Признаки этого противоречия в социализме видны уже в ранних учениях XVI-XVII вв. – в частности, в трудах Томазо Кампанеллы (1568-1639) и Джерарда Уинстенли (1609 – после 1652), а также его современника Уильема Уолвина. Первый предложил концепцию тоталитарного (управляемого тотально, полностью, во всех общественных проявлениях жизни) общества. Английские социалисты, напротив, считали, что путь к всеобщему братству людей лежит через самоорганизацию малых общностей – общин, и предлагали отдать власть самоуправляющимся городам и приходам, отказавшись от централизованного государства.
* * *
Кампанелла приобрел большую известность сначала как католический полемист, затем как заговорщик и мученик, и, наконец, на закате дней, как астролог. Но именно его коммунистический проект не дал Кампанелле затеряться среди тысяч общественных деятелей Европы эпохи Контрреформации.
Кампанелла, как и Мор, стремится к рациональной организации. Во главе его «Города Солнца» стоит Метафизик. «Ничто не совершается без его (Метафизика) ведома… Распределение всего находится в руках должностных лиц,… должностные лица тщательно следят за тем, чтобы никто не получал больше, чем ему следует, никому, однако, не отказывая в необходимом…»[16] Формально действует демократия, но высшие начальники кооптируются — «Городе Солнца» действует теократия. Даже на низовом уровне о демократии тоже не приходится говорить, так как «все по отдельности подсудны старшему начальнику своего мастерства»[17].
Типичная тоталитарно-бюрократическая организация. Сейчас, когда подобные модели уже были опробованы на практике, можно предъявить Кампанелле целый фолиант возражений. Бюрократическая каста не будет служить народу, она будет подавлять и сам народ, и составляющих его индивидуумов. Рабство станет невыносимым. Кампанелла словно специально дает материал для страшных антиутопий: «начальники определяют, кто способен и кто вял к совокуплению, и какие мужчины и женщины более подходят друг другу; а затем, лишь после тщательного омовения, они допускаются к половым отношениям каждую третью ночь»[18]. Подобные предложения были реализованы только в коммунистической Кампучии. Естественно, начальники и там пользовались привилегиями.
Остается только понять, почему утопия Кампанеллы пользовалась определенной популярностью в век Просвещения, оказала влияние на более поздние течения мысли. «Жизнь сытая, гигиеническая, наполненная трудом, перемежающаяся физическим и умственным наслаждением, без забот о завтрашнем дне и без всяких тревог, – такая жизнь делает жителей Государства Солнца сильными и здоровыми»[19]. Если Ваша участь – жить в нищете, то, может статься, Вы поневоле станете мечтать о теплой правильно организованной казарме, где вас обеспечат «всем необходимым», то есть трехразовым питанием и прочной теплой одеждой. Даже особью противоположного пола «после тщательного омовения». В эпоху перехода от традиционного общества к индустриальному нищета и социальная неразбериха достигает таких масштабов, что последователи Кампанеллы (конечно, более практические и гибкие) приобретают большое влияние. Но, как показывает опыт ХХ века, человек развитого индустриального общества уже не может долго жить в казарме.
Утопии Мора и Кампанеллы – вневременной идеал. Джерард Уинстенли был практическим политиком, пытавшимся воплотить в жизнь свою программу, основные положения которой были изложены в работе «Закон свободы». Он выступает за создание в общинах (а не в одной общегосударственной общине) совместных складов, куда направляется все произведенное, и откуда каждый получает все необходимое. Но жители этих общин должны жить не одним хозяйством, как у коммунистов Мора и Кампанеллы, а самостоятельными семьями. Твердой автократической системы не существует. В приходах проходят выборы руководителей – судей. Судебная функция – основная задача власти. Важно, чтобы все действовали по закону. Законы принимает парламент[20].
Радикальный современник Д. Уинстенли У. Уолвин идет еще дальше. Он выступает за обобществление имуществ (как Мор и Кампанелла) и полную ликвидацию правительств (это – впервые): «Если возникнет какое-нибудь несогласие, возьмите сапожника или любого другого ремесленника с репутацией честного и справедливого человека, предоставьте ему выслушать и решить спор, а затем дайте ему вернуться к его работе»[21]. По сути Уинстенли выступает за то же самое, но в более умеренном, приближенном к условиям Англии варианте. Он требует ежегодного переизбрания всех чиновников, разделения властей между различными должностями. Наряду с прямыми выборами парламента в модели Уинстенли действует система делегирования, когда сенат графства формируется из нижестоящих выборных миротворцев. Чиновник, прежде чем принять решение о принуждении, должен провести процедуру увещевания нарушителей закона.
Если Мор и Кампанелла выступают за чистый коммунизм, когда все имущество принадлежит обществу (то есть, либо никому, либо начальникам), то Уинстенли — социалист, не коммунист. Он полагает, что общество ответственно за благосостояние личности и семьи, но не должно их поглощать.
Уинстенли спорит со сторонниками полного коммунизма: «Некоторые люди, слыша о всеобщей свободе, полагают, что должна быть общность всех плодов земли, независимо от того, будут ли они работать или нет, и поэтому они рассчитывают жить в праздности за счет труда других людей»[22].
Уинстенли считает, что все должны трудиться, и за этим будут следить надзиратели. В этом отношении более демократичный Уинстенли все же недалеко ушел от Кампанеллы. Но принуждение к труду хоть и снимает проблему полного паразитизма, но не проблему качества труда. Можно паразитировать, имитируя работу из-под палки. Современных исследователей возмущает также контроль общинников друг за другом, надзиратели, предусмотренные в программе Уинстенли. Но слово «надзиратель», от которого веет тюремной камерой, можно заменить и другим, что-то вроде «шериф». В общинах Уинстенли есть люди, которые следят за порядком и соблюдением норм морали. Нельзя забывать, что это время, когда пуританская мораль была преобладающей в «демократическом лагере».
Общинники должны работать вместе (таким образом приглядывая, чтобы никто не отлынивал), все отдавать на склад и получать со склада. Внутренняя торговля, которая ведет к закабалению одних людей другими, запрещена. Никто не останется голодным, если община поработала хорошо. Именно в этом Уинстенли видит залог свободы: «Истинная свобода царит там, где каждый человек получает питание и обеспечение, которые заключаются в пользовании землей»[23].
Это высказывание показывает, что свобода является приоритетом для социалиста Уинстенли. Но ведь он выступает за очевидные ограничения свободы личности. Прежде всего это – принуждение к труду. Но в аграрном обществе (а Уинстенли, как и Кампанелла, мог рассуждать только о нем) праздность одних могла обеспечиваться только дополнительным трудом других. Значит, свобода последних подавлялась бы отлынивающими. Чем более равномерно был распределен труд, тем более равномерно распространенной (истинной) будет и свобода.
На другое важное ограничение свободы обращает внимание Т.А. Павлова – проповедник не имеет права толковать закон. «Никакого свободомыслия Уинстенли не допускает…», – считает исследователь[24]. Но тут же выясняется, что Уинстенли выступает за диспуты общинников на научные темы. Следовательно, запрет толкования закона направлен не против дискуссий вообще, а против произвола проповедников, их вмешательства в дела судей. Закон должен быть как можно более очевидным, а если его толкование необходимо, то это – прерогатива судей.
«В его утопии царит диктатура закона; тоталитарен сам порядок, раз навсегда установленный и незыблемый», – считает Т.А. Павлова[25]. Этот вывод представляется не вполне справедливым. Диктатура закона – это уже не тоталитаризм, даже если закон суров и деспотичен. В таком обществе нет места произволу и всевластной правящей олигархии, которые присущи тоталитарным системам. Порядок, предлагаемый Уинстенли, авторитарен. Но авторитарно любое аграрное общество, в том числе и формально либеральное. В случае победы сторонников Уинстенли установилось бы общество, которое оказалось бы менее «незыблемым», чем даже республика «лорда-протектора» Оливера Кромвеля. Ведь власть предлагалось передать общинам, в которых живут разные люди с разными представлениями и интересами. Общинный плюрализм – не менее действенный фактор перемен, чем государственная воля.
