самі сябе не разумеюць. Напрыклад, з адным з іх я «размаўляў» дзве гадзіны, пры дапамозе гэтых адзіна вядомых мне выразаў — “так”, “не” й “вох!”. Гэтага мне хапіла».
У эмигранта не складываются отношения ни с социалистическим правительством Польши, ни с эмиграционными кругами — Песецкий, не признающий компромиссов, обрушивает гнев на уехавшего на Запад авторитетнейшего Чеслава Милоша, обвиняя в недавнем сотрудничестве с коммунистами.
Любимца Большой Медведицы почти забывают. Да и здоровье бывшего узника сдало. Он лечится в госпиталях, а в 1964-м умирает от рака. Похоронен Песецкий в Уэльсе, на могильном камне выбито изображение Большой Медведицы.
Сегодня проза Сергея Песецкого возвращается к читателю. Его романы переводят на белорусский и русский. И остается только предполагать, сколько бы приобрела наша литература, если бы Песецкий писал на родном белорусском языке.
10 НЕОБЫЧНЫХ ЛИТЕРАТУРНЫХ МЕСТ МИНСКА.
ОТ ВСЕСЛАВА ЧАРОДЕЯ ΔΟ БАРМАЛЕЯ
Для москвичей вполне реальна «нехорошая квартира» из романа Михаила Булгакова, для лондонцев — дом Шерлока Холмса, для стокгольмцев — крыша, на которой обитал Карлсон, для веронцев — гробница Джульетты. Есть и в белорусской столице места, описанные в известных классических произведениях.
1. «Слово о полку Игореве». Немига
По старшинству десятку должно открыть «Слово о полку Игореве». Вот только главный герой, новгород-северский князь Игорь, в Минске не побывал. Зато побывал другой герой — полоцкий князь Всеслав Чародей, очень живо описанный в поэме (перевод Рыгора Бородулина.— Л. Р.):
Усяслаў-князь людзям чыніў суды,
Радзіў князям гарады,
А сам ўночы ваўком рыскаў:
З Кіева паспяваў да пеўняў да Тмутараканя,
Хорсу вялікаму шлях перацінаў.
Яму ў Полацку пазвоняць ютрань рана
У званы з святое Сафіі,
А ён той звон чуе ў Кіеве.
Вещий Всеслав Чародей появляется в эпизоде о разборках между Рюриковичами и о битве на Немиге, в которой его войско было разбито вооруженными силами двоюродных дядьев, сыновей Ярослава Мудрого.
На Нямізе галовы сцелюць снапамі,
Харалужнымі малоцяць цапамі,
Жыццё кладуць на таку злюцела,
Веюць душу ад цела.
Река Немига ныне бежит под землей, в своем бетонном саркофаге. Но можно привести гостей к Свислочи, к мосту у Троицкого предместья. Где-то там подземная полонянка вливает свои воды в главную городскую реку. Где-то там произошла легендарная битва и отчаянно рубился мечом князь-оборотень Всеслав Чародей.
2. Игнат Ходзько. «Успаміны квестара». Минская ратуша
Самый, пожалуй, колоритный литературный персонаж Минска — это Михаил Володкович, любимец князя Радзивилла Пане Коханку. Он какое-то время входил в правление Минска, но был схвачен горожанами и расстрелян в подвалах ратуши за многолетнее невыносимое буянство и нападение на трибунал. О Володковиче писали Юзеф Крашевский и Генрик Жевусский, а мы с вами полистаем историческую повесть писателя XIX века Игната Ходзько «Успаміны квестара». Старый пан Белевич, бывший придворный Володковича, вспоминает, как пан «палюбіў сабе часта напівацца ў дугу. Тады ён станавіўся такім вар'ятам, што трэба было альбо яму дапамагаць, альбо ўцякаць... няраз лятаў уночы, як шалёны, з голаю шабляю па палях, па балотах, па могілках ды выклікаў упыроў і д'яблаў на двубой...»
Сцена ареста Володковича выписана очень ярко. Пан Михаил был недоволен решением минского трибунала, ставшего на сторону его врага. После целой ночи пьянства он ринулся в ратушу, несмотря на то что друзья «стрымлівалі яго, як маглі, і за палы, і за рукі, і за пас».
Ледзь зачыніў за сабой Валадковіч дзверы, як пачаўся там шалёны шум, потым звон шабляў, урэшце нечакана адчыніліся дзверы і крыкнулі: «Варта! Варта!»
Мы ўбачылі нашага пана, прыпёртага да сцяны; у яго адабралі шаблю, а ён тузаўся з усімі і стараўся дабрацца да дзвярэй...
— Крымінал! — крычалі з усіх бакоў. Кроў цякла з рукі пана Длускага, лідскага дэпутата, а горш за ўсё — адсечаны кавалак рукі крыцыфіксу срэбранага Пана Езуса ляжаў на стале.
Схапіў Краеўскі са сваімі Валадковіча, але з цяжкасцю, бо гэта быў чалавек малады, моцны і рашучы... Пасек бы і жаўнераў, каб Швыкоўскі, дэпутат і слаўны асілак, не вырваў у яго з рук шаблю. Калі ужо яго схапілі абвалаю і вялі ці то неслі гвалтам, дык ён рукамі ўпёрся ў дзвярах, аж вушакі зрушыў, і са злосці пеніўся і хрыпеў, пагражаючы д'ябламі так, што вушы сохлі...
Пан Белевич бросился к Пане Коханку, но, пока добрался, пока встревоженный князь приехал с войском, Володковича расстреляли. Сцена расстрела дана по радзивилловской версии — в отличие от тех, кто утверждал, что буян, закованный в цепи, до последнего ругался, у Ходзько он умирает с покаянием, с внезапной грозой и тремя пулями, отскочившими от серебряного медальона с образом Богородицы...
Призрак Михаила Володковича, по легенде, живет в Минской ратуше.
3. Леся Украинка. «Одержимая». Ул. Куйбышева, 10
Еще одну литературную легенду города мы найдем на углу бывших улиц Михайловская и Широкая, в доме госпожи Нарейко,— сегодня на том месте стоит дом по адресу: ул. Куйбышева, 10. В 1901 году сюда приехала украинская поэтесса Леся Украинка ухаживать за смертельно больным Сергеем Мержинским. Для обывателей Сергей был скромным служащим Либаво-Роменской железной дороги, но Леся знала, что он — известный революционер и журналист. Оба были больны чахоткой и познакомились в Крыму. Леся страстно любила Сергея, а он относился к ней как к другу. Два месяца — с 7 января по 5 марта, пока любимый не умер у нее на руках,— Леся не отходила от его кровати... И писала под его диктовку письма сопернице. В ночь с 18 на 19 февраля, когда Мержинский уже не мог говорить, Леся сочинила поэму «Одержимая». Эго поэма-крик, поэма-боль, героиня которой, Мириам, становится свидетельницей страстей Христовых. Мириам так преданно любит Господа, что готова проклясть весь мир и отказаться от собственного спасения, лишь бы избавить Его от мук.
Он умер, преданный землей и небом,
Он, вечно одинокий. А теперь
Сижу я здесь: я, вечно одинока,
Напрасно слезы лью и проклинаю
Все то, что он любил, и с каждым словом
Все меньше уповаю на спасенье.
И вечно, вечно буду одинокой,
Здесь, на земле, и там, на небе. Да!
Дремучая тоска вовек не сгинет,
И грустью будет сердце жечь вовек.
Сергей Мержинский был похоронен на Строжевском кладбище, впоследствии уничтоженном,
