Именно необычные способности Петра, усиленные любознательностью, привели к возникновению его любви к морю. Позднее Петр сам писал о причинах появления в России военно-морского флота и кораблестроения:
«Случилось нам быть в селе Измайлове на льняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дома деда Никиты Ивановича Романова, увидел я судно иностранное и спросил Франца Тиммермана, что это за судно. Он сказал, что то бот английский. Я спросил, где его употребляют, он сказал, что при кораблях для езды и возки. Я таки спросил: какое преимущество имеет перед нашими судами, понеже видел его образом и крепостью лучше наших. Он мне сказал, что бот ходит на парусах не только по ветру, но и против ветра, что меня в великое удивление привело. Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход мне показал. Он сказал мне, что есть, и то я с великой радостью сие услыша, велел его искать. И Франц сыскал голландца Карштена Брандта, который был призван при отце моем в компании морских людей для делания морских судов на Каспийском море, который бот починил и сделал мачту и паруса и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало. Потом, когда я часто то употреблял с ним, и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил, для чего так? Он сказал, что узка вода. Тогда я перевел его на Просяной пруд в Преображенском, но и там немного авантажу сыскал, а охота от часу стала быть более. Для того я стал проведывать, где более воды, и мене объявили Преславское озеро, яко наибольшее, куда я под образом обещания в Троицкий монастырь у матери выпросился. А потом уже стал ее просить и явно, чтобы там двор и суда сделать. И там вышереченный Карштен Брандт сделал два малые фрегата и три яхты. И там несколько лет я охоту свою исполнял. Но потом и то показалось мало, и то ездил на Кубенское озеро, но оное ради мелкости не показалось.
Того ради я уже положил намерение прямо видеть море».
В стрелецких мятежах и неудачных Крымских походах прошло семь лет правления царевны Софьи. Настал 1689 год, в котором Петру исполнялось семнадцать лет.
В мае 1689 года Петр становился совершеннолетним и выходил из-под опеки сестры – Софья должна была удалиться. Чтобы стать из правительница самодержицей, ей надо было лишить Петра права на престол. Сделать это легально было невозможно – власть, подчинившая внешнюю политику интересам Польши, Австрии, даже Венеции, и для этого введшая тяжелые налоги, была непопулярна. Еще в 1687 году на вопрос о поддержке Софьи при венчании на царство стрельцы дали уклончивый ответ.
Софья уже давно именовала себя в грамотах рядом с именами царей – «Великие государи цари и великие князья Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич и великая княжна Софья Алексеевна, всея Великие и Малые и Белые России самодержцы». Это было уже даже не двое царствование, а троецарствование. Вместе с царями Софья участвовала в официальных церемониях и церковных торжествах. Был отпечатан портрет правительницы в царском облачении, в короне и со скипетром в руках, в окружении ее семи добродетелей – разума, благочестия, щедрости, великодушия, правды, целомудрия и божественной надежды. Такой же портрет с текстом на латинском языке предполагалось распространить и за границей. Известно и высказывание В. Голицына: «Жаль, что в стрелецкий бунт не уходили царицу Наталью с братьями, теперь бы ничего не было». Ф. Шакловитый добавлял: «Чем тебе, государыня, не быть, лучше царицу извести».
Стрельцов натравливали на Петра. Стрелецкий начальник Н. Чермный, получавший оклад в сто раз больше, чем рядовые стрельцы, говорил совершенно открыто: «Хотя и всех побить, а корня не выведешь, надобно уходить старую медведицу, царицу; чего и царю спускать, зачем стало?» Софья стала собирать у себя доверенных стрельцов: «зачиняет царица бунт с братьями и с князем Борисом Голицыным, да патриарх на меня посягает». Люди Шакловитого под видом Нарышкиных ночами избивали караульных стрельцов.
Наталья Кирилловна получала полную информацию о действиях Милославских и озлобление между обоими сторонами росло. 30 мая 1689 года Петру исполнялось семнадцать лет, и Наталья Кирилловна вызвала его из Переславля в Москву.
Первое публичное столкновение произошло 8 июля в день празднования Казанской иконы Божьей Матери. Софья, взяв икону «О тебе радуется», в нарушение правил собиралась идти с государями крестным ходом из Успенского в Казанский собор. Петр потребовал, чтобы Софья не нарушала обычай, она отказалась подчиниться. После громкого скандального спора в соборе Петр покинул процессию и уехал в Коломенское. Через две недели Петр отказался подписать Манифест о наградах В. Голицыну за проваленный второй Крымский поход. Петра уговорили подписать грамоту, но самого В. Голицына он не принял. 27 июля Софья говорила со стрельцами: «Годны ли мы вам? Буде годны, вы за нас стоите, а буде не годны, мы оставим государство? Житье наше становится коротко, царя Иоана Алексеевича ставят ни во что, а меня в Преображенском называют девкою, будто бы я и не дочь царя», Ф. Шакловитый набирал охотников на покушение за вознаграждение. Стрельцам обещали разрешить безнаказанно разграбить дома побитых сторонников царя Петра: «А как их побьют, и кто что в домах их возьмет, и то все перед ними, и сыску никакого не будет; ешьте и пейте в долг, даст Бог будет ярмарка – станем боярские дворы и торговых людей лавки грабить и сносить в дуван; а мутит всем царица Наталья Кирилловна, а меня-де хотят высадить из приказа вон, и вас, которые ко мне в дом вхожи, хотят всех по городам разослать».
Находившийся на русской службе шотландец П. Гордон писал в своем дневнике 28 июля: «все предвидели ясно открытый разрыв, который, вероятно, разрешится величайшим озлоблением». 4 августа в Измайлове праздновали именины вдовствующей царицы Евдокии Федоровны. Поздравлять царицу приехал Ф. Шакловитый и Петр потребовал у него выдать одного из подстрекателей назревшего бунта стрельца Стрижова. Шакловитый отказался от это сделать, был задержан, но по требованию из Кремля отпущен. 6 августа П. Гордон записал в дневнике: «Раздражение делалось больше и больше и должно были вскоре разрешиться окончательно; ходили слухи, которые страшно передать».
7 августа в Кремле люди Ф. Шакловитого подобрали «подметное письмо» о походе потешных на Москву. В Кремль был вызван большой отряд стрельцов, второй отряд собрался на Лубянке. Стрельцам давали различные приказы. Им то говорили, что они будут сопровождать Софью в Донской монастырь, то их собрали, чтобы «постращать в Преображенском», или оборонять Кремль от «преображенских конюхов». Несколько человек из самого преданного Софье Стремянного полка во главе с пятисотенником Л. Елизарьевым помчались в Преображенское, чтобы предупредить Петра в готовящемся нападении на государя. Петра разбудили, он выскочил ночью из дворца, даже не успев одеться, и верхом в сопровождении нескольких человек всю ночь скакал в Троице-Сергиеву лавру. Утром 8 августа Петр уже был в Троице. С. Платонов писал:
«Эта ночь, проведенная в смертельном страхе и стремительном бегстве, имела огромное значение для Петра. В Троицкий монастырь он примчался почти без чувств, измученный физически и расстроенный до слез. С этого времени, по-видимому, начались у него «личные ужимки и кривления шеи», которые остались на всю жизнь. Это был тик, или «болезнь судорожных подергиваний». Иногда, уже много лет спустя, ночью Петр чувствовал такие конвульсии в теле, что требовал постоянной помощи. Сам он приписывал эту болезнь испугу от стрельцов: при воспоминании о них, говорил он, «все уды во мне трепещут; помысля о том, заснуть не могу».
На кровавые воспоминания детства легла эта ночь 8 августа новым впечатлением ужаса. После нее Петр стал страстным и непримиримым врагом того московского правительства, которое не уступало ему власти».
Через несколько часов после Петра в Троицу в полном вооружении прибыли преображенцы и семеновцы. Пришел оставшийся верным Петру стрелецкий полк Сухарева. Приехала царица Наталья Кирилловна. Начали собираться верные бояре. Троице-Сергиев монастырь несколько раз выдерживал осады поляков, практически спас русскую государственность в 1607 году и стал в России символом веры и суверенитета, являясь и неприступной крепостью с восемью башнями. Оборону возглавил двоюродный брат фаворита Софьи Борис Голицын.
Днем 8 августа о побеге семнадцатилетнего Петра в Троицу доложили Софье. В Кремле сделали вид, что не придали этому значения. Официально заявили, что Петр «изволил идти скорым походом в одной сорочке», неофициально говорили, что «царя из Преображенского согнали, ушел бес, в одной сорочке». Ф. Шакловитый сказал: «Вольно ему, взбесяся бегать».
Чем больше кремлевские стрельцы говорили о «побеге в сорочке», тем больше проигрывали. Законный государь оказался в положении преследуемого убийцами. И где – в Троице, в святыни преподобного Сергия Радонежского. Негодование против узурпации власти Софьей в народе усиливалось и почва начала уходить у нее из-под ног.
