Как правило, голос при решении общинных дел имели лишь полноправные общинники-домохозяева, т.е. те же главы семейных групп, что исстари было характерным для всех земледельческих общин. В некоторых общинах на смену выборной системе приходила наследственная, когда из поколения в поколение руководящие должности занимали представители одних и тех же семейно-клановых групп господствующей касты. Неизвестно, однако, сколь долго продолжалась подобного рода практика наследственной передачи власти в общине; похоже на то, что исторически это было все же преходящим явлением и со временем восстанавливался обычай выбирать руководство общины из числа соперничавших друг с другом кандидатов.
Община, как правило, вела натуральное хозяйство. Выделяя шестую долю урожая и исполняя необходимые требовавшиеся от ее членов повинности, во всем остальном она обычно обходилась своими силами. Сведений о внутренней структуре древней общины мало, но из более поздних источников известно, что на свои средства коллектив обычно содержал нужных ему мастеров-ремесленников – горшечника, кузнеца, плотника, цирюльника, ювелира, жреца-астролога, мусорщика и т.д. (иногда некоторые из них, например мусорщики, принадлежали общине в целом, т.е. были приобретены коллективом в качестве рабов). Все работники получали за свой труд строго определенную плату, в основном натурой и необходимыми услугами. Восходивший к реципрокному взаимообмену древности кругооборот такого рода услуг (для индийской общины более позднего времени, основательно изученной специалистами, он известен под наименованием системы джаджмани) был жесткой нормой, скреплявшей независимость, автономность общины и обеспечивавшей ее жизнеспособность, гарантировавшей ее регенерацию в случае катаклизмов. Система внутренних услуг дополнялась принципом административного самоуправления: община своими силами разрешала внутренние споры и имела в своем распоряжении немалое количество чувствительных санкций – от штрафов до изгнания из коллектива. Общинники обычно были сплочены между собой и в религиозно-культовом плане, чему никак не мешала их кастовая неравноправность. В ходе общинных праздников, например, каждый знал свои место и роль, причем все были удовлетворены этим, ибо место в жизни и обществе определялось кастой, а принадлежность к данной касте (рождение именно в ней) – кармой. Другими словами, все определялось высшим законом этической справедливости: каждый должен нести свой крест.
Из кого же обычно состояла община? Прежде всего из ядра ее постоянных и полноправных членов. В это стабильное ядро могли входить и представители только одной господствующей и численно преобладающей в данной общине касты, и представители ряда каст, о иерархической взаимозависимости и расположении членов которых в этом случае только что упоминалось. В качестве временных и неполноправных членов в общину нередко включались чужаки – будь то нанятый общиной ремесленник или служащий, купленный либо подаренный общине раб, нанятый кем-либо и осевший в деревне кармакара, взятые в богатый дом наложницы или долговые рабы. За исключением перечисленных неполноправных, которые могли жить в общине долго, из поколения в поколение, работать в сфере услуг или арендовать земли ее членов, все остальные были юридически равноправными. Однако в имущественном отношении они уже могли различаться между собой, порой достаточно заметно. Можно предположить, что богатые и влиятельные семьи, чаще всего из высших каст, получали возможность правдами и неправдами округлять свои участки за счет бедных соседей, следствием чего было появление в общине некоторого количества малоземельных и безземельных, терявших вместе с землей, по крайней мере со временем, свой прежний статус в общине. Не исключено, что приобретавшие земли вчерашние неполноправные могли тем самым повышать свой статус, хотя здесь многое зависело от касты и иных конкретных обстоятельств.
Замкнутость, автономность, социально-политическая индифферентность индийской сельской общины, вырабатывавшиеся веками в специфической индийской социально-политической структуре, в свою очередь оказывали немалое воздействие на эту же структуру. Так, черты общинной организации веками сохранялись в тех как бы законсервировавшихся в своей неразвитой форме ганах и сангхах, где отсутствовала наследственная власть монарха и всеми делами ведали старшие, будь то аристократические роды, высшие касты или представители общин. По образу сельских общин строились и корпорации-шрени в городах, равно как и монашеские братства, причем во всех этих микроструктурах на передний план выходили корпоративный коллективизм, взаимопомощь и взаимодействие, которые заметно противостояли процессу социальной и имущественной дифференциации в рамках таких общин и корпораций. Важно добавить также ко всему сказанному, что военной службы крестьяне-общинники не несли – это было делом воинов-кшатриев, чьи должностные наделы, как и наделы чиновников, обрабатывали либо крестьяне-арендаторы, либо рабы и кармакары. И это выключение сельского населения из числа государственных служащих (воинов) тоже играло свою роль в не раз уже отмечавшемся феномене слабости индийской государственности на фоне сильной, жизнеспособной и политически индифферентной общины.
Индийское общество, как и любое другое, знало рабов, причем раб в собственном смысле этого слова (речь о сути явления, а не о терминологии) мог быть, во всяком случае на первых порах, только из числа пленных иноплеменников, выходцев чаще всего из варварских племен, которые стояли вне всех четырех варн, вне каст, т.е. вне жителей общин и городов цивилизованной Индии. Такого рода рабы были немногочисленны и бесправны; их труд использовался преимущественно на тяжелых и презираемых работах в общинных либо государственных (царских и должностных) хозяйствах, в сфере услуг. Что касается рабынь аналогичного происхождения, то их участь подчас бывала легче в том смысле, что они, будучи взяты в дом, обычно становились наложницами кого-либо из мужчин семьи, нередко главы ее. Рождение ребенка от полноправного повышало статус рабыни, а подчас и приносило ей свободу, если же она оказывалась женой или сожительницей раба, статус ее ребенка оставался, видимо, рабским. Раба и рабыню, если они находились в частных руках или во владении общин, можно было продать, проиграть, заложить, даже украсть (за что полагалось оговоренное нормой суровое наказание). Но при всем том они имели и некоторые права, включая право иметь семью и некоторое имущество. Вообще же говоря, существовала стойкая, хотя и не оговоренная нормами тенденция, согласно которой статус раба или рабыни со временем или в лице последующих поколений имел тенденцию к повышению. Так, работая в качестве батрака или арендатора в хозяйствах знати, тем более рядом с кармакарами, раб постепенно трансформировался в неполноправного. Примерно такой же статус приобретали рабы в общинах, в казенных мастерских, рабы-пастухи, рабы-слуги. Существенно заметить, что в ряде случаев домочадцы из числа рабов упоминаются в одинаковом контексте с членами семьи в качестве лиц, которые являются принадлежностью домохозяйства, главы-домохозяина.
Термином «даса», как упоминалось, в индийских текстах и обиходе именовали также рабов из числа самих индийцев, т.е. рабов-должников, кабальных, заложенных, проигранных и т.п. По мере развития товарно-денежных и частнособственнических отношений, включая ростовщичество, все большее количество индийцев всех варн, от шудр до брахманов, становились в ряды малоимущих или неимущих, влезали в неоплатные долги и 6 конечном счете оказывались в положении долговых рабов. За рабами этой категории сохранялись права и привилегии, присущие их варне, что резко меняет в наших глазах привычный облик раба. Так, к рабу из брахманов его хозяин всегда обязан был относиться с внешними знаками почтения и соответственно требовать от него только той работы, которая не унизила бы его статус, например, работу на земле, в некоторых видах хозяйства. Кроме того, рабы-должники имели право на выкуп, хотя условия выкупа зависели от обстоятельств. Важно заметить также, что за ними сохранялись права, принадлежавшие их варне и каждому из них как члену варны, – право на семью, имущество, наследование и т.п. Словом, это были не столько рабы, сколько неполноправные и зависимые различных категорий, что нередко отражалось и в соответствующих пояснительных терминах, – при всем том, что все они в целом, как упоминалось, обозначались все тем же емким словом даса, что и рабы-иноплеменники.
К неполноправным из числа рабов разных категорий фактически примыкали и кармакары. Спецификой их положения было то, что в отличие от своих собратьев, скажем в Вавилонии, где лица наемного труда объединялись в профессиональные группы и чуть ли не диктовали свои условия нанимателям, чувствуя себя своего рода силой, в варново-кастовой Индии это были по преимуществу представители низших каст или изгои, стоявшие вне каст. Это уже само по себе определяло их статус, так что ни о каких претензиях речи быть не могло. Фактическое же использование кармакаров как лиц наемного труда – это могли быть ремесленники, слуги, пастухи, батраки – сближало их с рабами, тем более рабами-должниками, в единую общую категорию зависимых и неполноправных. Правда, существенным отличием кармакаров от рабов всегда были договорные условия найма, но в юридическом плане эта немаловажная деталь давала не слишком много. Кармакара нельзя было продать как личность, но он продавал себя как работника и без этого не мог существовать. Неудивительно, что в источниках, например в Артхашастре, для сводного обозначения лиц обеих этих категорий существовал единый и весьма устойчивый термин-бином – даса-кармакара.
