По случаю казней стрельцов какие-то женщины говорили: «Государь с молодых лет бараны рубил, и ныне ту руку натвердил над стрельцами. Которого дня государь и князь Федор Юрьевич Ромодановский крови изопьют, того дня в те часы они веселы, а которого дня не изопьют, и того дня им и хлеб не естся».
Ко всему этому прибавилось раздражение по поводу разных новшеств, вводимых царем после возвращения его из-за границы. Роптали на царя, что «бороды бреет и с немцами водится, и вера стала немецкая». О патриархе говорили: «Какой-де он патриарх? — живет из куска: спать бы ему да есть, да бережет-де мантии да клобука белого, затем-де он не обличает, а власти все подкупные». За такие слова виновных жгли огнем, наказывали кнутом, ссылали на каторгу.
По случаю распространения обычая употреблять табак ревнители отеческих преданий порицали не только государя, но и духовенство, не препятствующее этому злу. Говорили: «Какой то ныне государь, что цустил такую проклятую табаку в мир: нынешние попы волки и церкви божьей обругатели» и проч. [404]
Однако бывали случаи, когда именно попы тайными внушениями поддерживали суеверный ужас черни и дерзко осуждали в своих приходах образ действий государя. Так, например, в городе Романове поп Вакула не допустил однажды солдата Кокорева к св. кресту и назвал его врагом и басурманом за то, что он был с выстриженной бородой. Когда же Кокорев в оправдание свое сказал: «Ныне на Москве бояре и князи бороды бреют по воле царя», то Вакула называл последнего «сумасбродом» [405].
Англичанин Перри рассказывает о разных полемических сочинениях, в которых особенно осуждали царя за брадобритие, прибавляя к этому, что все старания открыть сочинителей памфлетов, оставались тщетными. Многие простодушные суеверы едва ли не до самой смерти оплакивали потерю бороды. «На Камышинке, — пишет Перри, — я знал одного русского плотника, уже преклонных лет, и очень любил его за исправность. Впоследствии он встретился мне в Воронеже вскоре после того, как в цирюльне обрезали ему бороду. Я в шутку сказал ему, что он помолодел, и спросил: «Куда же девалась твоя борода?» «Вот она, — отвечал плотник, вынимая ее из-за пазухи. — Я запру ее в сундук и велю положить ее с собой в гроб, чтобы предстать с ней на Страшный суд. Вся наша братья сделает то же» [406].
Иностранцы не без опасения наблюдали за повсеместным раздражением в народе. В своем донесении императору от 7 марта 1700 г. Плейер писал, что царь во время поста ест скоромное и дозволяет всем и каждому следовать его примеру. Это сообщение было писано в шифрах, как и следующее: к Плейеру приходил какой-то казак, жалуясь на государя, который лишил казаков всех прежних прав, и прибавляя к этому, что казаки готовы скоро перейти к неприятелю [407].
Саксонский дипломатический агент барон Ланген доносил королю Августу 3 августа 1700 года, что ходят слухи о новом большом заговоре, что происходят многочисленные аресты, что весь народ крайне раздражен брадобритием и переменой платья, но что вся эта ненависть к царю и его преобразованиям не может остановить хода реформы, так как царь твердо решил искоренить отвращение русских к иностранцам и приучить своих подданных к новым нравам и обычаям в духе западноевропейской культуры [408].
Когда Петр заботился об учреждении в Амстердаме русской типографии для распространения в народе книг и вообще старался о народном образовании, некто Бло (Bleau) писал весной 1700 года к одному приятелю: «Москвитяне, как и вам это известно, нисколько тем не интересуются: они все делают по принуждению и в угоду царю, а умри он — прощай наука!» [409]
В сущности, противники Петра большей частью ограничивались пассивной ролью, жалобами, угрозами. Приступали к враждебным действиям лишь в виде исключения. Условия не благоприятствовали образованию политических партий, организации систематических действий против правительства. Не было и лиц, способных стать во главе недовольных, составив что-либо похожее на программу, противоположную предначертаниям царя. К тому же большая часть современников, видя ломку существующего, не была в состоянии составить себе какое-либо понятие о цели, к которой стремился Петр. Масса как-то инстинктивно восставала против преобразования; однако почти все ограничивались лишь ропотом, хулой. В центре России мятежный дух обнаруживался лишь в неосторожных речах, в словах, свидетельствовавших о крайнем раздражении. Во всем этом еще не заключалось особенной опасности для государства. Революционные вспышки происходили лишь на юго-востоке, где шайки казаков и раскольников приступали к открытым мятежам, где инородцы доставляли обильный материал для увеличения мятежных скопищ. Крестьянские бунты, казацкие вспышки, по временам появление самозванца или распространение слуха о появлении такового — вот средства, которые выставлял народ для борьбы против грозного царя.
Укажем для охарактеризования общего настроения умов на некоторые случаи выражения негодования на царя и его действия. Каждый из этих случаев представляет собой пример уголовного следствия, страшных пыток, изысканных истязаний, казней и ссылок. Единственным источником сведений обо всем этом служат дела Преображенского Тайного Приказа.
Нововведения продолжались; к тому же началась война, потребовавшая больших пожертвований людьми и деньгами; рекрутская повинность впервые предстала народу со всей своей печальной обстановкой, и ропот усиливался. Крестьянин роптал: «Как его Бог на царство послал, так и светлых дней не видали; тягота на мир, рубли да полтины, да подводы; отдыху нашей братье нет». Сын боярский говорил: «Какой-де он государь? — нашу братью всех выволок в службу, а людей наших и крестьян побрал в даточные; нигде от него не уйдешь; все распропали на плотах, и сам он ходит на службу; нигде его не убьют; как бы убили, так бы и служба минула и черни бы легче было». Крестьянки и солдатские жены кричали: «Какой он царь? — он крестьян разорил с домами, мужей наших побрал в солдаты, а нас с детьми осиротил и заставил плакать век». Холоп говорил: "Если он станет долго жить, он и всех нас переведет; я удивляюсь тому, что его пося мест не уходят: ездит рано и поздно по ночам малолюдством и один, и немцам ньше времени не стадо, потому что у него тесть Лефорт умер; какой он царь? — враг, оторок мирской; сколько ему по Москве ни скакать, быть ему без головы». Монах говорил: «Навешал государь стрельцов, что полтей, а уже ныне станет их солить». Другой монах отвевал на это: «Эти полти даром не пройдут; быть обороту от последних стрельцов». Нищий говорил: «Немцы его обошли: час добрый найдет — все хорошо, а иной найдет — так рвет и меда вот уже и на Бога наступил: от церквей колокола снимает». Слышались слова: «Мироед! — весь мир переел; от него, кутилку, переводу нет; только переводит добрые головы!» «И при царе Алексее Михайловиче, — замечает Соловьев, сообщая эти любопытные подробности, — были сильные жалобы на отягощение народное, жалобы, оканчивавшиеся бунтами. Но при этих жалобах народ обыкновенно щадил особу царя, складывал всю вину на бояр. Петр не пользовался этим преимуществом, потому что сблизился с немцами, ездил в их землю, обрился, оделся по-немецки, других заставлял делать то же, царицу сослал в монастырь, вместо нее взял немку «Монсову».
Все это считалось народом ересью, и этим объясняются попытки православных против брадобрития. В мае месяце 1700 года в семи верстах от Троицкого монастыря, на большой московской дороге, у Креста, прибили лист против брадобрития. В Суздале подкинут был точно такой же лист у городских ворот во время проезда через них келейника архиерейского казначея; в Юрьеве-Польском тот же лист явился прибитым у ворот Архангельского монастыря. Высказывались опасения, что дело не ограничится одними бородами; монах говорил: «Государь ездил за море, возлюбил веру немецкую: будет то, что станут по средам и пятницам белицы и старцы есть молоко».
Петр во всех отношениях отличался от прежних царей. Потому-то столь часто в делах Преображенского Приказа встречается сознание в том, что подсудимые и их знакомые обсуждали вопрос: «Какой он царь»? — не находя на него ответа. Народ видел, что происходит нечто необыкновенное. Старание объяснить все происходившее могло повести к странным выдумкам. Народная фантазия стала работать над объяснением поразительного, странного явления, и первое объяснение было высказано: «Немцы его обошли, испортили». Но на этом не остановились; фантазия разыгрывалась все больше и больше; являлся вопрос: прямой ли это царь, сын Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны?
В 1701 году князь Василий Сонцев был казнен за два разбоя, за два убийства и за непристойные слова, что царевна Софья называла Петра стрелецким сыном. Но вымысел отъявленного негодяя или озлобленной сестры не мог иметь ходу, ибо не объяснял того, что именно нужно было объяснить — почему Петр полюбил все немецкое! Наконец, народная фантазия создала объяснение: Петр не родился от Натальи и был подменен царице, родившей девочку. Объяснение пошло в ход с дополнением, что Петр был сыном Лефорта. Бабы, стирая белье, толковали: «Крестьяне все измучены, высылают их на службу с подводами, да с них же берут сухари; все на государя встали и возопияли: какой-де он царь? родился от немки беззаконной; он замененный, я как царица Наталья Кирилловна стала отходить сего света, и в то число говорила: ты-де не сын мой — замененный. Он велит носить немецкое платье — знатно, что родился от немки».
