ересь, как, например, когда он цитирует Писание, чтобы доказать, что предвидение Христа не равно предвидению Бога-Отца, или когда он позволяет себе надеяться, что все души, даже Люцифер, в конце концов будут спасены. Но, как хороший флорентиец и другие члены окружения Лоренцо, он сохранял внешнюю верность Церкви, неразрывно связанной с итальянской жизнью. Экклезиасты не были обмануты его покорностью; когда он умер (1484), его тело отказались похоронить в освященной земле.
Если группа Лоренцо смогла создать столь разнообразную литературу в одном поколении, мы можем с полным основанием предположить и найти подобное пробуждение в других городах — Милане, Ферраре, Неаполе, Риме. За столетие между рождением Козимо и смертью Лоренцо Италия достигла и преодолела первый этап своего Возрождения. Она заново открыла Древнюю Грецию и Рим, заложила основы классической науки и сделала латынь языком мужественного великолепия и язвительной силы. Но и это еще не все: в поколение между смертью Козимо и Лоренцо Италия заново открыла свой собственный язык и душу, применила новые стандарты дикции и формы к просторечию и создала поэзию классическую по духу, но исконную и «современную» по языку и мысли, уходящую корнями в дела и проблемы своего времени или в сцены и людей сельской местности. И снова: Италия в одном поколении, благодаря Пульчи, вознесла юмористический роман в литературу, подготовила почву для Боярдо и Ариосто, даже предвосхитила улыбки Сервантеса над рыцарской суетой и притворством. Эпоха ученых отступила, подражание уступило место творчеству; итальянская литература, зачахшая после того, как Петрарка выбрал латынь для своего эпоса, возродилась. Вскоре возрождение античности было почти забыто в буйстве итальянской культуры, лидирующей в мире в области письма и наводнившей его искусством.
V. АРХИТЕКТУРА И СКУЛЬПТУРА: ЭПОХА ВЕРРОККЬО
Лоренцо с энтузиазмом продолжал медиевистскую традицию поддержки искусства. «Он был таким поклонником всех остатков античности, — писал его современник Валор, — что не было ничего, чему бы он радовался больше. Те, кто желал оказать ему услугу, имели обыкновение собирать со всех концов света медали, монеты… статуи, бюсты и все остальное, что носило печать» Древней Греции или Рима.24 Объединив свои архитектурные и скульптурные коллекции с теми, что оставили Козимо и Пьеро, он разместил их в саду между дворцом Медичи и монастырем Сан-Марко и допускал к ним всех ответственных ученых и посетителей. Ученикам, проявившим прилежание и подающим надежды, среди которых был и юный Микеланджело, он выдавал стипендию на содержание и награды за особые успехи. Вазари отмечает: «Весьма заслуживает внимания тот факт, что все те, кто учился в садах Медичи и пользовался благосклонностью Лоренцо, стали прекрасными художниками. Это можно приписать только изысканному суждению этого великого покровителя… который не просто различал гениальных людей, но имел волю и власть награждать их».25
Ключевым событием в истории искусства периода правления Лоренцо стала публикация (1486) трактата Витрувия «De architectura» (I век до н. э.), который Поджио обнаружил в монастыре Святого Галла за семьдесят лет до этого. Лоренцо полностью поддался этой жесткой классике и использовал свое влияние для распространения стиля императорского Рима. Возможно, в этом деле он принес не только пользу, но и вред, поскольку препятствовал в архитектуре тому, что плодотворно практиковалось в литературе, — развитию местных форм. Но его дух был великодушен. Благодаря его поддержке и во многих случаях на его средства Флоренция украсилась элегантными гражданскими зданиями и частными резиденциями. Он завершил церковь Сан-Лоренцо и аббатство во Фьезоле, а также привлек Джулиано да Сангалло к проектированию монастыря у ворот Сан-Галло, давшего архитектору его имя. Джулиано построил для него величественную виллу в Поджо-а-Каяно, причем так красиво, что Лоренцо рекомендовал его, когда король Неаполя Фердинанд попросил у него архитектора. О том, как любили его художники, свидетельствует последующая щедрость Джулиано, который прислал в подарок Лоренцо те же дары, что и Ферранте — бюст императора Адриана, «Спящего Амура» и другие античные скульптуры. Лоренцо добавил их к коллекции в своем саду, которая впоследствии стала основой скульптуры в галерее Уффици.
Другие богачи соперничали, а некоторые и превосходили его в великолепии своих резиденций. Около 1489 года Бенедетто да Майано построил для Филиппо Строцци Старшего самое совершенное воплощение «тосканского» стиля архитектуры, который Брунеллеско развил во дворце Питти — внутреннее великолепие и роскошь за массивным фасадом из «деревенских» или незаконченных каменных блоков. Он был начат с тщательного астрологического расчета времени, с религиозных служб в нескольких церквях и с примирительной раздачи милостыни. После смерти Бенедетто (1497) Симоне Поллайуоло* завершил строительство и добавил прекрасный карниз по образцу того, который он видел в Риме. Насколько прекрасным мог быть интерьер этих кажущихся тюрьмами помещений, можно судить по их великолепным каминам — могучим мраморным антаблементам, поддерживаемым колоннами с цветочной резьбой и увенчанными рельефами. Тем временем Синьория продолжала совершенствовать свой уникальный и прекрасный дом, Палаццо Веккьо.
Большинство архитекторов были также скульпторами, ведь скульптура играла ведущую роль в архитектурном орнаменте, вырезая карнизы и молдинги, пилястры и капители, дверные косяки и дымоходы, настенные рельефы, алтари, хоровые кассы, кафедры и крестильные купели. Джулиано да Майано вырезал лавки в ризнице собора и в аббатстве во Фьезоле. Его брат Бенедетто развил искусство интарсии и прославился им настолько, что король Венгрии Матиас Корвин заказал у него два сундука из инкрустированного дерева и пригласил его к своему двору. Бенедетто поехал, и за ним прислали кофры; когда они прибыли в Будапешт и были распакованы в присутствии короля, инкрустированные части выпали, так как клей был ослаблен влажным морским воздухом; и Бенедетто, хотя он успешно заменил части, отвратился от маркетри и посвятил себя впоследствии скульптуре. Мало найдется скульптурных дев, прекраснее его «Мадонны с троном», мало бюстов, превосходящих честного и откровенного Филиппо Строцци, мало гробниц, столь прекрасных, как гробница того же Строцци в Санта Мария Новелла, нет кафедры, более изящно вырезанной, чем та, что Бенедетто сделал для церкви Санта Кроче, и мало алтарей, столь близких к совершенству, как Санта Фина в коллегиальной церкви Сан Джиминьяно.
Скульптура и архитектура, как правило, передавались по наследству — делла Роббиа, Сангалли, Росселлини, Поллайуоли. Антонио Поллайуоло, дядя Симоне, научился точности и тонкости дизайна как ювелир в мастерской своего отца Якопо. Изделия Антонио из бронзы, серебра и золота сделали его Челлини своего
