Скрелинг больше не шевелился. Маска, украшенная иглами дикобраза и ярко-красными волосами, символизирующими красные проходы, по которым проникает дыхание жизни, скатилась на землю и лежала там жалкая и смешная.
Струйка крови стекала с виска вдоль щеки и смешивалась с красками.
Оставив труп, Лейф склонился над Иннети-ки, завернул ее в свою кожаную безрукавку. Когда он распрямлялся, то встретился взглядом с Пурпурным Облаком. Он прочел в его глазах ощущение несказанного ужаса. Сын Лисицы узнал мертвого.
- Арики, великий колдун, "Тот, кто носит рога"... Пролилась кровь шамана, а кровь вызывает кровь...
Он испустил душераздирающий крик, в котором смешались его страх и древний ужас, связанный с особою великого колдуна, и умчался, похожий на ночную птицу, подхваченную бурей, - расставив руки крестом и заклиная орду высвободившихся злых духов.
А Лейф остался стоять, прижимая к груди хрупкое тело Иннети-ки, озадаченный, заблудившийся в вихре мыслей, которыми уже не управлял... Почему пролитая кровь вызывает другую кровь? Разве не спасая жену, он сделал это?
Дружеская рука легла ему на плечо и вернула к действительности.
- Сын мой!
- Виннета-ка!
В лунном свете заостренное лицо вождя манданов приобретало таинственную мягкость.
- Иннети-ки, - сказал Лейф.
И это простое слово объясняло его присутствие и раскрывало суть драмы.
Виннета-ка кивнул головой, как будто он уже обо всем догадался.
- То, что произошло, должно было случиться, Лейф. Ты убил колдуна, а Пурпурное Облако сразил Нацунка, вождя народа Тетивы. Я все видел... И если бы тебя здесь не оказалось, я бы сам нанес удар "Тому, кто носит рога".
- Иннети-ки, - повторил Лейф...
- Колдун проник в ее хижину, как вор. Колдун знает травы, один запах которых погружает в сон. Потерпи. Иннети-ки придет в себя, она как будто очнется ото сна... Что ты сделал с совенком?
- Омене-ти сейчас спускается вниз по реке. Он несет маленького Эйрика в Дом в Кросснессе к Эйрику Рыжему.
- Тогда все хорошо. Великий Дух, повелитель облаков, распутывает самые сложные клубки.
- Значит, это правда, что кровь вызывает кровь, Виннета-ка?
Тонкие губы мгновенно растянулись в улыбке.
- Кровь вызывает кровь, но, возможно, было необходимо, чтобы на плато облаков пролилась кровь. Теперь все ясно, и дорога, которую избрал мой разум, прямая, как древко копья. Возвращайся в хижину и оставайся подле Иннети-ки. Не пропусти ее первую улыбку при пробуждении.
Лицо Виннета-ка выражало странную умиротворенность.
- Иди. Я подежурю здесь до утра. Полезно кому-нибудь остаться подле мертвых. Иди, сын. Что произошло - о том нечего сожалеть. Как не следует жалеть о том, что еще произойдет.
Лейф стоял перед ним, как будто ждал, что Виннета-ка сейчас откроет ему смысл своих пророческих фраз, но маска невозмутимости вновь легла на лицо вождя.
Глава IX
Вот уже полдня "Большой змей'" поднимался вверх по течению между застывшими в зимнем оцепенении берегами.
По обе стороны реки вода на двадцать пять - тридцать шагов в ширину была скована льдом. Льдины медленно плыли по течению.
Эйрик, дядя Бьярни и Тюркер, во подбородок закутавшись в меха, стояли наверху возле носовой фигуры.
- Клянусь стаей Одина, искать Лейфа в этом краю то же самое, что искать наконечник стрелы в снегу, - проворчал франк. - Холод пронизывает этот плащ, как шумовку.
- Будем плыть вверх по реке два дня, - заметил Эйрик тоном, не допускавшим возражений. - Мы обещали Скьольду привезти его брата. Если что и заставит нас отступить, то только не холод.
Дядя Бьярни умерил пыл викинга.
- Холод - нет, Эйрик. А вот незнание той страны, в которую мы вступаем, - да.
- Сначала два дня будем плыть по реке. Дейф и Омене-ти обязательно оставят какие-нибудь следы, и мы встретим скрелингов, которые что-нибудь расскажут.
Вновь воцарилось молчание, и каждый погрузился в свои мысли. Эйрик знал, что Бьярни прав. Нельзя было не признать, что этот Винеланд им не поддавался. Высадившись в Гренландии, они увидели страну, похожую на Исландию, страну без тайны, со знакомыми пейзажами. Здесь же все было безграничным, безмерным. Реки, леса, расстояния. А что они знали о людях? Ничего или почти ничего. Даже Виннета-ка и его соплеменники, принявшие их с таким благородством, были неприступны, как скалы. Лейф и, возможно, Тюркер сумеют когда-нибудь проникнуть в секреты умов и сердец скрелингов, ну а пока...
- Лейф отважился, - выпалил Эйрик.
- Лейф сейчас в возрасте всяческих дерзаний, Эйрик...
- Мне не нравится, когда ты так говоришь, Бьярни Турлусон. В тебе как будто что-то надломилось.
Тюркер, потеряв интерес к разговору, машинально следил за берегом... Вдруг он прищурился.
- Как будто бы лодка на реке. Пока это всего лишь точка.
- Какое-нибудь бревно несет течением, - поправил его дядя Бьярни.
Тем не менее, снедаемые ожиданием, они оставались возле борта. Вскоре последние сомнения исчезли. К ним плыла пирога скрелингов. Они отчетливо различали стоявшего на колене гребца.
Человек поднял руку, приветствуя их.
Тюркер первым узнал Омене-ти. Викинги переглянулись, встревоженные. Неужели с Лейфом случилось несчастье?
Расстояние, разделявшее дракар и лодку, быстро сокращалось.
Дядя Бьярни приказал убрать парус. "Большой змей" принялся дрейфовать, и скрелинг пристроился к левому борту.
На дне пироги, под медвежьей шкурой, что-то шевелилось. Очевидно, какой-нибудь раненый зверь!
- Хо-о-о, Омене-ти! Что ты сделал с Лейфом Турлусоном?
- Хо-о-о, Тюркер!
Оставив вопрос франка без ответа, Омене-ти бережно приподнял медвежий мех, и изумленным взорам викингов явился маленький Эйрик. На ребенка дохнуло холодом, и он заплакал.
- Лейф сказал мне: "Ты передашь карапуза в руки отца викингов".
У Эйрика Рыжего сдавило от волнения горло, но он и не думал скрывать своего смятения. Он неловко взял бесценный сверток, что протягивал ему Омене-ти.
- Ты - сын Новой Земли, Эйрик, сын викингов и скрелингов. Пусть боги обеих рас одарят тебя доблестью и честью.
Он высоко поднял ребенка в холодном свете, омывавшем реку.
- Человечек, жизнь открывается перед тобой, как нетронутое снежное поле.
Викинги втащили пирогу на борт "Большого змея", и Омене-ти стал рассказывать Тюркеру о встрече с Пурпурным Облаком и о том, как Лейф отправился в лагерь шаванос. Тюркер переводил для всех, и его рассказ принимал вид эпической песни.
- Пурпурное Облако просит, чтобы ни один викинг не пошел по следам Лейфа, ибо гнев красных богов будет ужасен. И такова же и воля Лейфа.
Эйрик Рыжий слушал, ничего не говоря. Он по-прежнему держал в руках сына Лейфа, который жалобно всхлипывал.
- Совенок голоден, - сказал Омене-ти.
- Омене-ти думает, что сын Лейфа голоден, Эйрик Род, - эхом отозвался Тюркер.
Ситуация оказалась настолько забавной, что большинство мужчин разразилось хохотом. Отправляясь по реке, викинги совсем позабыли о кормилице...
- У нас только рыбные катыши, - вздохнул Эйрик.
Омене-ти вынул из своего колчана коричневатый корень, тщательно его очистил.
- Совенок не будет голоден... Я знаю, как его накормить.
Эйрик с сожалением отдал ребенка скрелингу.
- Клянусь Тором, сын Лейфа не может долго питаться кореньями. Нужно возвращаться в Кросснесс.
Дядя Бьярни кивнул в знак согласия головой.
- "Герой один ушел к холму, опередив свою судьбу, бессильны люди, все отныне принадлежит богам". Так говорится в висе о Ньяле Сильном (Главный герой исландской "Саги о Ньяле".), а Лейф похож на Ньяла Сильного.
Гребцы по приказу старшего налегли на весла, и "Большой змей" величественно развернулся.
Маленький Эйрик заснул под скрип уключин. А Омене-ти, присев на корточки и полуприкрыв глаза, неподвижно замер возле мехового ложа, но дух его блуждал по заснеженным холмам, куда повел Лейфа Пурпурное Облако. Может быть, душа Омене-ти, близкая к изначальным явлениям, улавливала таинственные призывы, в которых было противостояние вечно борющихся сил жизни и смерти.
Ибо в тот самый момент Виннета-ка, вождь островных манданов, знал, что он скоро умрет, чтобы племя его могло беспрепятственно продолжить путь по реке.
* * *
Барабанный бой глухо передавался от плато к плато. Одно лишь Поле Снегов оставалось безмолвным с тех пор, как Виннета-ка и шесть его воинов спустились на нижнее плато, чтобы отдать великому вождю шаванос тела колдуна Арики и вождя Нацунка.
Виннета-ка надел свою обрядовую рубаху, сшитую из четырех лосиных кож, украшенных горностаевыми хвостами, с отворотом, вышитым иглами дикобраза знак его подвигов; он собрал у себя в хижине свою дочь Иннети-ки и главных членов племени и долго с ними говорил. Затем, безоружный, он стал во главе похоронного шествия.
Четыре мандана несли на переплетенных ветвях тела Арики и Нацунка, укрытые еловыми лапами.
