Оставив себе часть вывезенной из Германии техники, Павленко организовал в Калинине гражданскую строительную артель «Пландорстрой». Какое-то время работал на ее базе. Однако здесь, в центральном регионе, был слишком жесткий контроль, и развернуться не получалось. Павленко перебрался во Львов. Туда же съехалась и большая часть его бывших подчиненных. Была создана новая структура – Первое управление военного строительства, или УВС-1. Вскоре она превратилась в одну из крупнейших в регионе строительных организаций.
Штаб части располагался в Кишиневе, у нее было свое знамя с постоянным дежурящим часовым, вооруженная охрана по периметру. Личный состав поступал из местных военкоматов. Подряды – от промышленных предприятий и организаций Молдавии, Украины, Белоруссии, западных областей РСФСР и Прибалтики. УВС-1 одновременно вело работы на десятках площадок, Павленко строил на совесть.
Один из следователей, работавших по делу Павленко, позже вспоминал: «В городе Здолбунове (Ровенская область УССР. – М.К.) воинская часть Павленко строила подъездные пути к восстанавливаемому цементному и кирпичному заводам. Должен сказать, строил он отлично. Приглашал специалистов со стороны, по договорам. Платил наличными в три-четыре раза больше, чем на госпредприятии. Проверять работу приезжал сам. Если найдет недостатки, не уедет, пока их не исправят. После откатки сданного пути выставлял рабочим бесплатно несколько бочек пива и закуску, а машинисту паровоза и его помощнику лично вручал премию, здесь же, принародно».
Наверное, рано или поздно «корпорация» Павленко была бы выявлена – уж слишком большой размах приобрела ее деятельность. С 1948 по 1952 год УВС-1 по подложным документам заключило шестьдесят четыре договора на сумму 38 717 600 рублей. Почти половина договоров проходила по линии Минуглепрома СССР. Павленко открыл текущие счета в двадцать одном отделении Госбанка, через которые по фиктивным счетам получил более 25 миллионов рублей. Из этих денег он платил взятки практически всем своим контрагентам. Хорошо «смазанный» механизм работал без сбоев.
Однако в 1952 году все решил случай. Павленко, решив сделать из своей части совершенно обычную советскую организацию, подписал своих сотрудников на облигации государственного займа (они были куплены нелегально на «черном» рынке во Львове). Один из солдат, получив бумаг на меньшую сумму, чем было заплачено, написал заявление в местную прокуратуру. Началась проверка. В ее ходе быстро выяснилось – УВС-1 нигде официально не числится! Ни в вооруженных силах, ни в Министерстве внутренних дел. Нигде.
Для ликвидации бизнеса Павленко была проведена тщательно спланированная операция. 14 ноября 1952 года в штаб УВС-1 и всего его подразделения в одно и то же время нагрянули следователи, подкрепленные вооруженными подразделениями поддержки. Сопротивления, впрочем, они не встретили. Всего было задержано более 300 человек, из них около 50 так называемых офицеров, сержантов и рядовых из числа ближайшего окружения Павленко, которые были в курсе нелегального характера деятельности УВС-1. Был арестован и сам Николай Павленко, который к тому времени присвоил себе звание полковника.
В ходе обысков в УВС-1 было обнаружено и изъято 3 ручных пулемета, 8 автоматов, 25 винтовок и карабинов, 18 пистолетов, 5 гранат, свыше 3 тысяч боевых патронов, 62 грузовых и 6 легковых автомашин, 4 трактора, 3 экскаватора и бульдозер, круглые печати и штампы, десятки тысяч различных бланков, множество фальшивых удостоверений личностей и техпаспортов.
Через два года состоялся суд. Павленко и его 16 подельникам предъявили обвинения в создании контрреволюционной организации, подрыве государственной промышленности и антисоветской агитации. «Я никогда не ставил целью создание антисоветской организации», – заявил в последнем слове Павленко. Он уверял, что всего лишь занимался строительством. И строил хорошо. «Заверяю суд, что Павленко еще может быть полезен…» – «Полковник» рассчитывал на снисхождение в обмен на обещание работать в будущем лишь на государство. Однако приговор трибунала Московского военного округа от 4 апреля 1955 года был суров и предсказуем: Павленко был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу, а его офицеры – к лишению свободы сроком от 5 до 25 лет.
Характерная деталь – Павленко судили за антисоветчину, а не за незаконное предпринимательство и хищения. И понятно почему – за хозяйственные преступления организатор крупной даже по современным меркам частной строительной корпорации мог получить лишь длительный срок лагерей. Но никак не расстрел. «Политические» статьи были применены по делу Павленко потому, что это действительно из ряда вон выходящий случай. Подавляющее же большинство дельцов в 40-е и первой половине 50-х годов могли существовать в условиях более-менее щадящего режима.
Репрессии начались после смерти Сталина. Как ни странно – при Хрущеве. Том самом Хрущеве, что разоблачил с трибуны XX партсъезда культ личности. Новый генсек обещал построить коммунизм к 1980 году. Частники в этот план не вписывались. Какой действительно коммунизм, когда под боком рассадник частнособственнической заразы – артели да кустари? Упертость и идеализм Хрущева для многих оказались страшнее сталинской железной руки.
«Они уже знали, что их расстреляют… Сильно плакали. Разбегались и бились головой об стену. Смотреть было тяжело», – вспоминает Бегдажан Атакеев, сокамерник двух обвиняемых по нашумевшему в начале 60-х делу киргизских трикотажников. Зигфрид Газенфранц (помощник мастера местной трикотажной фабрики) и Исаак Зингер (мастер одной из промышленных артелей) работали «топ-менеджерами» настоящей корпорации, специализировавшейся на пошиве кофточек, платьев, свитеров и т. п.
Артели киргизских трикотажников были лишь надводной частью их бизнеса. Многие операции проходили за пределами официальной отчетности. Закупались материалы, оборудование. Зачастую в артелях использовался труд рабочих государственных фабрик. Некоторые из фактических хозяев артелей работали одновременно на госпредприятиях. Они покупали списанное оборудование, ремонтировали его и запускали в работу. Трикотажные машины размещались на территории фабрик, в пустующих помещениях цехов и гаражах. За выпуск неучтенной продукции рабочие получали зарплату в несколько раз выше официальной и работали в три смены.
...
Упертость и идеализм Хрущева для многих оказались страшнее сталинской железной руки.
Ядро киргизских трикотажников составили евреи, эвакуированные во Фрунзе во время войны из западных районов СССР, в том числе с бывших территорий Польши и Румынии. Многие из них, в отличие от прежде переселенных в Киргизию евреев, не были настроены на скорейшую ассимиляцию. Доходы от предпринимательской деятельности хоть в какой-то степени позволяли им поддерживать привычный стандарт жизни. Семья Газенфранца, например, жила в большом доме с прислугой. У главы семейства был кабинет и лаборатория в отдельном флигеле.
«Часть трикотажников была с Запада, [их] психология отличалась от нашей. Они, например, спокойно спали, наивно полагая, что, если они дали взятку верхушке, этим гарантирована безопасность», – вспоминает родственник одного из расстрелянных. Иллюзии развеялись в январе 1962 года, когда по «трикотажному» делу в Киргизии было арестовано около 150 человек. Их ждала крайне незавидная судьба.
К излету советской эры самой суровой мерой – смертной казнью – Уголовный кодекс карал двадцать два вида преступлений. Среди них – несколько экономических. Расстрел полагался за хищение государственного и общественного имущества в особо крупных размерах и валютные операции (включая сделки с золотом).
Показательно, что в конце сороковых годов экономические статьи из списка расстрельных были изъяты. Их возвращение состоялось по личному требованию генерального секретаря Никиты Хрущева. На очередном пленуме ЦК КПСС, выступая с речью, Хрущев неожиданно для всех заговорил о приговоре по делу крупных валютных спекулянтов Яна Рокотова и Владимира Файбишенкова. Они были осуждены на длительные сроки заключения. Но Хрущеву этого показалось недостаточным.
«За такие приговоры судей самих судить надо», – раздраженно бросил он председателю Верховного суда СССР. В экстренном порядке уголовное законодательство было пересмотрено. По делу Рокотова, Файбишенко оно было применено задним числом, оба были расстреляны. Это дело положило начало волне настоящего террора против советских предпринимателей.
...
Расстрел полагался за хищение государственного и общественного имущества в особо крупных размерах и валютные операции.
Вспышка гнева генсека была вовсе не случайной. Еще в марте 1959 года во время встречи Анастаса Микояна с американским экономистом Виктором Перло, американец пожаловался, что его повсюду донимают какие-то люди, предлагающие ему продать валюту. Затем во время встречи публициста Альберта Кана с партийным идеологом Михаилом Сусловым иностранец заметил, что в социалистической стране безнаказанно промышляют спекулянты валютой. Суслов был взбешен. Он обвинил руководство МВД в том, что оно не справляется. И потребовал передать борьбу с контрабандой и нарушением валютных операций в ведение КГБ. Чекисты взялись за дело и вскоре досконально выяснили, что творится на нелегальном валютном рынке СССР.
