Слабость французских, и в еще большей степени польских сухопутных сил усугублялась отсутствием авиации для прикрытия и поддержки войск в бою. Что касается поляков, то это частично объяснялось ограниченностью производственных ресурсов. У французов же не было подобного оправдания. И у тех, и у других нуждам авиации отводилось второстепенное значение по сравнению с нуждами строительства крупных армий. Причина состояла в том, что решающая роль в распределении военного бюджета принадлежала генералам, а последние, естественно, отдавали предпочтение тем видам вооруженных сил, с которыми были больше знакомы. Генералитет был далек от понимания того, в какой степени эффективность действий сухопутных войск зависела теперь от соответствующего прикрытия с воздуха.
Поражение обеих армий можно в какой-то степени объяснить и фатальной самоуверенностью их руководства. Французы были самоуверенны потому, что, одержав победу в первой мировой войне, пользовались авторитетом среди партнеров как знатоки военного дела. И во Франции, и в Польше военные руководители в вопросах, касавшихся их армий и военной техники, долгое время держали себя высокомерно. Однако, справедливости ради, следует сказать, что некоторые из молодых французских военных, таких, как полковник де Голль, проявляли острый интерес к новым идеям танковой войны, распространившимся в Англии. Высшие французские генералы почти не уделяли внимания появившимся в Англии «теориям», в то время как новое поколение немецких генералов внимательно изучало их.
И все же немецкую армию нельзя было считать действительно боеспособной, современной армией. Она не была готова к войне, большинство кадровых дивизий устарело в организационном отношении, высшее военное командование придерживалось отсталых взглядов. Правда, к началу войны в немецкой армии были созданы соединения нового типа: шесть танковых и четыре легкие (механизированные) дивизии, а также четыре моторизованные дивизии для их поддержки в бою. И хотя доля этих соединений в армии была невелика, они имели большее значение, чем все остальные.
Германское верховное командование после некоторых колебаний признало теорию «молниеносной войны» и горело желанием проверить ее на деле. Большую роль в этом сыграл генерал Гудериан и некоторые другие генералы. Их рассуждения пришлись по вкусу Гитлеру, который одобрял любую идею, сулившую скорое решение. Итак, немецкая армия добилась своих побед не потому, что обладала численным превосходством или была по-настоящему современной армией, а потому, что в своем развитии оказалась на несколько жизненно важных ступеней выше, чем ее противники.
Положение в Европе в 1939 году придавало новый оттенок, новый смысл широко известному высказыванию Клемансо: «Война — дело слишком серьезное, чтобы его доверять военным». И даже теперь это дело нельзя было доверить военным, хотя и существовала полная вера в их суждения. Способность вести войну перешла из сферы военной в сферу экономическую. Подобно тому как техника обретала все более доминирующее положение над живой силой на поле боя, так и экономика в решении проблем большой стратегии отодвинула действующие армии на задний план. Если не обеспечить бесперебойную работу промышленных предприятий, то армии будут ничем иным, как инертными массами.
Если бы имели значение только имеющиеся в наличии войска и вооружение, картина была бы еще более мрачной. Мюнхенское соглашение изменило стратегическое равновесие в Европе и на некоторое время сделало положение в высшей степени неблагоприятным для Франции и Англии. Никакое ускорение их программ вооружения не могло за короткий срок компенсировать потерю 35 хорошо вооруженных чехословацких дивизий, которые могли бы сдерживать немецкие дивизии.
Тот уровень вооружения, которого достигли к марту Англия и Франция, через некоторое время был перекрыт Германией, когда она оккупировала беспомощную Чехословакию, захватив ее военные предприятия и военное снаряжение. Только в тяжелой артиллерии Германия сразу удвоила свои ресурсы. Чтобы еще более омрачить картину, скажем, что с помощью Италии и Германии Франко свергнул республиканский режим в Испании, а это создало дополнительную угрозу границам Франции и морским коммуникациям Франции и Англии.
Со стратегической точки зрения, ничто, кроме поддержки со стороны России, не могло, в ближайшем будущем восстановить равновесие. Кроме того, наступил самый благоприятный момент для объединения усилий западных держав. Однако чаша весов в стратегии колеблется в зависимости от экономических факторов, и было сомнительно, выдержит ли немецкая экономика испытания военного времени.
Для ведения войны необходимо было около двадцати основных продуктов. Уголь — для общего производства. Нефть — для транспорта. Хлопок — для производства взрывчатых веществ. Шерсть. Железо. Резина — для транспорта. Медь — для военного снаряжения и всех видов электрооборудования. Никель — для производства стали и боеприпасов. Свинец — для боеприпасов. Глицерин — для динамита. Целлюлоза — для бездымного пороха. Ртуть — для детонаторов. Алюминий — для авиации. Платина — для химических приборов. Сурьма и марганец — для производства стали и металлургии вообще. Асбест. Слюда. Азотная кислота и сера — для производства взрывчатых веществ.
За исключением угля, Англия сама испытывала дефицит во многих продуктах, которые требовались в большом количестве. Пока сохранялась возможность подвоза по морю, большинство этих продуктов можно было получить из стран Британской империи. Что касается никеля, то 90 % мировых поставок шло из Канады, а остальные 10 % — из французской колонии Новая Каледония. Дефицит ощущался в основном в сурьме, ртути и сере. Недостаточны были для военных нужд и ресурсы нефтепродуктов.
Французская империя не могла восполнить этот дефицит. Сама Франция вдобавок испытывала нехватку хлопка, шерсти, меди, свинца, марганца, резины и некоторых других продуктов.
Россия имела в изобилии большинство видов стратегического сырья, но ей не хватало сурьмы, никеля и резины; запасы меди и серы были также недостаточными.
Из всех стран в наилучшем положении находились Соединенные Штаты, которые производили две трети мировой добычи нефти, давали около половины мирового объема производства хлопка и почти половину — меди. США зависели от внешних источников лишь в получении сурьмы, никеля, резины, жести и частично марганца.
Резким контрастом этому было положение стран оси Берлин — Рим — Токио. Италии приходилось импортировать почти все необходимые продукты, в том числе и уголь. Япония также почти полностью зависела от иностранных источников. Германия не производила ни хлопок, ни резину, ни жесть, ни платину, ни бокситы, ни ртуть, ни слюду. Ее запасы железной руды, меди, сурьмы, марганца, никеля, серы, шерсти и нефти были также крайне недостаточными. Захватив Чехословакию, Германия некоторым образом покрыла дефицит в железной руде, а интервенцией в Испанию обеспечила себе дальнейшие поставки железной руды и ртути на выгодных условиях. Правда, стабильность таких поставок зависела от возможности подвоза по морю. Часть своих потребностей в шерсти Германия успешно удовлетворяла новым заменителем из древесины. Подобным же образом, хотя ценой больших затрат, она покрывала около пятой части своих потребностей в резине, наладив производство «буны» (синтетической резины), и третью часть потребностей в нефтепродуктах, организовав их производство из добываемой в стране нефти.
Самая же большая слабость военно-промышленного потенциала стран оси проявилась тогда, когда армии во все большей степени начали зависеть от наличия транспортных средств, а военно-воздушные силы стали жизненно важным компонентом военной мощи. Если не считать продуктов переработки угля. Германия получала около полумиллиона тонн нефти из собственных скважин и лишь небольшое количество — из Австрии и Чехословакии. Чтобы удовлетворять свои нужды в мирное время. Германии приходилось импортировать почти 5 млн. т нефти, причем основными поставщиками были Венесуэла, Мексика, Голландская Индия, Соединенные Штаты, Россия и Румыния. Доступ к любому из первых четырех источников в военное время стал бы невозможен, а к последним двум был бы возможен лишь путем завоевания. А по предварительным подсчетам военные нужды Германии составили бы свыше 12 млн. т в год. В свете этого трудно было надеяться только на синтетическое топливо. Лишь захват румынских нефтяных скважин, производивших 7 млн. т в год, мог покрыть этот дефицит.
Нужды Италии в случае ее вступления в войну отягощали бы бремя стран оси. Из 4 млн. т нефти в год, которые, возможно, потребовались бы ей войне, Италия могла рассчитывать лишь на поставки из Албании, а это составляло не выше 2 % указанной выше цифры и то лишь при условии свободного плавания транспортных судов в Адриатическом море.
