В противоположность Евстафию, значение младшего современника Иоанна Киннама, Никиты Акомината из Хон, весьма велико.[51] Никита хорошо был подготовлен к той работе, которая сделала его имя столь известным: он получил хорошее образование, долго проходил чиновничью карьеру и при том в высоких чинах, был трудолюбив и не лишен литературного вкуса. Он долго работал над своим главным трудом, окончательная редакция которого относится, вероятно, к 1206 году.[52]
«История» Никиты Акомината охватывает всю вторую половину XII в. и начало XIII в. Это было как раз то время, когда Венеция прочно заложила основы своего колониального могущества. Так как венецианская экспансия была направлена прежде всего в пределы Византии, то историк последней неизбежно становился и историком роста венецианского колониального могущества. Нет ни одного сколь-нибудь значительного события в этой истории, которого так или иначе не касался бы Никита. Он довольно подробно освещает участие венецианцев в борьбе вместе с Мануилом против италийского королевства норманов[53]; довольно подробно описывает выступление Мануила против Венеции в семидесятых годах и объясняет причины этого выступления[54]; рассказывает, как мы думаем, без достаточных оснований, о примирении венецианцев с Мануилом[55], о погроме латинян при очередном дворцовом перевороте в Византии.[56] Очень подробно в особенности освещает он события, связанные с четвертым крестовым походом, гибель Восточной империи и историю становления латинского господства в ее пределах.[57]
Нельзя не согласиться с одним из исследователей трудов Никиты, что его главное сочинение «является важнейшим, почти единственным источником византийской истории второй половины XII и начала XIII в.».[58] У него, конечно, имеются недостатки: за слабость и сбивчивость в хронологии его много раз и не без основания порицали[59], у него заметна склонность к риторике, есть стремление говорить намеками, допускаются недоговоренности; он не прочь иногда позлословить на счет своих врагов[60] и, кроме всего этого, он является защитником интересов аристократии. Однако, Никита любит свою родину и горько скорбит, видя ее несчастья, а его труд представляет собою один из первоклассных источников для истории возникновения венецианского колониального могущества.
Хронологическим продолжением сочинения Никиты Акомината является «Летопись великого логофета», ученого и дипломата Никейской империи Георгия Акрополита.[61] Если не считать некоторых сведений по истории четвертого крестового похода, то «Летопись» занимается почти исключительно событиями, происходившими на территории осколков Византийского государства в период существования Латинской империи (1204–1261) и отводит значительное место этой последней. Уже по одному этому «Летопись» должна быть ценным источником для нашей темы. Это тем более, что Георгий был хорошо образован, является современником значительной части описываемых им событий и принимал непосредственное участие в некоторых из них.
Георгий Акрополит весьма толково, хронологически последовательно, обычно довольно правдиво развертывает перед читателем картину медленного умирания Латинской империи. Он меньше склонен к риторике, чем Никита Хониат, и не менее чем он трезво судит о событиях. В его произведении не так бросается в глаза тот сервилизм, которым нередко проникнуты труды пишущей византийской братии; тем не менее и он не решается по достоинству оценить поведение Михаила Палеолога в деле овладения им порфирой.
По некоторым вопросам из истории первых десятилетий существования Венецианской колониальной империи важнейшим источником является сочинение Георгия Акрополита.
Продолжателем труда Георгия Акрополита был Георгий Пахимер, автор исторического сочинения в 13 книгах о времени между 1255 и 1308 гг.[62] Пахимер также современник большой части описываемых им событий (1242–1310). Его сочинение для нас представляет интерес, прежде всего, некоторыми дополнительными сведениями и подробностями, касающимися обстоятельств восстановления Византийской империи[63]; с другой стороны, имеют значение и данные относительно политики Михаила Палеолога по отношению к итальянским республикам вообще и к Венеции в частности.[64]
Последним византийцем, на котором мы должны остановить наше внимание, является Никифор Григора[65]. Никифор писал в первой половине XIV в. В своей «Римской истории», изложенной в 24 книгах, он дополняет и продолжает Пахимера. Для нас особенно важно то обстоятельство, что его сочинения охватывают все XIII столетие (1201–1359) и близко касаются различных событий из истории Латинской империи, хотя главным предметом внимания автора и являются первоначально судьбы осколков Византийской империи и сама она после своего восстановления. Сочинение Никифора Григоры в тех своих частях, которые касаются нашей темы, отличается вообще значительной степенью достоверности; исключение составляют лишь те его известия, которые могли быть доступны ему только по слухам, — к таким известиям может быть отнесено, например, его сообщение о том, что Энрико Дандоло умер от ран, полученных им в несчастной для латинян битве под Адрианополем.[66] Труд Никифора Григоры благодаря всему этому является важным дополнением к прочим данным по истории первого столетия венецианского господства на Востоке.
К произведениям «восточного» происхождения условно могут быть отнесены некоторые сочинения, написанные на латинском языке и людьми западной культуры того времени.
К такого рода произведениям относится, в первую очередь, известное сочинение Вильгельма, архиепископа Тирского, под заглавием «История о деяниях, в заморских странах совершенных», написанное в конце XII в.[67] Сочинение архиепископа посвящено истории крестоносного движения и для нас интересно освещением той роли, которую играли в крестовых походах итальянские республики вообще и Венеция в особенности. Вильгельм Тирский высоко ставит мореходное дело и морское искусство венецианцев; отмечает положительную роль венецианских и генуэзских купцов в деле «утешения», которое доставляли крестоносцам привозимые ими товары[68]; подробно излагает историю событий на Востоке в 1123–1125 гг., когда венецианцы приняли живейшее участие в военных операциях крестоносцев[69]; повествует о тех выгодах и преимуществах, которые были им наградой за это усердие[70]; говорит о торговых барышах, которые извлекались итальянскими торговыми республиками из их сношений с «заморскими странами».[71]
К источникам восточного происхождения относятся и труды продолжателей Вильгельма Тирского, Эрнуля и Бернара «Казначея», представляющие собою в сущности варианты одного и того же произведения.[72] Основа произведения принадлежит Эрнулю, незначительное продолжение, пролог и деление на главы — Бернару. Хроника заканчивается известием о выходе флота Фридриха II в море и о его отлучении от церкви. Время написания относится к первой половине XIII в.
Этот сирийский источник по истории четвертого и последующих крестовых походов интересен для нас в том отношении, что относится к Венеции резко враждебно, и именно здесь было выдвинуто обвинение против венецианцев в сговоре их с египетским султаном Малек-Адилем об отклонении похода от его первоначальной цели и, следовательно, в измене их делу христианского мира. К этому же источнику восходит и известие о позорном поведении венецианцев в деле репатриации христианских пленников, отпущенных из Египта Саладином.
Есть серьезные основания не доверять первому из этих известий, но оно позволяет установить, как смотрели люди того времени, страстно ожидавшие на Востоке крестоносной помощи с Запада, на ловкие маневры политиков св. Марка, которые в самом деле наталкивали на такие подозрения, — не даром эти последние проникли потом также и в некоторые западные источники.
Хроника ценна также разнообразными известиями о злоключениях Латинской империи, хотя и в этом случае она нуждается в критической проверке: авторам вредит склонность к занимательности рассказа даже если это идет за счет его правдивости, — таков, например, рассказ об условиях загадочной гибели императора Балдуина I в плену у болгар.[73]
В этой группе источников должна быть названа также и «Морейская хроника», изданная во французском оригинале и греческом стихотворном переводе Бюшоном, и в итальянском варианте Гопфом.[74] Хотя хроника могла быть написана и на Западе для удовлетворения интереса к восточным событиям, существовавшего при фландрском дворе, но написана она несомненно человеком с Востока, о чем свидетельствуют большое количество в ее французском оригинале слов, заимствованных из греческого и итальянского языков.
