ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛ
Румянцев Петр Александрович
1725—1796
Один из основоположников национального военного искусства. Свои полководческие способности впервые проявил в Семилетней войне 1756—1763 гг. С 1764 г.— генерал-губернатор Украины. В русско-турецкой войне 1768— 1774 гг., командуя армией, одержал блестящие победы при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. В начале русско-турецкой войны 1787—1791 гг. также командовал армией.
Отважно проявил себя в сражении при Ларге генерал-майор Г. А. Потемкин, будущий фаворит Екатерины II и фельдмаршал. Он ждал от Румянцева награды, но требовательный главнокомандующий лишь отчитал его за слабое преследование противника. В наказание Румянцев в следующем сражении с турками — при Кагуле — отправил Потемкина охранять тыл. После блестяще выигранной баталии Румянцев представил к наградам многих подчиненных и в их числе Потемкина, вовсе не ждавшего ордена. «Это тебе не за Кагул, а за Ларгу»,— с улыбкой уточнил подобревший главнокомандующий.
В 1773 г. Румянцев, имея лишь 13-тысячное войско, по настоянию Екатерины II предпринял наступление на правом берегу Дуная. Победив и рассеяв нападавшие на него турецкие войска, фельдмаршал, оценив обстановку, не стал рисковать и вернулся обратно. Но поскольку Екатерине хотелось большего, полководец подвергся критике в столице. Обидевшись, он заметил: «Все трудящиеся имеют меру и цену своим делам... Теперь остается против их возражений или затыкать уши, или сказать: приди, посмотри и сделай лучше».
Союзниками П. Румянцева в войне с Турцией 1787—1791 гг. были австрийцы, робкими действиями которых он был недоволен. Фельдмаршал в мае 1788 г. писал Потемкину в Очаков: «Благодарю вас, батюшка, за апельсины и желаю, чтобы их много было, следственно, чтобы вы, а не турки, на Черном море господствовали... Что до союзника, то подлинно странно, что они хотят, чтобы их везде звали и вороты отпирали, и, кажется, сердятся за то, что вороты навозом закидывают и, стреляя, бьют их и ранят».
Как-то фельдмаршал Румянцев направил дежурного генерала Василия Долгорукова в Петербург с бумагами, требовавшими разрешения у царицы, и с другими разными поручениями. Екатерина вскоре ответила, от самого же Долгорукова, окунувшегося в петербургское общество, около двух месяцев не было никаких вестей. Румянцев послал ему депешу с такой укоризной: «Не знаю, где ты усел, но вижу, что тебя нет с нами».
Фельдмаршал П. Румянцев был весьма умерен в своем честолюбии и дальновиден. Когда взошла звезда любимца царицы — Потемкина, он, «сделавшись больным», в 1789 г. передал тому свою армию. Точно так же Румянцев не стал спорить славою с честолюбивым и азартным на военные дела Суворовым. В польском походе 1794 г., помогая ему войсками и снабжением, Румянцев напутствовал его следующим письмом: «Ваше сиятельство всегда были ужасом поляков и турков, и вы горите всякий раз нетерпением и ревностию, где только о службе речь есть... Ваше имя одно и предварительное объявление о вашем походе подействуют в духе неприятеля и тамошних обывателей больше, нежели многие тысячи».
Фельдмаршал Румянцев как-то утром встретил на территории своего лагеря у одной из палаток майора в домашнем халате и колпаке. Тот хотел скрыться, но главнокомандующий взял его под руку и, разговаривая о пустяках, повел по лагерю под всеобщее обозрение. Офицер был готов сквозь землю провалиться. В довершение всего фельдмаршал завел майора в свой шатер, где в присутствии свиты генералов угостил его чаем и лишь затем отпустил, так и не сделав никакого замечания.
Как-то Замятнин, любимец фельдмаршала Румянцева, острослов и забияка, за обедом у фельдмаршала поспорил со своими товарищами, что назовет его плутом. Те, предвкушая выигрыш, согласились. Вскоре Румянцев, взглянув на него, спросил: «О чем ты, Замятнин, задумался?» — «Давно тревожит меня мысль, ваше сиятельство, что в человеческом роде две противоположные крайности: или дурак, или плут».
«К какому же классу людей ты причисляешь меня?» — рассмеявшись, спросил Румянцев. «Конечно, не к первому, ваше сиятельство»,— с тактичной улыбкой ответил Замятнин и выиграл пари.
Румянцев жил раздельно со своей женой, графиней Екатериной Михайловной, урожденной княжной Голицыной. Она, ценя знаменитые военные таланты мужа, снисходила к его неверности. Однажды к празднику она прислала мужу подарки и между ними — различные ткани для платьев его возлюбленной. Тронутый таким вниманием, Румянцев заметил: «Она человек придворный, а я солдат. Ну, право, если б я знал, что у нее есть любовник, тоже послал бы ему подарки».
Отойдя от военных дел и удалясь близ Киева в сельское уединение, Румянцев любил читать и удить рыбу. Однажды любопытные посетители, приехавшие взглянуть на прославленного фельдмаршала, не могли отличить его от других людей. «Вот он,— сказал с улыбкой герой Ларги и Кагула. — Наше дело города пленить да рыбку ловить».
В деревне Румянцев богато обставил свой дом, но держал в нем и простые дубовые стулья. «Если великолепные комнаты,— говорил он своим соседям,— внушают мне мысль, что я выше кого-либо из вас, то пусть эти простые стулья напоминают, что и я такой же человек, как и вы».
Генерал-аншеф князь В. М. Долгоруков, прославившись в 1771 году как завоеватель Крыма, получил за это от Екатерины II орден святого Георгия I степени и почетную добавку к своей фамилии — Крымский. Когда под конец военной карьеры его назначили генерал-губернатором Москвы, он, приступая к новым обязанностям, сказал правителю канцелярии: «Смотри, Попов, я человек военный, в чернилах не окупай; если принял настоящую должность, то единственно из повиновения государыне. Итак, смотри, чтобы никто на меня не жаловался,— я тотчас тебя выдам императрице. Она меня знает; старайся, чтобы и тебя узнала с хорошей стороны».
Будучи честолюбив и желая заслужить внимание Екатерины II, Г. А. Потемкин ревностно служил России на полях сражений с Турцией. Императрица, давно присматривавшаяся к нему, наконец проявила благосклонность и вызвала его из действующей армии к себе в Петербург. На парадной лестнице Зимнего дворца Потемкин встретил идущего вниз отвергнутого фаворита Екатерины графа Г. Орлова и спросил, что нового в столице. «Новость у нас одна,— ответил Орлов,— ты поднимаешься, а я спускаюсь».
Подписание в 1783 г. Георгиевского трактата, по которому Россия брала под свое покровительство Грузию, было с воодушевлением встречено грузинским народом. В Тифлисе, писал Г. А. Потемкину его посланник полковник Бурнашев, «народный маскарад ходил по улицам, все вообще жители и самые престарелые беспрестанно при биении в бубны плескали руками, и кажется, что народ день ото дня представляет себе в новых видах свое благоденствие».
Во дворце Ираклия II был дан торжественный обед, сопровождавшийся пушечной пальбой. За здравие Екатерины II был произведен 101 выстрел, членов российской императорской фамилии — 51 выстрел, царя Ираклия — 51 выстрел, членов его царской семьи — 31 выстрел.
Сразу после подписания Георгиевского трактата между Россией и Грузией командующий русскими войсками на Кавказской линии генерал П. Потемкин (родственник фельдмаршала Г. Потемкина) разослал по Кавказу «универсул», в котором говорилось: «Всем граничащим с царствами светлейшего царя Ираклия Теймуразовича и окрест лежащим народам через сие возвещается, чтобы оныя, признавая его светлость на вечные времена союзным и покровительствуемым Россиею, удалялись от всех вредных противу него предприятий».
Фельдмаршал 3. Чернышев в 1779 г. спросил у своего знакомого: «Что нового в Петербурге?» — «Слышно, что Репнину дали Андреевский орден». — «Дали? Это мне его дали и тебе могут дать, а Репнин сам взял»,— с улыбкой отвечал Чернышев, зная о великих дипломатических способностях князя Н. Репнина, которые он проявлял не только в международных делах, но и при дворе.
Прибыв в Дунайскую армию, А. В. Суворов, тогда молодой генерал, получил от фельдмаршала Румянцева небольшой отряд и вскоре осадил турецкий город Туртукай. Перед штурмом города вдруг пришел приказ от Румянцева — возвращаться назад, но горячий Суворов ослушался и взял Туртукай. Румянцев хотел строго наказать его за своеволие, но за смелого генерала вступилась Екатерина II. «Победителей не судят»,— решила она. Так взошла звезда Суворова.
