабря телеграфировал в Париж и Лондон: «Признаем желательным безотлагательное обращение к Порте трех послов с одинаковой нотой, составленной на основании английского предложения»[683].
