Уже само это многолюдье сильно затрудняет возможность создания ярких индивидуальных характеристик, позволяющих читателю запомнить каждого из множества персонажей. И все же, поскольку эти люди показаны через восприятие главной героини, она наделяет их какими-то запоминающимися чертами. В самом деле, разве забудешь мелькнувшую в первой части "ядовитую змею Парашу", знахарку Офиму, свата Егора, колдуна Сумарокова, батрачку Агашу - подругу Маремьяны, пасынка Прокопия, брата Константина...
В "Оленьих краях" наиболее колоритен Спиридон, да и другие персонажи наделены "лица необщим выраженьем". В "Матери Печоре", кроме Матвея Перегуды, запоминается ученый-фольклорист, выделяющийся своей ненужностью, нелепостью, отсталостью от жизни.
Одним из важных звеньев, скрепляющих отдельные части трилогии, являются картины северной природы. Люди настолько связаны с нею, что их и представить иначе, как в единстве, в слиянии с природой невозможно. Правда, в первой части трилогии пейзаж рисовался скупо, ведь показан он здесь через восприятие батрачки, постоянно занятой работой. Тяготы непосильного труда затмевали для нее красоту окружающего мира: Печоры, тундры, лугов, - хотя не пропускала она случая отметить для себя, что весна - "светлая пора, погода веселит, солнце греет, птицы поют". А вот осень: "дни короткие, ночи темные, время тоскливо". Но, по словам героини, "только там и красота на ум не шла. От работы вековечной светлые мысли в голову не приходили, на красу глаза не поднимались".
Неприязнь к природе как к недоброй силе, противостоящей человеку, проходит лишь с той поры, как Маремьяна "в колхозе, в большой семье да в большом народе человеком стала". И тут у нее появляется дума сложить песню про Печору. С этих пор она не упускает случая поделиться своими наблюдениями над той самой природой, к которой еще недавно проявляла почти полное равнодушие. Сполохи, которых раньше и старики боялись, вызывают ее восторженное удивление. Она с одинаковым вниманием любуется пейзажами Печоры - своей родной реки и живописными видами Северной Двины, по которой ей довелось проезжать на курорт. Но все это - лишь подступы к дальнейшему: в двух других повестях читатель найдет немало удивительно поэтических описаний природы, которые входят в живую ткань повествования как органическая часть бытия печорян.
Небогатый северный пейзаж засверкал в произведениях Голубковой и Леонтьева всеми красками и оттенками благодаря светлому взгляду на мир, любви к своему краю, наблюдательности, присущим обоим авторам. "Невелика трудность найти красу в саду зеленом - там она сама в глаза бросается, говорит героиня трилогии Маремьяна. - В северных наших краях увидит и почует красоту только зоркий да чуткий".
В трилогии "Мать Печора" Голубковой и Леонтьеву удалось показать нерасторжимую связь человека с природой и в то же время его мужественную борьбу со стихиями. В ходе этой борьбы человек-победитель не приподнят на ходули, а по-хозяйски стоит на земле, как труженик и созидатель. Тема труда составляет идейный стержень всех трех повестей, раскрытие этой темы - одно из главных достоинств трилогии. Все лучшие качества Маремьяны порождены трудом. Труд помогал ей и до той поры, когда она "первый раз широко глаза открыла, кругом посмотрела да в полный голос заговорила". Но подлинное значение труда открылось ей в годы колхозного строительства, и отношение к труду стало для нее главным мерилом ценности человека. Вдохновенным гимном трудовым рукам звучат слова Маремьяны:
Руки человечьи золотые!
Ладони, силой налитые!
Пальцы задорные да проворные!
Все хорошее вами понаделано.
Через все три повести проходит одна стержневая мысль: трудовые руки сотворили "всю красу и всю славу" земли, и совершенно не случайно, что в нашей стране "про руки песни поют, рукам честь воздают". Утверждая горьковскую мысль о труде как источнике красоты, Голубкова и Леонтьев приходят к единственно правильному выводу, что труд и творчество нераздельны.
"Красно море тишиной, а земля - миром" - говорит народная пословица. Эта архиважная идея тоже нашла отражение в трилогии "Мать Печора". Оба автора, и Голубкова и Леонтьев, немало пострадавшие от войны, знали цену миру. Люди чуткие, среди людей и в гуще их жившие, они услышали сокровенные думы народа о войне и мире.
Великой борьбе с гитлеровскими захватчиками за право "по-людски жить" посвящена последняя часть повести "Два века в полвека". Застигнутая непомерным горем - гибелью двух сыновей, Маремьяна все же не оставляет мысли "такую книгу людям дать", чтобы она "стала оружьем верным, Гитлеру погибелью", сынам ее погибшим - "памятником вечным". Созданные ею "проклятия Гитлеру" выдержаны в духе народных заклинаний и полны страстной силы.
И уже позднее, в послевоенные годы, она сложила свое "Слово о войне и мире", где воспевает незакатное солнце, плывущее над просторами родной Печоры, ее лугами и лесами; напоминает о происках поджигателей новой войны, высказывает глубокую веру в силы мира.
Заключая это вступление, мы можем сказать, что творческое содружество М. Р. Голубковой и Н. П. Леонтьева представляет собой оригинальное явление в советской литературе. Эту оригинальность, самобытность их произведениям придает сказовый, фольклорный колорит. Но есть все основания утверждать, что идейным богатством, широтой охвата действительности и, наконец, уровнем художественного мастерства, вкуса, эти произведения обязаны формирующему влиянию литературы.
Н. Леонтьев как соавтор М. Голубковой с самого начала не пошел проторенной фольклористами дорожкой, не соблазнился их легкими находками, а выбрал трудный путь поисков новых возможностей народного творчества на основе литературы.
Можно себе представить, как творческое содружество такого типа, содружество с писателем обогатило Голубкову. В равной степени это относится и к Леонтьеву, который многое почерпнул из своего общения с Голубковой. Героиня повести "Оленьи края" говорит о Леонтьеве: "Мой напарник, мой учитель и ученик". В этих словах очень точно выражены взаимоотношения авторов трилогии.
Творческое содружество Маремьяны Романовны Голубковой и Николая Павловича Леонтьева является наглядным воплощением веры Ленина в человека-художника, свидетельством плодотворности взаимообогащения профессиональной литературы и художественного творчества народа и убедительно показывает, что в народе скрыты большие резервы нашей литературы.
Ал. Михайлов
Д В А В Е К А В П О Л В Е К А
Часть первая
ГОРЬКИЙ ВЕК
1
Годы мои не старые, а пережито много. И по миру я ходила, и с малых лет в людях батрачила, и всякого горя довольно хлебнула. В иную пору обжигалась на молоке, в иную пору дула на воду, да что поделаешь, так пришлось! Теперь все переменилось - и жизнь, и люди, да и я сама. Иначе живется, иначе все ведется.
Стукнуло мне полвека, да уж и дальше перевалило. За свои те полвека я два века прожила. И хочу я рассказать людям про свою жизнь: была она как иссохший ручей в тундре - едва-едва пробивалась меж глухих берегов. Великая Октябрьская социалистическая революция вынесла ее в полноводный океан.
Мать моя родом с Пинеги. Она осиротела тоже малолетней. Осталось их от матери пятеро. Отец ее женился на второй, а у мачехи жить, известно, не сладко: не свое дитя, так не та и жалость.
Ездили из Оксина кулаки на Пинегу, рыбу да мясо на ярмарку вывозили. Вот и привезли они себе недорогую работницу. Матери тогда было двенадцать лет. Сначала жила она у кулака Никифора Сумарокова, потом у кулака Голубкова, Андреяновичем его звали.
Батрачила она до восемнадцати годов. От кулака Андреяновича нажила она себе сына - моего брата Алексея. А в то время жить в чужих людях с ребенком было не легко.
В работниках у Андреяновича жил тогда же Роман Голубков. Он уже старик был, за сорок лет, вдовый, двух жен пережил. Вот хозяин ему и сосватал мать. Роман должен был кулаку пятьдесят рублей. Андреянович и говорит:
- Ты, Роман, возьми эту девку с ребенком за себя замуж, а я тебе этот долг прощу.
- Да не пойдет ведь она за меня, - отвечал Роман.
- Велю идти, - говорит Андреянович, - так и пойдет. Куда она с ребенком денется?
Просватал Андреянович мать. Она рада и тому, что кто-то с ребенком берет. Вот и зажили они с мужем. Дом у них был богатый: черная избенка, окна маленькие, однорамные, на ночь их сеном заложат да ставни приставят будто и тепло. На керосин денег не было, так сальницу жгли. Нальют в плошку рыбьего жира, или поганого сала - от морского зверя, воткнут фитиль из ветошки, он и горит. А когда на сало денег нет, так и с лучинкой сидели. Другой раз и спичек не на что было купить.
После отца у матери нас четверо осталось. Поить-кормить достатку не было. Руки мы ей вязали. Нас тешить да нежить - от работы отбиться, а за работу приняться - нас забыть. Вот и жили: в обед съедим - в ужин и так сидим.
