Для западноевропейских христиан падение Византии от рук мусульман было печальным событием. Им было нелегко простить Венеции установление дружеских отношений с теми, кто пролил кровь христиан, тем более до того, как эта кровь успела высохнуть. Казалось, изоляция Венеции была неизбежной; однако торговый город не мог себе позволить оказаться отверженным. Венеция избежала этой судьбы благодаря своим гражданам, которые пролили кровь, защищая столицу Византии.
«Бегство» инженера на Родос тоже явилось частью дипломатии Венецианской республики.
Венецианцам не было смысла провоцировать турок, и Республика объявила о своем нейтралитете. Но в этом случае единственной мишенью для Османской империи становился остров Родос, главный оплот ордена Святого Иоанна, напрямую связанного с римско-католической церковью. Если бы Венеция проигнорировала тяжелое положение Родоса, то папа и весь христианский мир осудили бы ее бездействие.
Венеция действительно не позволила ордену запасаться провиантом и вербовать войска на Крите. Эти действия были бы слишком заметны, чтобы скрыть их от гурок. Однако республика не возражала против того, чтобы фортификатор из венецианской армии покинул свой пост и принял участие в защите Родоса. Туркам можно было сказать, что он дезертировал, а европейцам — что так называемый дезертир был вкладом Венеции в эту войну.
Специалист по военным укреплениям был совершенно необходим в случае осады, а Венеция в те времена могла похвастаться самыми передовыми сооружениями в Европе. К тому же Мартиненго был фортификатором высшего ранга на Крите, крупнейшем владении Венеции в Восточном Средиземноморье. Таким образом, его ценность равнялась нескольким кораблям, груженным провиантом или солдатами. Можно даже предположить, что и визит Ла Валетта был хитрой уловкой республики. Венецианцы были вполне способны на подобный шаг, хотя никаких доказательств, подтверждающих это, нет.
Однако Мартиненго считал, что, дезертируя, он рисковал жизнью, и чувство вины за предательство своей республики долгие годы мучило его. Он стал одной из жертв дипломатической стратегии Венеции, пытавшейся обмануть своих союзников, чтобы обмануть врага.
Прием, оказанный рыцарями венецианскому инженеру, полностью противоречил их привычке не считать представителей недворянского сословия за людей. И Великий магистр Вилье де Л’Илль-Адан, и главы всех «наций» имели безукоризненную аристократическую выправку, однако они склонились, чтобы не упустить ни единого слова, произнесенного Мартиненго. Инженер говорил коротко и ясно, как и подобает специалисту, уверенному в своих знаниях, излагая результаты наблюдений, анализируя их и высказывая свое мнение. Антонио должен был переводить все это на французский язык.
Великий магистр доверил Антонио эту задачу не только потому, что молодой человек понимал этот язык, но и потому, что он был племянником предыдущего Великого магистра Фабрицио дель Каретто, который умер, служа ордену. Великий магистр искренне желал, чтобы Антонио почувствовал величие дядюшкиного наследия.
И когда они дошли до обсуждения укреплений, Антонио действительно почувствовал присутствие мужчины, которого он знал только как своего дядю-рыцаря. Юноша виделся с ним всего один раз, когда Антонио было десять лет. Фабрицио возглавлял отряд рыцарей, обеспечивавший безопасность Латеранского Собора, созванного папой Юлием И. Тогда Фабрицио остановился в родовом замке лишь на несколько дней.
Однако в те времена дядя Фабрицио едва ли производил впечатление военного командира. Он держался очень спокойно, словно ученый, и это разочаровало десятилетнего Антонио. Если Фабрицио просили, он описывал рукопашные бои с мусульманскими солдатами, но рассказывал об этих событиях так отстранение, словно они касались кого-то другого. Собравшиеся слушатели, ожидавшие захватывающих историй о приключениях, разочаровывались, даже если они не были маленькими мальчиками с широко распахнутыми глазами.
Когда маркиз, отец Антонио, представил Фабрицио трех своих сыновей, он сказал, что старший сын будет его наследником, а младший пойдет служить в армии. Антонио же, средний сын, последует по пути своего дяди. Рыцарь ордена Святого Иоанна обернулся и с нежностью посмотрел на десятилетнего племянника. Хотя Антонио был еще ребенком, за обедом его усадили рядом с дядей.
В следующем, 1513 году, когда новость об избрании Фабрицио Великим магистром достигла замка, вся семья дель Каретто была поражена. Никто из них и представить себе не мог, что их родственник станет главой одного из самых славных орденов Западной Европы, тем более что им обычно руководили французы. С тех пор как этот пост занимал итальянец, прошло сорок лет. Но то назначение казалось совершенно естественным, так как человек, о котором идет речь, был представителем семьи Орсини, одной из знатных семей Рима. А избрание Великого магистра из маркизов предместья Генуи было совершенно другим делом и рассматривалось как эпохальное событие. Папа даже прислал из Рима письмо с поздравлениями, и избрание дяди Великим магистром целый год служило предметом разговоров в семье.
Со временем об этом вспоминали все реже и реже. Фабрицио дель Каретто занимал пост Великого магистра с 1513 по 1521 год, но в то время не было нападений турок, и поэтому героические истории не доходили до Европы. Даже в родовом замке его имя упоминалось уже не так часто. Оно снова всплыло в разговорах в год его смерти. В то время Антонио было девятнадцать, и он уже носил монашеское одеяние с белым крестом на груди — знак ордена Святого Иоанна.
Теперь, спустя год, Антонио узнал, как его дядя провел восемь лет на посту Великого магистра. Юноша видел крепостные стены, окружающие город Родос, построенные его дядей в то время, когда Европа забыла о нем.
Сердце Антонио было переполнено гордостью, поэтому он не сразу заметил восхищение, сиявшее в глазах Мартиненго, когда инженер поднимался на самый верх укреплений.
В отличие от японских феодальных замков крепостные стены столицы Родоса окружали не только цитадель. Как и во многих европейских городах, стены были построены по периметру всего города, чтобы защитить и обыкновенных горожан.
Дворец Великого магистра, дома различных «наций», госпиталь и оружейный склад располагались в северной части города; эта территория была отделена простой каменной стеной, слишком непрочной, чтобы обеспечить серьезную защиту; скорее всего она служила перегородкой, разделявшей город. Когда говорили о крепости Родоса, прославленной по всему Средиземноморью, имели в виду укрепления, окружавшие весь город.
Протяженность крепостных стен составляла примерно четыре километра, с учетом выступавших частей стен — больше пяти километров. Согласно давней традиции, каждая из восьми «наций» ордена отвечала за определенный Участок сооружений. Рыцари должны были следить за состоянием стен, укреплять их в мирное время и защищать в военное.
Французы из Иль-де-Франс отвечали за участок длиной в 800 метров, который начинался на севере у форта де Найяк, около входа в торговую гавань, тянулся вдоль передней части военной гавани и северной части дворца Великого магистра и затем слегка поворачивал на юг, к воротам д’Амбуаз. Это были одни из двух городских наземных ворот, и назвали их так в честь Великого магистра Эмери д’Амбуаз, который укрепил их три срока назад. У этих ворот были настолько мощные и замысловатые приспособления, что они служили частью защитных сооружений.
За участок в 200 метров от ворот д’Амбуаз до форта Святого Георгия отвечали немецкие рыцари. Этот участок был намного короче территории, занимаемой французами. Разница зависела не от количества людей в этих двух «нациях». Выходившая к морю низменная часть, которую защищали французы, не подходила для нападения, она не подвергалась атакам на протяжении двух веков, прошедших с момента основания крепости на Родосе. Напротив, территория, простирающаяся от ворот д’Амбуаз, представляла собой гористую местность и поэтому была более подвержена нападениям врага.
У ворот д’Амбуаз очертания укреплений менялись; это не ускользнуло даже от неопытного взгляда Антонио. На участке перед воротами ров, окружающий внешние сооружения, был узким, а внутренние стены высоко поднимались над ним. Если бы враг собрался атаковать в этой части, то с высоты зубцов стены нападающие показались бы очень маленькими. Одной из целей возведения оплота было запугать тех, кто подойдет близко, и эта часть укреплений, завершавшаяся дворцом Великого магистра, успешно справлялась с этой задачей. Особенный страх стены внушали тем, кто приближался с моря.
